Смейся, паяц!

– Учтите, без этих исправлений мы пьесу не приобретём, – пригрозил мне главный редактор Управления театрами.

– Хотите принудить меня голодом? – спросил я. – Но у меня есть другие источники дохода.

И тут мой собеседник, не в силах сдерживаться, со злостью бросил мне в лицо:

– Да! Я знаю! Вы – самое страшное явление в искусстве: вы неуправляемы!

Каждая вышедшая книга, каждая удачная публикация, каждая полученная международная премия – вызывали новую волну раздражения. Они запрещали театрам ставить мои пьесы на Украине, они давали указания не исполнять мои сценки и монологи на эстраде, но задушить меня им уже не удавалось: было ещё пятнадцать республик, откуда в агентство авторских прав стекались мои гонорары плюс денежные поступления из Болгарии, Польши, Чехословакии, где ставили мои пьесы, переводили мои книги и рассказы.

Постепенно я перестал иметь дело с киевскими чиновниками от культуры. Я продолжал жить в своей огромной квартире на берегу Днепра, но писал только для Москвы, Ленинграда и других республик.

В Украине, вместе с Робертом Виккерсом, я сотрудничал только с Тимошенко и Березиным, но тут меня достать было невозможно: Юра и Фима, минуя коллегию министерства, заходили прямо к министру, читали ему лично каждую нашу новую пьесу, и, польщённый таким доверием, он давал ей зелёную улицу и максимальный гонорар, отчего все мелкие шавки ещё больше психовали.

Однажды из Москвы из Центрального Телевидения, позвонила Таня Коршилова, которая вела там очень популярную в то время передачу «Артлото». Таня была красива, умна, обаятельна, хорошо владела английским, писала стихи. До Телевидения она работала завлитом в театре Оперетты. Во время моего медового месяца с этим театром, возник медовый месяц и у нас с Таней, который затем перерос в нежную и длительную дружбу до её последнего часа (В тридцать шесть лет она трагически погибла в автокатастрофе вместе со своим женихом Славой Харечко, известным журналистом, редактором киножурнала «Фитиль»).

– Саша, – сказала она, – у нас запланировано сделать «Артлото» из Киева, редакция хочет заказать тебе сценарий этой передачи.

– Хорошо, – согласился я, – но только при одном условии: я не имею дела с киевским телевидением: я сдаю этот сценарий вам, вы его принимаете и отправляете им. Все их замечания они передают не мне, а вам, вы из Москвы сообщаете их мне, я все исправления отправляю опять вам, а вы уже передаёте им. Годится?

Она рассмеялась.

– Необычные условия, но, я думаю, мы их примем.

Через неделю я получил договор, в который были включены все мои требования.

Это было летом. Мы с Майей собирались на отдых в Сухуми. Я засел за работу, через две недели завершил её, отправил в Москву, и мы улетели на Кавказ. Там же в Сухуми я получил телеграмму из Москвы: «Поздравляем отличным сценарием. Обнимаем. Редакция». Но когда мы вернулись, меня ждала неприятная новость: недовольное тем, что авторство этой программы поручили мне, и возмущённое условиями договора, украинское телевидение сценарий отвергло, направив в Москву целый список своих претензий. Таня Коршилова приехала в Киев, чтобы встретиться с руководством Телевидения. После первого разговора с ними, она вернулась совершенно потрясённая.

– Сашка! Получив твои условия, у нас в редакции решили, что ты просто балованный сытый мальчик, который выпендряется… Но ты – святой! Как ты здесь живёшь? Они же тебя откровенно ненавидят!..

И она пересказала мне беседу с отцами украинского телевидения:

– Их было двое: генеральный директор и заместитель председателя Госкомитета. «Видите! Он даже не пришёл! Ему плевать на наши замечания!». Я объяснила, что, по договору, ты не должен встречаться с ними – ты сдаёшь работу нашей редакции. Нам сценарий понравился, мы хотим понять, что вас в нём не устраивает.

Например, вы вычеркнули танцевальный номер «Урожай». Почему?.. Красивый танец, получил премию на всесоюзном фестивале… «А вы знаете, что в этом году Украина не додала стране миллион пудов пшеницы? Вот он его и вставил, чтобы поиздеваться над республикой!»… Саша, клянусь, я подумала, что это шутка и они сейчас расхохочутся, но оба очень серьёзно продолжали… «А вы обратили внимание на его стихи о Днепре?». Я ответила: «Конечно! Он так тепло пишет о нём, с любовью»… Знаешь, что они заявили?.. «А Днепр, между прочим, обмелел – вот он и насмехается!»… Саша, я все их замечания записала, чтобы повеселить своих коллег в Москве. Это – паноптикум, но я приехала и уехала, а как ты здесь живёшь?

Москвичи ещё долго воевали за мой сценарий, но те стояли насмерть. И только, когда я предложил снять свою фамилию с титров – они согласились, и передача состоялась.

В те годы я познакомился с поэтессой Линой Костенко, очень яркой и самобытной. Власти называли её националисткой, всячески прижимали, не давали публиковаться. У нас возникла взаимная симпатия, ей нравились мои рассказы, я восхищался её стихами. Как-то я рассказал ей эту истории с телевидением и пожаловался, что националисты меня не терпят. Она очень огорчилась:

– Это не националисты, нет! Националисты заинтересованы в процветании государства, каждый, кто полезен Украине – им нужен. Если бы националисты были у власти, ты был бы в порядке и в почёте. А те, о ком ты рассказываешь, это большевицкие приспособленцы, партийные бездарности, которым не нужны рядом талантливые люди и они от них всячески избавляются!.. Уезжай, Сашенька, отсюда, удирай, они тебе не дадут жить. Я бы тоже удрала, но не могу: я прикована цепью украинского языка.

Как я уже писал, последние годы моей жизни в Киеве я не имел дело ни с украинским министерством культуры, ни с украинским телевидением и издательствами. Мои пьесы приобретало министерство культуры СССР, мои книги издавали издательства «Искусство» и «Советская Россия», я сотрудничал с популярными передачами Центрального Телевидения «Кабачок 13 стульев» и «Вокруг Смеха». Но когда я терял бдительность и, по просьбе моих друзей-режиссёров, делал что-нибудь для украинских театров, вот тут-то местные мракобесы плясали победный танец на моих костях: повсеместно запрещали спектакли по моим пьесам, изымали их из репертуара на третий день после премьеры, в день премьеры, а чаще, до премьеры и не допускали.

Я уже рассказывал, как был закрыт спектакль в Киевском театре Оперетты по пьесе «Три полотёра».

Потом спектакль по этой же пьесе был запрещён комиссией обкома в Харьковском Академическом театре имени Шевченко, где играли блистательные артисты и было уже продано вперёд десять аншлагов.

Поводом для прибытия комиссий был успех: переполненные залы, проданные вперёд билеты, хвалебные рецензии – всё это вызывало подозрение, что там «что-то не то». Спектакли рассматривали под микроскопом и находили в них «злопыхательство», «насмешку над нашей действительностью», а иногда, и «антисоветчину». Даже премьера безобидного эстрадного ревю о Киеве во дворце «Украина» была приостановлена, пока из сценария не изъяли все мои монологи и не сняли мою фамилию с афиши. Спектакли с моей фамилией были выдворены и со сцен театров в Симферополе, Одессе, Николаеве… Запретили премьеру даже в маленьком городе Мукачево, но об этом я расскажу чуть подробней.

Эту пьесу я написал вместе с Виккерсом и назвали мы её «Коричневый Феникс». В истории известны случаи со Лженероном, Лжедмитрием, а наша пьеса была о Лжегитлере. О том, как маленькому цирковому артисту-неудачнику по имени Хуго, который всю жизнь мечтал создать номер, где кролик пожирает удава, предложили в конце жизни въехать в историю на белом коне: стать фюрером и возродить фашизм. Для этого в Аргентине была создана якобы спасшаяся семья: сам Гитлер, Ева Браун и их двое детей, сын и дочь, родившиеся уже в изгнании. Пьеса начинается в день Икс, когда завеса тайны чуть приподнимается для того, чтобы пошли первые слухи о том, что фюрер жив. И происходит необратимое: новая служанка, которая оказалась дочерью солдата, погибшего при охране гитлеровского бункера, травит его стрихнином; приглашённый врач, оказывается узником Освенцима; жених дочери, итальянский коммунист, рассказывает, как многотысячная демонстрация топтала портреты Гитлера и Муссолини… В конце пьесы, Хуго, который так мечтал сыграть свою роль, сам уходит из жизни со словами: «Кролик не может проглотить удава».