Смейся, паяц!

Его стихи, которые он продолжает писать, но никому не показывает и прячет в папку, чисты, светлы и прозрачны.Приведу для примера несколько строк:

Тёплые ночи,

Лето на ветках,

Яблоки с дерева, пёс у ворот…

Мне этот август, будто конфетку,

Дали на сдачу за прожитый год.

Слов невесомость,

Взгляда несмелость.

Озеро. Ветер.

Шорох травы.

Так и навеки запечатлелось:

Ивы, ивы, ивы и вы.

К его дню рождения я решил издать сборник его стихов, естественно, тайком: он их «добровольно» никогда не отдавал, заявляя, что они или недоделаны, или устарели, или вообще никуда не годятся. Поэтому Ира потихоньку их вытаскивала из папки, Поля их проиллюстрировала, я отредактировал и издал. Когда, сидя за столом, я вручил ему этот сборник, на лице у него появилась счастливая улыбка. Но не надолго. Через минуту он уже возмущался: не те стихи взяли, не так проиллюстрировано, неправильно отредактировано, плохо сформированы главы!.. Выслушав это, Ира спокойно произнесла:

– Вот и пошёл поток благодарностей!

Я у него вообще главный объект для критики: и машину я купил плохую, и езжу неправильно и не тем путём, и компьютер у меня какой-то вялый, и даже яблоки покупаю не те, что нужно…

Слыша его брюзжание, Майя смеялась: «Берёт реванш за все поучения, которыми ты его мучил в детстве!».

– Мишка, – как-то сказал я ему, – ты должен делать всё, чтобы я жил как можно дольше – если меня не станет, кого ты будешь учить?

– Больше всего в вашем долголетии заинтересована я, – уточнила Ира, – потому что после вас он весь поток своей критики направит на меня!

У Иры врождённое чувство юмора, её шутки всегда неожиданны и очень смешны. Однажды, проснувшись ночью, она пробормотала: «Мишка, пожалуйста, сбрей бороду, а то мне кажется, что я сплю в Мавзолее» и снова заснула.

С каждым годом мы с Майей всё больше узнавали её и она становилась нам всё ближе и родней. В ней есть природный ум, такт, чуткость.

Когда не стало Майи, её искреннее внимание и забота помогли мне выжить во время этой великой беды. Они с Мишей не оставляли меня ни на день, сидели со мной, увозили к себе или к своим друзьям, утешали, помогали, поддерживали. Я люблю её сейчас, как родную дочь и прошу прощения за то, что не сразу понял и не сразу принял. Мой Миша оказался намного прозорливей меня! Спасибо, Мишуня, за то, что ты её встретил, почувствовал, оценил и привёл в нашу жизнь!

МОЯ ВЗРОСЛЕЮЩАЯ ДОЧЬ МАША

Маша по гороскопам – Скорпион и Лошадь, причём, не простая Лошадь, а Огненная, которая рождается раз в четыре года. Кто разбирается в гороскопах, тот понимает, что это Характер, помноженный на Характер. И мы это хорошо чувствовали.

Во-первых, каждый год приходилось её переводить из школы в школу, потому что учителя хором об этом умоляли директора. Если я начинал, как говорят сейчас, «наезжать» на неё, вступалась мама, обожавшая внучку, и напоминала мне некоторые аналогичные подробности моего не очень дистиллированного прошлого, и я тут же немедленно скисал. До отъезда в Москву Маша побывала во всех школах нашего района Березняки.

Во-вторых, она всячески сопротивлялась тому обязательному джентльменскому набору, которым любящие родители «обогащают» жизнь своих детей: спорт, языки, музыка. Сопротивление её было яростным, но тихим: она не скандалила, не плакала, а просто бойкотировала любое наше начинание. Например, когда мы записали её в секцию плавания, она покорно приходила в бассейн, раздевалась, входила вместе со всеми в воду, но только по колено – войти глубже её никак нельзя было заставить, ни просьбами, ни приказами, ни трактором.

Так она и простаивала весь час, дрожащая, посиневшая от холода, но ни на сантиметр в воду не продвигалась. После нескольких таких стоячих забастовок, мы эти «уроки плавания» прекратили. (Забегая вперёд, могу сообщить, что через несколько лет она сама научилась плавать и, к ужасу моему и Майиному, заплывала на середину озера Тельбин).

После спорта пришла очередь иностранного языка, но и здесь она проявила свой характер: за десять уроков не выучила и десяти слов, притворяясь полной дебилкой и доводя этим учительницу до истерики. (Забегая вперёд, сообщаю, что когда она сама этого захотела, то выучила английский буквально за несколько месяцев и сегодня владеет им в совершенстве).

Потом были и учителя музыки, от пианино до гитары, которые после нескольких занятий предлагали нам заплатить деньги, только чтоб мы её забрали. Вскоре в наш дом переехала известная пианистка, одна из лучших педагогов в Киеве. Она согласилась попробовать позаниматься с Машей. Та опять не сопротивлялась: скрюченными, как от судороги пальцами, она с бесстрастным лицом монотонно барабанила по клавишам. После первого же урока учительница сдалась: «Эта девочка не станет делать того, чего не хочет. Вам её не победить. Прекратите мучить и её и себя». И мы прекратили. (Опять же, забегая вперёд, могу сообщить, что по окончанию школы она сама научилась играть на гитаре и даже выступала со мной в концертах, исполняя собственные песни) .

Наконец, у неё появилось увлечение: выездка. Ипподром был далеко, приходилось её отвозить и увозить. Это было не увлечение, это была страсть. Если б мы её не забирали, она бы там с удовольствием и ночевала. Могла с утра до вечера тренироваться, чистить лошадей, расчёсывать их, убирать навоз… И успехи были налицо: она двигалась от разряда к разряду. Честно говоря, меня этот спорт немного пугал, запрещать не хотелось, но я попытался её отговорить. Зная свою дочь, я искал какой-то очень убедительный довод. И нашёл.

– Понимаешь, Машенька, сидение на лошади делает ноги кривыми. Посмотри на казаков – у них ноги, как коромысла.

Я думал, что посеял в её душе сомнение. Но не тут-то было! Вскоре, на свой день рождения она собрала нескольких подруг и, когда все разошлись, спросила:

– Ну, как, папа? Тебе понравились мои гости?

– Да. Очень! – не подозревая подвоха, ответил я.

– А кто больше всех?

– Все симпатичные. Но Леночка – как статуэтка: красивые волосы, прекрасно сложена, ножки стройные…

– Так вот, папочка, у Лены уже первый разряд по конному спорту и, как видишь, на ноги это не отразилось!

Я был разбит наголову и сдался.

Затем началась «личная жизнь». Если Миша встречался с девочками-цыплятами, то Машу ещё с детского садика привлекали мальчики, похожие на брошенных котят: худые, тщедушные, с тонкой шейкой, на которой с трудом держалась голова… Она дружила с ними, опекала, защищала… Потом в неё стали влюбляться все хулиганы нашего района. Один из них, самый большой драчун и забияка, разогнал соперников и стал её постоянным адъютантом: сопровождал в школу, из школы, приезжал на ипподром, не давал никому к ней даже приблизиться. Чтобы доказать свою любовь, однажды прыгнул с моста в Днепр. Когда мы брали её на какое-нибудь празднество и возвращались за полночь, находили его спящим под нашей дверью. Как вы понимаете, этот «жених» нам не очень импонировал и, честно говоря, ускорил наш отъезд в Москву. Правда, он собирался тоже переехать вслед за Машей, но, оплакивая её отъезд, напился, кого-то избил и ему дали срок. Да здравствует наше правосудие!

БАНТ ИМЕНИ МЕЙЕРХОЛЬДА

Леонид Викторович Варпаховский появился в моей жизни случайно. Когда он вернулся после семнадцати лет, проведенных в заключении, то не сразу был допущен в московские театры: его имя было связано с Мейерхолдьдом и это пугало чиновников от искусства. Поэтому он пока ставил спектакли в Грузии, в Украине, в Ленинграде. Потом Союз кинематографистов СССР предложил ему поставить шоу – открытие первого Международного московского фестиваля. Сценарий этого шоу заказали мне – вот так мы и встретились. Это был красивый, элегантный человек, с седыми висками и с бантом на шее, завязывать который его научил Меерхольд. Леонид Викторович очень этим гордился, ни с кем секретом не делился, но, в знак нашей дружбы, обещал завещать его мне – увы, не успел.