Необыкновенные собеседники

После пустыни Ледовитого океана, после льдов и безжизненных берегов Норд-Остланда крошечный поселок Ню-Олесунн в два десятка домов и бухта с пятью или шестью судами показались нам шумным кипучим портом.

В утро 19 июля мы прощались со спасенными. Катер итальянской плавучей базы перевез их на «Читта-ди-Милано». Затем «Красин» покинули наши спутники *— гости красинской экспедиции — Гуль и Джудичи. Еще раньше попрощались мы с альпинистами и с Гиальмаром Нойсом.

Сначала предполагалось, что «Красину» придется стоять в Кингсбее не более суток. Но прошло уже полторы недели, а корабль все еще оставался на рейде. Задерживал туман, мешавший производить погрузку угля.

Чухновцев оставляли в Ню-Олесунне. Они должны были дожидаться возвращения «Красина» после ремонта в Норвегии.

Снова самолет «ЮГ-1» покинул борт своего корабля.

Чухновскому пришла мысль использовать для сложной операции спуска самолета на воду кабельный блок на носу «Читта-ди-Милано». «Красин» приблизился к итальянскому кораблю и стал на якоре перпендикулярно к носу «Читта-ди-Милано». Соорудили помост; он опускался с борта к воде и поддерживался тросами, прикрепленными к блоку на носу «Читта-ди-Милано». Итальянцы сгрудились на борту своего корабля и аплодировали изобретательности советского летчика.

«Браво! Брависсимо! Браво, синьор Чухновски!»

Был момент, когда самолет без плоскостей повис в воздухе, поддерживаемый тросами с «Читта-ди-Милано». Снизу под него подвели поплавок и спустили на воду.

На буксире его оттащили в маленький залив, в котором уже стояли гидропланы других экспедиций. Тут же на мшистом берегу залива чухновцы разбили свой новый лагерь.

Было невозможно представить себе «Красин» без Чухнов-ского, без Алексеева, без Страубе, без Шелагина и Федотова. Кто знает, когда мы теперь увидимся! В последний момент Чух-новский поздравил Южина, Суханова и меня с новосельем: мы трое перебрались в каюту чухновцев — на полуюте.

В три часа утра 25 июля ледокол покидал Шпицберген.

В Ню-Олесунне на берегу Кингсбея оставались Чухновский и его товарищи. Они стояли с поднятыми руками, глядя вслед уходившему большому черному кораблю с двумя желтыми трубами, на которых алели советские звезды...

IX

Все, что могло совершиться во время красинского похода, уже совершилось. Не было никакой надежды на спасение остальных аэронавтов «Италии». И никакой надежды на то, что удастся найти Амундсена. В Норвегии корабль должен был залечить раны, полученные в борьбе со льдами, и снова продолжать поиски... если не живых людей, то хотя бы их останков. Найденный рыбаками в районе Медвежьего острова поплавок самолета «Латам» свидетельствовал, что Руал Амундсен и его спутники погибли.

Впереди еще был весь путь от берегов Шпицбергена к югу Норвегии. Еще не скрылись из глаз остроконечные горы Шпицбергена. Сверкали глетчеры и окутанные снегами вершины. Мы только недавно встали из-за стола в кают-компании. В 13 часов 55 минут в нашей радиорубке дежурный радист принял сигнал тонущего океанского парохода «Монте-Сервантес»...

Пароход вез туристов. Их было тысяча пятьсот человек двадцати различных национальностей, кроме трехсот человек команды! «Монте-Сервантес» вышел из Гамбурга, чтобы показать туристам южные берега Шпицбергена, а главное, встретиться с уже легендарным «Красиным». Так было обещано в рекламных плакатах пароходной компании. «Монте-Сервантес» шел в тумане и наскочил на льдину, пробившую борт парохода. Он укрылся в глубоком заливе Решершбей на юге Шпицбергена. Пароход медленно погружался в воду. Капитан «Монте-Сервантеса» сообщал, что судно в состоянии продержаться на воде не больше шестнадцати часов.

Снова знакомый отчаянный призыв в океане: «Спасите наши души!» СОС! СОС! СОС!

Восемь часов «Красин» шел полным ходом к месту аварии «Монте-Сервантеса». В солнечную полночь мы входили в Решершбей.

На ослепительно синем фоне исполинского ледника цвел красными полосками на белых трубах печальный «Монте-Сервантес». Он стоял, накренившись на правый борт. Нос его был до половины зарыт в воду. Деки, верхние палубы, мостики все спасательные шлюпки «Монте-Сервантеса» были переполнены людьми. При приближении «Красина» раздалось тысячеголосое «ура». Тысяча восемьсот человек на тонущем корабле рукоплескали нашему «Красину»...

Восемь суток у подножия синих глетчеров стояли борт о борт спасаемый «Монте-Сервантес» и спасающий его «Красин».

На глубине тринадцати с половиной футов красинский водолаз обнаружил пробоину — четыре метра на метр с лишним. На палубе «Красина» в это время готовили деревянный пластырь в виде подушки на пробоину «Монте-Сервантеса». Закрыв пробоину этой подушкой, собирались выкачать помпами воду и только потом наложить постоянный пластырь. Но цемента на немецком пароходе не оказалось. Железных листов — ни одного.

И тогда Павел Акимович Пономарев сделал то, что при других обстоятельствах он не сделал бы никогда. Он отдал боцману Игнату Кузделько приказ, неслыханный в истории мореплавания: вырвать из палубы машинного отделения своего корабля железные листы настила — разрушить какой-то участок «Красина» и помочь чужому кораблю — «Монте-Сервантесу».

«Красинская» традиция — традиция чухновцев: сначала подумаем о других, потом о себе! Традиция русских.

Знали ли пассажиры «Монте-Сервантеса», какой ценой дается «Красину» спасение их корабля? Разумеется, нет. Им было известно лишь то, что спасает их тот самый «Красин», который уже прославлен во всем мире как спаситель людей во льдах.

Началось паломничество туристов «Монте-Сервантеса» на «Красин». Борта двух кораблей соединили трапом, и переход с одного на другой был очень прост. Иностранцы яростно бросились допрашивать нас: «Где Чухновский? Как питаетесь? Покажите, как вы жили на «Красине»? Где каюта чухновцев?»

Вот тут-то нам и досталось — Южину, Суханову и мне. Мы трое жили теперь в каюте чухновцев, и бог весть как об этом узнали туристы «Монте-Сервантеса». Наши отнюдь не первой свежести простыни оказались изрезанными туристами на кусочки. Эти говорящие чуть ли не на двенадцати языках туристы не очень стеснялись. Скрыться от них было немыслимо. И на несвежих обрывках наших несчастных простыней мы должны были расписываться и подтверждать, что эта тряпочка — часть простыни, лежавшей в той самой каюте, где долгое время жили чухновцы. Нисколько не помогали напоминания, что не на этих же простынях спали чухновцы. Не важно. Важно, что из той самой каюты!

С Чухновским я встретился уже после возвращения «Красина» в Ленинград. В то время как «Красин» ремонтировался в сухом доке Ставангера, Южину, Суханову (ныне уже покойным) и мне было поручено посетить мать Финна Мальмгрена в Стокгольме. Мы передали ей сочувствие всех участников экспедиции. Мать Мальмгрена говорила с нами не о гибели своего прекрасного сына и не о его спутниках, покинувших Мальмгрена во льдах. Она с благодарностью говорила о гуманизме красин-ской экспедиции... и о Чухновском. Она говорила о Борисе Чух-новском с нежностью матери. Ей очень хотелось бы повидать этого человека, пожать его руку. Она чувствовала какую-то нравственную общность между своим сыном и Борисом Чухновским. Разве нет общности между поступком Мальмгрена и поведением Бориса Чухновского? Мальмгрен остается погибать во льдах Арктики, чтобы не быть обузой своим спутникам. Чух-новский отказывается от помощи, чтобы эта помощь была сначала оказана другим...

X

Чухновский и сейчас еще пожимает плечами, когда читает или слышит, как его превозносят. Помилуйте, мог ли он поступить иначе? То, что он совершил, по его понятиям, это только элементарно порядочно. Поступи он иначе, он поступил бы попросту непорядочно. Только всего. Послушайте, ну можно ли хвалить человека за то, что он не поступил непорядочно?

Повторял он это и во время наших с ним выступлений, когда он, Шелагин и я втроем объезжали с докладами города Рязань, Харьков, Киев, Полтаву, Днепропетровск, Запорожье, Одессу, Ялту, Севастополь, Батум, Тифлис, Баку... Где только мы не выступали с рассказами об экспедиции «Красина»! И повсюду, повсюду одни и те же вопросы к Чухновскому: «Что вами руководило? Что вы чувствовали? Как вы советовались с вашими товарищами, когда решили отказаться от помощи и потребовали спасти сначала других?»