Необыкновенные собеседники

Чухновский вспомнил, что итальянцы католики, не оскорбить бы их религиозные чувства. Джудичи только пожал плечами: «По мне хоть женить папу римского!» Южин считал, что не стоит задумываться над таким пустяком. Я не согласился и поддержал Чухновского. Знаком креста обозначили «хорошо», знаком кружка — «плохо». Были обозначены и другие сигналы —■ размер ледяной площадки, толщина льда. Текст небольшого письма отредактировали сообща, и Джудичи засел за свою машинку — отстукивать перевод. Только тут и проснулся от стука машинки Суханов. Ни разговоры, ни споры, ни громкий смех Джудичи — ничто не могло его разбудить, но, заслышав стук пишущей машинки, тотчас вскочил. Профессиональная чуткость старого журналиста! Уже наступало утро, буфетчик Миша вошел накрывать на стол. Время вставать, идти мыться немылящейся горькой водой Ледовитого океана.

Черные отроги Кап-Платена исчезли в тумане. Туман висел на мачтах и тросах судна. Чухновский лететь не мог. Всех донимало вынужденное безделье.

До шестнадцати часов 10 июля длилась тйгучая йей^вест-ность: вылетит ли Чухновский?

Чухновский вылетел так неожиданно, что даже те, кто с первой минуты приготовления не отходил от «ЮГ-1», спрашивали друг друга: верно ли, что Чухновский наконец полетел? Чухновский вылетел с дрейфующей льдины с шестичасовым запасом горючего. Не более шести часов оставалось провести в неизвестности. Не спеша, на лыжах, мы возвращались с ледяного аэродрома на «Красин».

На борту самолета было 5 человек во главе с Б. Г. Чухнов-ским и А. Д. Алексеевым. Через 17 минут после старта «ЮГ-1» «Красин» принял сообщение: «Подходим к острову Карла». Затем самолет пролетел над Эсмарком и свернул к югу. Вокруг «Красина» вкрутую заваривался туман. Туман плотнел. Нечего было и думать, что в этаком тумане самолет в состоянии сделать посадку или даже разыскать ледокол. Но где же «ЮГ-1»? Почему радио самолета молчит?

Где-то в тумане над синими глетчерами, над каменными островами, среди вековечных льдов летел черный «ЮГ-1»...

Люди на корабле вслушивались, не гудит ли пропеллер. Доктор, засунув руки в карманы полушубка, шагал взад-вперед на носу корабля, бормоча: «Погано... Погано...» Истекли те шесть часов, в течение которых самолет мог находиться в воздухе. Наконец радиовесть от летчиков: «Не можем подойти к «Красину» из-за тумана. Видели группу Мальмгрена. Ищем посадку в районе Семи Островов».

На льду разожгли костер. Подливали в огонь смолу. Но черный дымовой столб вместо того, чтобы подняться кверху, валился набок, стлался почти параллельно льдине. Свет прожектора засасывался туманом. За несколько минут до того, как на самолете должна была кончиться последняя капля бензина, Чухновский спрашивал откуда-то из пространства: «Какая видимость у вас?» Ему отвечали: «Видимость плохая, разожгли костры. Просим ответить». Но «ЮГ-1» снова молчал. Самолет уже не мог быть в воздухе. Он либо разбился, либо совершил посадку на лед. Последние запасы бензина, судя по времени, уже вышли. Но почему, почему молчит радио «ЮГ-1»?

И только утром «Красин» принял еще одну радиовесть от чухновцев. Находчивый Алексеев чудом наладил поврежденную радиостанцию «ЮГ-1». Летчики сидели на льдине в миле от мыса Кап-Вреде. При вынужденной посадке в тумане повреждены шасси самолета и два винта. Люди не пострадали.

¹ Красинцев охватило желание как можно скорее идти иа помощь своим. На помощь чухновцам! Пять человек из команды ввалились в каюту начальника экспедиции. Они просили разрешись им сейчас же отправиться по ледяной пустыне на лыжах к Аресту аварии «ЮГ-1». Протягивали Самойловичу наспех написанное ходатайство: кто-то сказал им, что без бумажки начальник не разрешит. Позднее Орас подарил мне эту «бумажку»: мол, пригодится для будущей книги. И пригодилась. И се годня еще хранится в моем архиве написанное карандашом на серой бумаге ходатайство кочегаров. Но смельчакам не было дано разрешение. По всполошенному кораблю разнеслась вторая часть радиограммы Чухновского: «Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать группу Мальмгрена». Чухновский сообщил координаты льдины Мальмгрена и координаты чистой воды — он указал «Красину» путь.

Очутившись на льду, наши чухновцы решительно отказывались на «внеочередное» спасение. Сначала пусть будут спасены аэронавты «Италии».

Что руководило Чухновским и его спутниками? Во-первых, нежелание, чтобы из-за них «Красин» отвлекся от своей главной цели. Во-вторых, соображение, что они могут дольше аэронавтов «Италии» продержаться на льду. Чухновцы отказывались от немедленного спасения в пользу тех, кто был слабее их и находился еще в большей опасности. Эти другие были чужими и не своими людьми, но прежде всего они были людьми, которые нуждались в спасении.

В первый момент отказ чухновцев от немедленной помощи вызвал у всех растерянность. Как! Прежде спасать чужих, а уж потом наших? Не о ближнем подумать в первую очередь, а о дальнем? Но это ли не наивысшее благородство и наивысшая свобода порыва? И разве это не очень, очень по-русски?

Наступил день второго рождения красинцев. Сто двадцать девять советских человек на борту корабля приняли вызов пятерых, ожидавших на арктическом льду. Пусть будущий историк нравов, занявшись историей советского мужества в ледовых походах, начнет не со дня «трех спасений во льдах», о чем речь еще впереди, а со дня одного отказа от права на спасение. Изучение событий этого дня поможет ему понять смысл и значение многих последовавших за «Красиным» арктических эпопей.

Имя Чухновского за несколько часов облетело планету. Летом 1928 года Чухновский стал самым прославленным человеком Земли.

День 12 июля был так наполнен удивительными событиями, что казался нам нескончаемым.

Вот уже двое суток никто из нас не смыкал глаз. Все, кто не дежурил в машинном отделении корабля, в эту ночь, такую же солнечную, как день, не покидал верхней палубы. Ледокол шел по пути, указанному Чухновским. Продираясь во льдах, наползая на них, бессильно откатываясь назад и опять наступая, «Красин» шел, движимый надеждой на чистую воду. Льды становились легче. Иногда ледокол с первого раза подминал их под себя и расталкивал, образуя перед собой разводья, а позади, за кормой,— крошево мелкого битого льда, кипевшего в черно-зеленой воде океана. Кочегар Филиппов, всмотревшись с левого борта, первый увидел на льду человека. Человек то опускался на корточки, то выпрямлялся, вздымая руки.

С марса — из бочки, подвешенной вороньим гнездом на мачте,—истошным голосом вопил наблюдатель: «Люди!» Он видел их с правого борта. Их видели с разных сторон в одну и ту же минуту десятки людей. Они возникли призраками среди огоньков ледяной пустыни. То они размахивали руками, то навзничь падали на торосы, то, ныряя в рыхлом снегу, опрометью бежали от нас, то, словно не замечая «Красина», медленно шли стороной по льдинам в белой пугающей тишине. Тени бродили по океану...

Тросы и мачты были облеплены галлюцинирующими людьми. У всех лихорадочно горели глаза и губы были сухи от ночного полярного солнца. Схватывая друг друга за руки, поминутно кто-нибудь из нас вскрикивал: «Человек на льдине! Мальмгрен!»

Все ошибались. Не было никого. Ледяная пустыня была безлюдна.

Корабельная сирена, не умолкая, звала и звала затерянных в сверкающей белой пустыне людей.

В пять утра в ледяном океане на остроконечном торосе среди шатких плавучих льдов — голубых, синих, зеленых — были наконец найдены люди, которых мир вычеркнул из списка живых.

Вышки торосов лепились на небольших разрыхленных льдинах. Между льдинами беспорядочными лучами разлетались канальчики чистой воды, зигзагами прочерчивались разводья, светилась бледная прозелень подернутых муаровой коркой проталин. Лед был нетвердый. «Красин» словно втискивался в рос-

сыпи влажного сахарного песка. Сахар облеплял красинские борта ж отваливался от них лепешками. На цветной остроконечной льдине темнели фигуры двух человек. На этот раз их видели все — и одновременно. Значит, не галлюцинация. На вершине льдины стоял человек, пухлый от множества окутавших его тело одежд. Темное грязное лицо скрывала сбившаяся колтуном борода. Глаза горели ужасом и восторгом. У его ног из глубокой траншеи в снегу поднималась страшная от страданий голова другого. Где же их третий спутник? В группе Мальмгре-на трое, это было известно всем. Красинцы спустились по штормтрапу на шаткие полные синего света льдины. Приходилось пробираться цепочкой, поддерживая друг друга. С трудом добрались до льдины. Льдина на глаз в поперечнике метров десять, не больше. Не льдина — льдинка среди океана. Тот, кто стоял на ней, без всякой подмоги взобрался по веревочному штормтрапу на борт. Его товарища подняли на носилках. Он был полуодет, разут. Сквозь продранную одежду белела отмороженная кожа колен, ноги в промокших дырявых носках лежали, как омертвевшие. Щеки его были черны, зловещая синева пламенела на верхней губе. Цаппи назвал себя, представил неподвижного Мариано. Но ведь Чухновский передал по радио: «Видели на льду группу Мальмгрена»,— значит, троих... Где же третий? Где Финн Мальмгрен? Мы вопросительно смотрели на Цаппи. Прежде чем увели его вниз, в лазарет, он торопливо, глотая слова, целые фразы, дополняя отрывистую, дробную речь жестами, мимикой, то выпячивая чувственные полные губы, то поджимая их, стал объяснять, что Финн Мальмгрен занемог в пути. Он не захотел быть обузой для своих спутников в ледяной пустыне. По словам Цаппи, Мальмгрен попросил их выдолбить для него могилу во льду и сам заживо добровольно опустился в нее. Он снял с себя почти все одежды и отдал их, но почему-то только Филиппо Цаппи, только ему, а не обоим — Цаппи и Мариано. И почему-то только ему, а не им обоим, отдал убогий остаток своей доли продуктов — затвердевшего в арктической стуже темного пеммикана. И еще он вручил Цаппи свой компас. Если Цаппи и Мариано когда-нибудь доберутся по льдам до земли, если они попадут в Стокгольм — Цаппи отдаст матери компас ее прекрасного сына.