Необыкновенные собеседники

Чухновский предложил пришвартоваться к ледяному полю, выгрузить самолет и всю летную группу. Чухновский — один из первых, а может быть, даже первый по времени сторонник совместных действий ледокола и авиации. Весь дальнейший опыт исследования и завоевания Арктики с помощью ледоколов и авиации подтвердил правоту Чухновского. С красинского похода началось систематическое освоение Арктики советскими ледоколами и советской полярной авиацией. Четыре десятилетия спустя мы уже знаем, какими блистательными победами это ознаменовалось.

Чухновский говорил:

— Здесь на льду будет создана база, с которой мы сможем вылететь на помощь группе Вильери. I

Увы, предложение Чухновского было признано преждевременным. Самойлович и Орас решили от выгрузки пока воздержаться.

Все те же 67 миль по-прежнему отделяли нас от группы Вильери. «Шестьдесят семь миль» — эти три слова были на устах каждого из красинцев. Чухновский ходил ссутулившись, не слышал обращенных к нему вопросов и по многу раз в день выспрашивал у Березкина тайны метеорологических условий ближайших суток. Самойлович предлагал ждать. Авось начнется передвижка льдов в океане. Стоит подуть благоприятному ветру, льды продвинутся к северу и путь на восток к льдине Вильери станет доступным. Но в Арктике не рождались благоприятные ветры. Чухновский хмурился.

Матрос, сидя у дверей кубрика на корточках, уныло тянул невеселое «яблочко»:

Эх, яблочко, да куда котишься?

На Кап-Платен попадешь,

Не воротишься!

Как легко и быстро изменилась эта нехитрая песенка, Сложенная где-то на юге в годы гражданской войны и занесенная матросами «Красина» в царство вечного льда! А Кап-Платен поистине «вьелся в печенки», как справедливо заметил о нем штурман Бачманов. Вот уже сколько дней с правого борта виднелись черные отроги этого мыса. На восток от Кап-Платена, как ни бился во льдах сильнейший ледокол мира, он не в состоянии был продвинуться. Но если нет надежды пройти во льдах, то можно продвинуться надо льдами.

Спустили штормтрап, и Чухновский со Страубе, Федотовым, Алексеевым и Шелагиным вышли на лед подыскивать площадку под аэродром. На расстоянии полутора миль от «Красина» они отыскали превосходное ледяное поле — один километр на полтора. С верхнего мостика ледокола мы следили за пятью махонькими фигурами на льду.

Через некоторое время Чухновский с товарищами возвратился к борту корабля.

— Годится! —■ закричал он, поднимая голову, и стал карабкаться по штормтрапу.

Девять часов потребовалось ледоколу, чтобы пройти полторы мили до ледяного аэродрома. Спуск самолета был яазна-чен йа утро 7-го числа. Но прежде чем наступило утро, я выпустил очередной бюллетень. Шведский летчик Шиберг достиг льдины Вильери и удачно снял с нее Лундборга! Однако для честш Лундборга это была сомнительная удача. Пристало ли здоровому офицеру спасаться прежде, чем спасут раненых? Все э^о казалось нам странным. Еще более странно прозвучало заявление самого Лундборга, когда он, спасенный, был доставлен на землю. Он не постеснялся публично признаться, что целью его полета на льдину Нобиле было прежде всего «вырвать добычу из-под носа у большевиков». Так вот какова его цель — не спасать людей, а лишь не допустить, чтобы спасали их советские люди!

Между тем на борту ледокола уже приступили к сооружению бревенчатого помоста для спуска трехмоторного «юнкер-са». Да, «юнкерса», самолета немецкого происхождения! Сейчас, когда пишутся эти воспоминания, невозможно представить себе советскую экспедицию, которая пользовалась бы иностранными самолетами. Но в год красинского похода еще не существовало советского самолетостроения. А «юнкере» красинской экспедиции вообще не был ни разу облетан. Он был выгружен непосредственно из заводских ящиков. Мало того, ни Чухнов-скому, ни одному из его товарищей не приходилось летать на самолетах типа «юнкере». Нашим летчикам предстояло впервые подняться с дрейфующей льдины на еще не испытанном в воздухе самолете!

Идея и конструкция помоста принадлежали Чухновскому. Помост покато спускался с возвышения на спардеке, где стоял самолет. Его воздвигли с такой быстротой, что первый бортмеханик Андрей Шелагин долго отказывался верить в прочность сооружения. На спуск самолета по наклонному бревенчатому помосту потребовалось десять минут. Покатый помост покрыли толстым слоем машинного масла, а самолет заранее был поставлен на лыжи. Сто из ста тридцати четырех человек экспедиции подталкивали самолет, силясь сдвинуть его с насиженного на спардеке места. Едва только его раскачали и сдвинули с места, он медленно и плавно съехал по скользкому помосту на приготовленный для него ледяной аэродром. Затем сообща мы перенесли с палубы громадные плоскости, и на льду началась сборка машины. Ну и трудно же было спускаться по этому смазанному маслом помосту! А уж как мы снесли тогда плоскости самолета — теперь и сам не пойму.

Молодой парень Исаичев появился на льдине с ведром керосина в руках и большими кусками ветоши. Он окликнул Южина и меня и передал просьбу Чухновского подойти к нему-) Мы разыскали Чухновского на середине льдины у самолета. Ой попросил нас вычистить керосином края плоскостей. Вокруг? нас на льду трудился чуть ли не весь экипаж корабля. Плоскость, которую мы обтирали, лежала в стороне. Мы молча мыли ее и старались как можно лучше выполнить просьбу Чухновского. Издали было видно, как летчики пробуют винты самолета без плоскостей. Но вот и опробование винтов окончено. В последний момент вспомнили об опознавательных красных звездах.

Чухновский подошел к нам:

— Друзья, смогли бы вы нарисовать на плоскостях красные звезды?

Дурно ли, хорошо ли Южин и я нарисовали эти большие звезды на плоскостях самолета Чухновского, но все-таки это были первые красные звезды над льдами Арктики за восьмидесятой параллелью северной широты. Да, первые в истории красные звезды в этих широтах!

v

На приготовления к пробному полету ушел весь день 7 июля. К вечеру самолет был готов. На каждой из его плоскостей уже алела только что изображенная нами пятиконечная звезда. Ледяное поле было приведено в «божеский вид», как говорил боцман Кузделько. Чухновцы ушли к себе. Наутро Чухновский решил совершить пробный полет. На льдине собралось нас человек тридцать, провожавших чухновцев. И кажется, ни один не удержался от того, чтобы подбросить в воздух шапку с криком «ура». Чухновский поднялся даже не после стопятидесятиметрового разбега, как ожидали, а всего лишь после стометрового. Шансы на то, что он сумеет спуститься на льдину Вильери, стали еще значительней.

Утренний пробный полет окрылил чухновцев. На утро 9 июля назначили вылет к льдине Вильери. В тот вечер долго сидели в кают-компании. Наконец решили, что следует отдохнуть, и все разошлись. Мы, обитатели кают-компании (Гуль, Джудичи, Суханов, Южин и я), погасили свет и, почти не раздеваясь, прилегли на своих зеленых диванах. Я уснул сразу. Меня разбудила унылая песенка вахтенного матроса:

Во субботу день ненастный...

Oft шел через кают-компанию в кормовую каюту будить штурмана Лекздыня. В кают-компании было полутемно. Горела од]на только лампочка. Было три часа ночи. В каюте за столом скдели Чухновский, Джудичи и Южин. Увидев, что я про-снулср, Чухновский обратился ко мне:

—IА по-вашему, как? Не лучше заменить слово «плохо» каким-нибудь другим знаком? Мы можем задеть религиозные чувства людей.

Я ничего не понял. Тем более спросонья. В полумраке кают-компании шел странный спор о черном кружке и о черном кресте.

Я поднялся со своего отменно неудобного ложа и подошел к столу. На столе — лист бумаги, недоеденная банка консервов, пустой стакан и, конечно, фуражка Самойловича. Утром начальник экспедиции будет спрашивать всех и каждого, не видели ли его фуражку.

Чухновский стал объяснять: надо написать письмо людям на льдине. Он сбросит его с самолета вместе с запасами провианта на парашюте. Черновик пишут по-русски. Потом переведут его на французский и уже с французского Джудичи переведет его на итальянский язык. Группе Вильери предлагалось обозначить на льдине сигналы для посадки самолета на льдину. Сигналы условий посадки должны были быть двух родов — плохо и хорошо. Сначала уславливались «плохо» обозначить знаком креста, «хорошо» — знаком кружка.