А. Блок. Его предшественники и современники

стихам в то же время нисколько не прибавляет конкретности: мы видим углы

диванов, шнуры портьер, прилепившихся к дверце шкафа амуров,

пририсованные гримом брови и т. д., узнаем их по стихам — но в стихах от

этого они, эти знакомые и заново узнаваемые в мемуарах детали, не рождают,

конечно, образной конкретности. Ее там не должно быть по специфике самого

идейного замысла цикла. Отношения между основными персонажами цикла,

проступающие сквозь «метельную» образность всего ряда стихов и

реализующие этот замысел, таковы, что поэтически они не могут быть

выражены конкретно:

Рукавом моих метелей

Задушу

Серебром моих веселий

Оглушу.

На воздушной карусели

Закружу.

Пряжей спутанной кудели

121 Волохова Н. Н. Земля в снегу. — В кн.: Ученые записки Тартуского гос.

университета. Труды по русской и славянской филологии, IV, 1961, с. 374.

122 Веригина В. П. Воспоминания об Александре Блоке — Там же. с. 328.

Обовью

Легкой брагой снежных хмелей

Напою

(«Ее песни», 4 января 1907)

Отдельные детали, всплывающие из этого «метельного» потока, имеют

условный характер, не могут и не должны реализоваться в сколько-нибудь

конкретное целое, в четкий образ персонажа. Нельзя соединить в одну фигуру

«рукав метелей», «серебро веселий» и «воздушную карусель», хотя персонаж

особого типа здесь все-таки есть Дело в том, что персонаж этот целиком слился

со «стихией», с «метелью», с «кометностью», вне «кометности» его просто нет.

С другой стороны, собирается этот образ-персонаж лирическим восприятием.

Все эти условные, сами по себе не собирающиеся в конкретное целое детали

моментально рассыплются, если вынуть любовную эмоцию персонажа-

мужчины, собирающего в своем восприятии из этих «метельных» деталей образ

возлюбленной, прямо совпадающий со «стихией». Лирическое восприятие

принимает в себя в лице «ее» весь мир, ставший одной «метелью», одним

разгулом «стихий». Если бы можно было собрать все эти детали в одно лицо —

оно уже потеряло бы что-то (еще точнее — всё) в своей «стихийности».

Персонаж до того слился со «стихией», что вне «стихии» его как бы уже нет.

«Снежная маска» в этом смысле представляет собой доведение до конца, до

предела «кометной» темы. Непосредственно она примыкает к тем стихам,

сплавляющим воедино «лирику» и «стихийность», о которых шла речь выше.

Подобную тенденцию она доводит до того, что все окружающее охвачено

«стихией», одновременно ставшей «лирикой». Примечательно, что сам

лиризованный образ белой метели перешел в «Снежную маску» из

«чердачных» стихов, доводящих поиски нового лирического характера до

повествовательности прозы. Слияние этих двух линий осуществлено

доведением темы, подспудной и там и тут, до крайности и видимым полным

уничтожением тенденции собирания характера. Конкретности тут не может

быть по сути вещей.

Вместе с тем пронизывание решительно всего «стихийностью» изнутри

служит почвой для нового типа лирического характера. В таких крайностях,

судорогах движется поэзия Блока. Лирический взрыв «Снежной маски» должен

дать основу для полного охвата образа-характера элементами стихийности —

таков его общий смысл в эволюции Блока. Не забудем, что задуманы новые

«маски», новые персонажи-характеры. Примечательно, что наиболее ясные

стихи в «Снежной маске» написаны о «нем», о персонаже-мужчине, о том, в

чьем восприятии должна собраться воедино, сгуститься в образ-характер,

человеческое лицо «метельная стихия». Здесь опять крайность, парадокс:

собирается все «им», «его» восприятием, а четче получается воспринимающий,

«он», но не воспринимаемое, не «она». Суть ситуации в том, что радикально

меняются оба персонажа в их единстве. В стихию «метели» входят оба, оба

становятся причастными изнутри «космическим» началам. Трансформация,

происходящая с «ним», виднее потому, что «его» образ уже исподволь

готовился к подобному изменению темой «бродяжества». Тут опять видна связь

«Снежной маски» с «чердачными» стихами — персонаж-мужчина в какой-то

мере перешел в новый цикл оттуда; в новом цикле он увидел, по Блоку, свои

социальные беды в их «природной» всеобщности, в «стихийном» единстве

всего, и в частности в отношениях с «ней», — он увидел и в себе самом

трагическую коллизию во всем, со «стихией»:

Но для меня неразделимы

С тобою — ночь, и мгла реки,

И застывающие дымы,

И рифм веселых огоньки.

Не будь и ты со мною строгой

И маской не дразни меня,

И в темной памяти не трогай Иного — страшного — огня

(«Они читают стихи», 10 января 1907)

Охватив все поэтическое восприятие «стихийностью», Блок подходит к

наиболее углубленному постижению внутренней трагической

противоречивости своего основного лирического персонажа — городского

человека современного типа, наиболее остро и всеохватывающе постигающего

действительность в ее коллизиях. В. Я. Брюсов в своей рецензии на «Снежную

маску» в отдельном издании, не увидев в блоковской книге «нового этапа в его

творчестве», выделил в ней именно эту трагическую коллизию личности с

«общим», толкуя ее, правда, соответственно недооценке цикла в развитии

поэта, как чисто индивидуальную трагическую историю любви, опустошающей

душу лирического персонажа и потому не случайно кончающейся «гибелью

героя»123. Несмотря на сужение смысла цикла, Брюсов многое в нем понял. Он

уловил в цикле драматическую внутреннюю противоречивость лирического

«я», сформулировав это как личную коллизию автора, у которого, по Брюсову,

«снежность, вечная холодность» сопровождает «огненные вихри его

переживаний», подымающиеся «с ледяных полей его души»124. Блок в этой

связи писал Андрею Белому, что он «глубоко благодарен» Брюсову, сумевшему

определить «то, чего я сам бы не сумел» (VIII, 195). Тут надо сказать, что в

период своего относительного примирения с творчеством Блока Андрей Белый

попытался истолковать «Снежную маску» как органическое продолжение,

новое воплощение темы Прекрасной Дамы. По Белому, «превращение

“нечисти” в маски меняет гнетущее чувство в крылатое»125. Белый пытается

123 Брюсов В. «Снежная маска» — В кн.: Далекие и близкие, с. 161 – 162.

124 Брюсов В. Новые сборники стихов. А. Блок. «Снежная маска» — Весы,

1907, № 5, с. 67.

125 Белый Андрей. «Снежная маска» А. Блока. — В сб.: Современная

истолковать мистически ту пронизанность всего «стихией», которая появляется

в «Снежной маске». Обобщающее (в философско-мировоззренческом смысле)

начало, по Белому, всегда мистично. На этом основании радикально

извращается эволюция Блока — «Снежная маска» противопоставляется

«Нечаянной Радости», образу Незнакомки, трактуемому как «нечисть»,

противопоставляется всему творчеству Блока революционных лет, из которого

реально она вырастает, и ведется назад, к эпохе «Стихов о Прекрасной Даме».

«Кто она? Незнакомка “Нечаянной Радости”? Клеопатра? О, нет, — скорей та, о

которой сказал Соловьев…»126

Подобные домыслы не выдерживают никакой содержательной проверки.

Подчиненность всего «стихиям», проникновение «стихий» внутрь персонажей

осмысляется Блоком в «Снежной маске» как «второе крещенье», как

приобщение к людским делам, помыслам и отношениям, и поэтому не может

быть даже вопроса о толковании самих этих «стихий» как мистико-религиозной

схемы, — это нечто противоположное догмам:

И, в новый мир вступая, знаю,

Что люди есть, и есть дела,

Что путь открыт наверно к раю

Всем, кто идет путями зла.

(«Второе крещенье», 3 января 1907)

Преданность лирического «я» «стихиям», полное его поглощение ими трагично: