А. Блок. Его предшественники и современники

персонаж ради этих новых «стихийных» связей готов к гибели, она его страшит

менее, чем догматические обобщения, мистические сводки и синтезы:

Но посмотри, как сердце радо!

Заграждена снегами твердь.

Весны не будет, и не надо:

Крещеньем третьим будет — Смерть.

Мистический оптимизм евщины чужд «Снежной маске». «Снежная маска»

именно в своей односторонности, крайностях, трагическом «бесовстве», если

угодно (разумеется, выражение это здесь вполне условно), представляет собой

один из важнейших узлов эволюции Блока от «Нечаянной Радости» и далее, к

поискам обобщающих образов, выражающих, по Блоку, национальную жизнь в

ее «стихийных» основах. Поэтому есть свой особый смысл в том факте, что,

предприняв в 10-е годы первое издание своей трилогии лирики, третью часть

этой трилогии, носящую здесь название «Снежной ночи», Блок открывает

«Снежной маской». Это значит, что Блок именно в «Снежной маске»

усматривает зерно будущего развития. В непосредственном же движении самой

поэзии Блока тех лет именно из узлового пункта «Снежной маски» вырастает

литература. Л., Мысль, 1925, с. 21.

126 Там же, с. 20.

женский лирический образ-характер, особенно отчетливо реализующийся в

цикле «Заклятие огнем и мраком».

Еще в преддверии «Снежной маски» начинают проступать в лирике Блока

черты театрализованного образа-персонажа, характернейшей чертой которого

должна быть «массовидность», способность представлять собой и

одновременно зажигать, вести за собой «толпу». «Комета», «стихия» выходит

на сцену, и сцена в этом случае определяет и способность «героини» зажигаться

«музыкой стихии», и вести за собой, зажигать толпу:

Живым огнем разъединило

Нас рампы светлое кольцо,

И музыка преобразила

И обожгла твое лицо.

И вот — опять сияют свечи,

Душа одна, душа слепа.

Твои блистательные плечи,

Тобою пьяная толпа.

(«Я был смущенный и веселый…», декабрь 1906)

Театральный облик присущ и героине цикла «Заклятие огнем и мраком», и

шире — явственно единому персонажу, проходящему через весь раздел

«Фаина» окончательной редакции блоковского второго тома. Особенностью

этого персонажа является то, что здесь как бы несколько меняющихся в разных

ситуациях «масок»; образ по-своему настолько целен, что читатель не замечает

или, скорее, не фиксирует своего внимания на сменах, не ощущает разрыва

между этими перевоплощениями. Реально разрывы в образе есть, но читателем

эти «маски» воспринимаются как разные грани одной темы, несколько по-

разному проявляющие одну общую суть.

Героиня прежде всего «вольна», стихийна. В отличие от «Снежной маски»,

где стихийность в своем крайнем выражении как бы стирает личности, героиня

в данном случае вполне определенна: стихийность определилась как

«вольность». Одна из ее ролей или масок выступает в ситуациях городской

жизни. Здесь «вольная дева» появляется с черным шлейфом, не всегда свободно

сочетающимся с конкретной обстановкой, эмоционально же — это коллизии с

городским героем, особый поворот давних у Блока внутренних драм такого

типа:

Как ветер, ты целуешь жадно,

Как осень, шлейфом шелестя,

Храня в темнице безотрадной

Меня, как бедное дитя…

Рабом безумным и покорным

До времени таюсь и жду

Под этим взором, слишком черным,

В моем пылающем бреду.

(«Перехожу от казни к казни…», октябрь 1907)

«Пылающий бред» тут привязывает лирическое «я» к «ней», делает его

узником, рабом прежде всего потому, что у «нее» — воля, за ее фигурой какие-

то огромные жизненные просторы, которых нет в его бедной, расчерченной

городской жизни:

Там воля всех вольнее воль

Не приневолит вольного,

И болей всех больнее боль

Вернет с пути окольного!

(«По улицам метель метет…», октябрь 1907)

Глубины этих жизненных пространств могут быть и темными,

убийственными, — но они чужды ограничений и потому притягательны;

драматизм переживаний и судьбы героя, самая боль тут — от приобщения к

наиболее широким, «стихийным» возможностям жизни.

Чрезвычайно существенный, очевидно даже главный, аспект образа

героини — в том, что она выступает в ряде ситуаций как человек социальных

низов, деревенская баба-солдатка: конечно, должен измениться и мужской

персонаж, — при этом ясно по всей театральной условности «смены масок»,

что речь идет в каком-то обобщающем смысле о тех же сущностных

столкновениях, соотношениях лиц как закономерных проявлениях судьбы

русского человека. Все «облики» героев вполне правдивы и органично

существуют не только в цепи цикла, но и шире — в связях целого раздела.

«Солдатка» наиболее органически «вольна», стихийна. Вероятно, деревенская

ситуация наиболее соответствует внутренним возможностям темы и

персонажей:

В ней сила играющей крови,

Хоть смуглые щеки бледны,

Тонки ее черные брови, И строгие речи хмельны…

Ах, сладко, как сладко, так сладко

Работать, пока рассветет,

И знать, что лихая солдатка

Ушла за село, в хоровод!

(«Работай, работай, работай…», октябрь 1907)

Драма лирического «я», воплотившегося в данном случае в деревенского парня,

двойная: тут социальная обездоленность органически переплетается со

«стихийными» взрывами индивидуальных страстей, темной «играющей крови».

Самая же возможность перевоплощения лирического мужского характера,

конечно, целиком обусловлена качествами сводного, способного к разным

«маскам» женского персонажа: «она» и в городских ситуациях выступает как

носительница «стихий» старой деревенской Руси, ее «вольных» и диких

взрывов. Примечательно, что в сборнике «Земля в снегу», где нет цикла

«Заклятие огнем и мраком» и составляющие его стихи рассыпаны по разным

разделам, стихотворение «Работай, работай, работай…» помещено в

«Мещанском житье» среди нескольких аналогичных стихов городской темы,

персонажи которых наделены своеобразной социальной активностью; тем

самым «стихийность» в обличий «вольности» становится как бы одной из

граней социальности, проникающей у Блока в лирический характер. Вообще

женский персонаж «Заклятия огнем и мраком» представляется несомненным

продолжением на новом этапе образа-характера, выступающего в

стихотворении «Прискакала дикой степью…» (из стихов о 1905 годе), — в

особенности отчетливо это видно именно в стихотворении «Работай, работай,

работай…». Тем самым из подтекста блоковского развития с чрезвычайной

определенностью выступает тема революции, притом конкретизированной как

революция социальных низов. В связи с образом-характером из «Заклятия

огнем и мраком» (и вообще, разумеется) не следует представлять себе это

упрощенно. Конечно, этот женский персонаж не является аллегорией

революции. Важно другое: «стихийность» в виде «вольности» в самом

характере выступает как возможность революционной действенности. И тут

уже совершенно несомненно, что сам Блок и задумывает, и истолковывает

подобный характер, характер с разными возможностями, именно так.

Достаточно напомнить публицистическую прозу Блока (хотя бы статью «О

театре») — конечно, там в несколько иных, но очень близких даже внешне

образных оформлениях говорится именно о таких характерах, о людях, чья

действенность питается зреющей в народе революцией.

Поэтому во всем сплаве смыслов (опять-таки в конечном счете очень

близких, хотя и сильно усложнившихся, к идеям стихотворения «Прискакала

дикой степью…») выступает и прямое отождествление этого лирического

характера, задуманного как народный, национальный характер, с самой