Необыкновенные собеседники

— Товарищи! Спасен Нобиле!

Трудно сказать, что воцарилось раньше — радость или смущение. Первая мысль — не придется ли возвращаться? Ведь если оказалось возможным на самолете спуститься к лагерю Нобиле, то не окажется ли возможным спуститься еще и еще? Имеет ли смысл продолжать экспедицию? Мы поздравили Джу-дичи он итальянец, и его еще больше, чем нас, должно обрадовать спасение итальянцев. Но Джудичи уныло смотрел на Самойловича, тяжело вздыхал и вдруг, опустив руку на плечо начальника экспедиции, принялся утешать, не столько его, сколько себя:

— Ничего, бог даст, все спасены не будут. Останется кто-нибудь и для нас.

Джудичи не устраивало спасение итальянцев раньше, чем он сам окажется на месте спасения! Он не скрывал, что спасение Нобиле скорее огорчило его, чем обрадовало. Чухновский был обрадован более, чем кто-либо другой. Казалось бы, спаситель Нобиле шведский летчик Лундборг опередил Чухновского. Но Чухновский был счастлив: один человек спасен! Слава богу, что человек спасен! Меньше всего он думал о том, что Лундборг опередил его. Но уже через несколько минут лицо его затуманилось. Нет, едва ли таким же образом Лундборгу удастся снять со льдины всех остальных. Трудно рассчитывать, что льдина лагеря Нобиле и в дальнейшем послужит аэродромом для Лундборга.

Какие-то подробности о судьбе экспедиции Нобиле мы уже знали. Знали, что дирижабль «Италия» ударился о ледяную гору, десять аэронавтов выпали из него на лед, один погиб при падении, шестеро остальных в объятом пламенем дирижабле унесены на север. На льду оказались Нобиле, Мальмгрен, Бе-гоунек, Вильери, Цаппи, Мариано, Чечиони, Трояни и Бьяджи. Мы знали также и то, что трое из девяти — молодой шведский ученый, друг и соратник Амундсена Финн Мальмгрен и итальянцы Цаппи и Мариано — несколько недель назад покинули группу Нобиле и вышли по льдам в надежде достигнуть Шпицбергена и сгинули в ледяной пустыне.

Чухновского тревожило, что спасти оставшихся на льдине пятерых все еще очень трудно. И еще труднее разыскать исчезнувшую группу Мальмгрена. И слишком мало надежды на спа-ее|Ше Шестерых, унесенных горящим дирижаблем в сторону полиса,

В кают-компании «Красина» родилась идея издавать бюллетени. В них помещались радионовости. Составление и выпуск кр^синских бюллетеней были поручены мне.

ра все время похода вышло более двадцати таких бюллетеней Я печатал их на скверной машинке в крошечной каютке —-походной канцелярии ледокола. В ту ночь я напечатал бюллетень номер один в двух экземплярах. Один из них повесил в кают-компании, другой — на доске возле матросского кубрика. Впоследствии устаревшие бюллетени я снимал, заменял их новыми, а старые со следами клея, с чуть изорванными краями и с отчаянными моими надписями: «Товарищи! Не срывайте бюллетеней!» — укладывал в папку. Вот они все сейчас передо мной — эти двадцать с лишним пожелтевших за четыре десятилетия листков. Одни напечатаны на машинке, другие наспех написаны карандашом... Бережно перелистывая их вместе с Борисом Чухновским, мы вспоминаем необыкновенные дни кра-синского похода.

Вот бюллетень номер один — я выпустил его в ночь, когда мы узнали о спасении Нобиле. Сообщения этого бюллетеня лишь подтверждали правоту Бориса Чухновского. Надежды на то, что Лундборг спасет всю группу Вильери (так после спасения Нобиле называлась теперь группа на льду), больше не оставалось. Джудичи мог не тревожиться.

«По полученным только что сообщениям, шведский летчик Лундборг на самолете «фокер» спас Нобиле. При следующей попытке снизиться в месте лагеря группы самолет скапотировал. Снесено шасси. Поручик Лундборг при аварии остался невредим».

Стало быть, и сам Лундборг остался на льдине.

IV

Утром 28 июня завтрак в кают-компании был нарушен. Все мы почувствовали, как судно подпрыгнуло, будто наскочило на что-то. В ушах стоял неистовый грохот. Тяжелые ядра ударялись о стальные борта корабля. Бутерброды с жесткой, как металл, колбасой были оставлены на тарелках. Мы бросились на верхнюю палубу.

Корабль был окружен бесчисленными ледяными плитами. Туман наполнялся грохотом льдин.

Ледяные плиты выплывали из густого тумана и уплывал^! в туман. I

Лед был зеленым и голубым, синим и бледно-розовым. Сверху его покрывал тонкий слой снега, блестевшего как сере|бро елочных украшений. Льдины переворачивались в воде, выставляли наружу прозрачные и цветные ребра. Между льдин/ами блестела черно-зеленая вода Ледовитого океана. Ледокол шел на льдины. Они разламывались под ним, у бортов в черной воде вскипало бледно-зеленое и голубое крошево битого льда.

В тот день нам выдали теплые полушубки, меховые шапки и сапоги. В полдень 28 июня для людей красинской экспедиции наступила зима.

Когда туман расходился — распахивался весь океан. Ночью светило желтое солнце. Океан был покрыт ледяными плитами. И оттого, что блеск льдов слепил нас, мы смотрели на океан, на льдины и на лимонно-желтое солнце сквозь дымчатые стекла очков. Все вокруг было так хорошо и так интересно, как будто все это выдумал и сотворил человек!

В кают-компании, в углу на зеленом диване, маленькая женщина с челкой, закрывавшей ее лоб до бровей, сшивала полотнища для парашюта. Чухновский должен был сбросить этот парашют с прикрепленным к нему грузом продовольствия над льдиной Вильери. Маленькая женщина на «Красине» — Любовь Воронцова, московская журналистка, включена была в состав экспедиции как радистка, но никакого представления не имела о работе радиста. Чухновский подходил к Воронцовой, смотрел, как сшиваются полосы, успокоенный отходил к пианино — садился играть. Он предпочитал играть, когда в кают-компании не было никого или было очень мало народу. Мы любили его игру на пианино, но Чухновского трудно было уговорить сыграть. Он стеснялся:

— Ну, что вы, какой же я пианист.

А он был неплохой пианист. Во всяком случае, лучший на «Красине».

Мы давно уже обогнули Шпицберген и вошли в тяжелые льды. Двое суток «Красин» бился в напрасных попытках обойти северный край Шпицбергена — Норд-Остланд. Навстречу росли крошечные островки Севен-Айланд — Семь Островов. Они поднимались над белой равниной черными пирамидами. Верхушки пирамид были как бы откушены. «Красин» двигался по направлению к островам, подминая под себя лед, то отступая, то двигаясь на ледяные поля, разворачивая и разрушая, ломая ледяной океан.

t правого борта виднелись темные выступы нелюдимой земли ^орд-Остланд. Вдавался в обледенелый океан длинный мыс КаЦ-Норд. С левого борта — сизый, каменистый островок Парри йз группы Семи.

Е борьбе с голубой и зеленой твердью нам удалось продвинуться в течение часа на две мили вперед. Но приходил в кают-комг анию гидрограф Березкин и всех огорчал известием, что за этот же час льды отнесли нас на милю назад. Лед достигал трех | метров толщины. Ледокол наползал на него и тяжко откатывался, лед не поддавался. Он выдерживал тяжесть десяти тысяч тонн корабля.

Рёшили изменить курс — попытаться обойти с севера проклятые Семь Островов. Почти одновременно обнаружилось отсутствие лопасти одного из винтов. Открылась поломка в рулевом аппарате. Раненый ледокол медленно, ползком обходил Семь Островов.

3 июля «Красин» остановился. Не было никакой надежды продвинуться дальше.

Что из того, что все иностранные экспедиции — Америки, Франции, Швеции, Норвегии, Финляндии, Италии — шестнадцать экспедиций западных стран оставлены далеко позади! Ни одной из них не удалось проникнуть сколько-нибудь далеко во льды. Что из того! Наш «Красин», стиснутый льдами, потерявший лопасть винта, с поврежденным рулевым управлением, не двигаясь, стоял на таком уже небольшом и вместе с тем на таком непреодолимом расстоянии от группы Вильери — в 67 нескончаемых милях! Впереди черная базальтовая пирамида с усеченной вершиной — безжизненный (даже без птиц) остров Карла XII. Еще дальше на самом горизонте другая скала — крошечный остров Брок. По другую сторону Брока — пятеро, выпавших из горящей «Италии»! И швед Лундборг — шестой. Мы и эти шестеро с разных сторон видели один и тот же остров-скалу и не видели друг друга.