Григорий Шелихов

поставьте в вину, что по занятости своей визита отдать не смогу! -

придерживаясь светского тона, заключил беседу находчивый старик Пиль.

Позже, по приезде в Илимск, Радищев выслал Воронцову свой

экономический трактат - "Письмо о китайском торге", в котором

суммировал сведения, извлеченные из архивов губернского правления, а

также бесед с жителями Иркутска, извозчиками и купцами, занятыми

торговлею в Кяхте.

"Пресечение торга в Кяхте с китайцами не есть столь важная для

государства потеря... Если истинно вообще, что внешняя торговля не

есть корень благосостояния государства, то сие истинно в отношении

Сибири и торгу с китайцами.

...Основание всего торгу с китайцами есть мягкая рухлядь, большей

частью из Охотска, заморского лова.

...В Иркутске остановка Китайского торга тем была чувствительнее,

что великий капитал лежал в запасенном товаре, по уверениям некоторых,

от 4 до 5 миллионов рублей.

...Не столько естественным, но местоположением политическим

Иркутск может равняться с лучшими российскими торговыми городами и

превосходит многие".

Выписывая строки о "мягкой рухляди заморского лова" и миллионных

запасах ее в Иркутске, Радищев вспоминал лицо Шелихова и неоднократные

беседы с ним, состоявшиеся после первого, не совсем выгодного для

Шелихова знакомства.

Автор "Путешествия из Петербурга в Москву" поставил себе за

правило знакомиться с людьми в наиболее естественной и обычной для них

обстановке.

Держась данного Пилю обещания избегать надомных посещений,

Радищев решил познакомиться с Шелиховым в конторе компании. Разыскав

дом Шелиховых и склады, он полюбовался экзотической вывеской

предприятия и с усмешкой перешагнул через высокий порог амбара, из

глубины которого долетал громовый голос, принадлежавший, несомненно,

хозяину.

В заднем конце, под высоко прорубленным окном-щелью, мореход

сортировал и отбирал пушнину на возобновляемую с масляной недели

следующего года ярмарку в Кяхте. Драгоценные бобровые и котиковые

шкуры, пролежавшие в амбаре почти четыре года, несмотря на меры

предосторожности, оказались в значительной части траченными молью,

слежались и были разрушены примитивным способом обработки - сушкой на

огне.

- На огне сушили, в огонь и кинуть придется! Деньги жечь

заставляют, чтоб их оспа язвила, чтоб их... - рыкал мореход, приходя

во все большее раздражение от подносимых рабочими новых тюков порченых

шкур, и, неожиданно для самого себя, давая выход хозяйскому гневу, дал

первому попавшемуся под руку работному такого тумака, что тот вместе с

ворохом мехов покатился по полу.

"Первородный грех человечества - насилие сильных над слабыми", -

подумал Радищев, почти теряя желание знакомиться с открывателем

Америки, но преодолел вспыхнувшее отвращение и проговорил наружно

спокойно:

- Хочу видеть и познакомиться с достославным соотечественником и

негоциантом господином Шелиховым, но... помешал, кажется... Радищев! -

назвал себя вошедший.

- Милости прошу в дом пожаловать, я и есть такой... Григорий

Иванов Шелихов... Ничему не помешали!.. Давно ждал случая... Твержу

олухам, не подворачивайся под руку, ежели виноват... В торговом деле,

знаете ли... а тут, гляжу, товара не на одну сотню тысяч изведено...

- О тяжести руки вашей свидетельствовать могу, но за порчу товара

хозяина нерадивого бить надобно, - строго перебил Радищев оправдания

морехода. - Впрочем, оставим это... Я пришел расспросить о дальнейших

намерениях ваших в Америке и по берегам северных морей. Кое-что я о

них знаю... По поручению графа Воронцова ознакомился с вашей "Запиской

странствования в Восточном море", прошениями и рапортом генерала

Якобия и дал положительное о них, одобренное графом, заключение для

доклада государыне. Признаюсь, хотел и сам к вам присоединиться, была

одна мысль, примером Вашингтона и Костюшки вдохновленная, но война со

шведами и собственная беда отвлекли внимание... Присядем, если

временем располагаете! - Радищев оглянулся вокруг и опустился на

ближайший тюк с мехами. - И вы расскажете, как подвигнулись на пути

своем...

Не замечая насмешливых взглядов работных - "наскочила, дескать,

коса на камень", - Шелихов продолжал стоять. Он забыл, что до сих пор

скрывал ото всех правду о своей поездке, и начал рассказывать о

понесенном в Петербурге поражении.

- За все, что претерпели мы, и за все, что терпеть готовы,

получил вот этакую... - мореход пренебрежительно потряс подвешенной на

шею медалью с портретом самодержицы.

- Вы медаль получили, а спутники ваши, первооткрыватели, чем их

подвиг отмечен? - спросил Радищев.

- Я им награждение некое от компанионов высудил, а в

Петербурге... - Шелихов сложил из пяти пальцев выразительный шиш и

помахал им перед носом собеседника.

- И вправду немного, - усмешливо расценил Радищев этот

красноречивый символ награды. Но тут же лицо провидца великого

будущего русского народа утратило свое смягченное выражение, когда он

услышал от Шелихова хвастливое утверждение о внимании, оказанном его

открытию полковником Бентамом, представителем просвещенных

гудзонбайских английских и бостонских купцов.

- Петербург в десяти артиллерийских служителях мне отказал, а

Бентам предложил батальон солдат да и судно с пушками коммерцию

развивать, кое-что и еще... Да то пустое, нам, как мы завсегда за

отечество стоим, это не подходит! - проговорил мореход, по-видимому не

склонный распространяться насчет своего отрицательного отношения к

союзу с полковником Бентамом и недавно родившейся "страной

процветания" - штатами Американской республики.

- Волчьи зубы из-под бараньего лба видны у вашего Бентама, -

сказал Радищев. - Остерегитесь, друг мой, не впадите в пагубное

заблуждение! - Сосредоточившись, Радищев продолжал развивать,

по-видимому, давно выношенные мысли. - Остерегитесь следовать пагубною

тропою. Европейцы, опустошив Америку, утучнив нивы ее кровью природных

жителей, завершили истребление туземцев новою корыстью. Заклав

индейцев, злобствующие европейцы, проповедники миролюбия во имя бога

истины, учителя кротости и человеколюбия, к яростным убийствам

завоевателей присоединяют такие хладнокровные убийства, как

порабощение невольников куплею. Сии-то несчастные жертвы знойных

берегов Нигера и Сенегала под тяжким жезлом благоустройства вздирают

обильные нивы Америки, трудов их гнушающейся.

- Это вы напрасно, господин... На нас тоже крест есть, разве я о

невольниках думаю, - пытался мореход остановить Радищева. Горящие

взоры работных, с которыми те слушали речь необычного посетителя

кладовой, встревожили морехода.

- И мы страну такого опустошения назовем блаженною?! - видя перед

собою бессчетную толпу слушателей, в каком-то самозабвении продолжал

Радищев. - Где сто гордых граждан утопают в роскоши и тысячи не имеют

надежного пропитания, ни собственного от зноя и холода укрытия?!

Пусть лучше опустеет такая страна! Пусть терние и волчец,

простирая корень свой глубоко, истребит все богатства и драгоценные

произведения Америки! Бойтесь, чтобы не сказали о вас: "Перемени имя,

повесть о тебе вещает".

До Шелихова не дошел смысл выпада Радищева против англичан и их

бостонских и виргинских сородичей, но внутренний голос совести,

здравый смысл и предубеждение морехода к союзу с соперниками в

промысле и торговле - все это исключало необходимость возражать