Григорий Шелихов

мой хороший, заходи ко мне, пригожий, вечер долгий коротать", -

пропела она густым бархатным голосом. - С тобою до сих пор токмо что

на тунгусском барабане стучать, выучилась... Ну, ну, не охмуривайся, -

ласково остановила она готовящуюся вспышку мужа. - Неужто сам не

видишь, дочка... Аннушка в невестах ходит. Ко мне, что ли, в дом

Николай Петрович повадился?.. Эх ты, простофиля, слепая старинушка, и

как это ты Кыхтак-остров еще не проглядел?..

Жена открыла глаза Григорию Ивановичу на готовящееся в доме

событие. Падчерица Аннушка давно стала его любимицей. Постоянными

расспросами об Америке и наивным девичьим восхищением перед чудесами

неведомой земли она купила сердце отчима, к тому же Аннушка была живым

портретом матери в молодости. Посматривая на падчерицу, он и любовался

ею, и грустил о невозвратном прошлом, в котором столь много ему дала

любовь с Натальей Алексеевной.

Известие о Николае Петровиче Григорий Иванович принял с

предубеждением, но с выводами не спешил, надо присмотреться к молодому

человеку. Все чаще снисходя до участия в веселом времяпрепровождении

семейной половины дома, он вскоре убедился, что Наталья Алексеевна и

на этот раз права в своей линии.

Николай Резанов прочно овладел сердцем любимицы Шелихова. Жених

привил простодушной купеческой девушке любовь к чтению и, ласково, но

упорно заговаривая с Аннушкой на французском языке, заставил ее

взяться за его изучение. Это понравилось мореходу, он не имел

купеческого предубеждения к светскости и образованию, наоборот -

сожалел, что такими качествами не обладают ни он сам, ни жена, и

охотно усваивал крупицы их, подхваченные у "благородного сословия".

С одним не мог примириться Шелихов - с легкомысленным, как

казалось ему, и даже насмешливым отношением Николая Петровича к

открытию, заполнившему жизнь морехода. По склонности Резанова к

парадоксальным мнениям выходило, что мореход намеревается величие

России и собственное благосостояние построить на неверной опоре - на

котиковых и бобровых шкурах.

- Когда-нибудь, лет этак через сто, а может быть и больше,

Григорий Иванович, поверьте слову русского дворянина, который кое-что

видел и на собственном опыте испытал, - отшучивался Резанов от попыток

Шелихова привлечь его к своему делу, - в России появятся люди, кои

смогут понять, поддержать и даже, кто знает, осуществить ваши

намерения. Господин Гийом Рейналь, - я имел честь встречаться с ним в

Париже и Санкт-Петербурге, - подарил мне свои труды "Историю

философическую и политическую обзаведений и коммерции европейцев в

обеих Индиях..." Благодарю покорно, я не прельщаюсь принять участие в

таких делах с русской стороны!

- Мало ли какие враки господа сочинители печатают, - без смущения

отверг Шелихов ссылку на Рейналя. Он не имел и представления о том,

какое бессмертное обличение чудовищных преступлений европейских купцов

и промышленников оставил потомству аббат Рейналь. В одном из салонов

столицы он не постеснялся сказать людям, неумеренно превозносившим

благодеяния императрицы Екатерины: "Не принимайте слова за

действительность".

Однако вскоре чтением и переводом a livre ouvert* того же Рейналя

Резанов завоевал расположение морехода, хотя и убедился при этом, что

слушатель его лучше усваивает и запоминает устройство колоний, чем

страстные филиппики автора против рабства и жестокости колонизаторов.

(* Перевод без подготовки, с листа (франц).)

Весной Аннушка Гуляева стала мадам Аннет Резановой. Во избежание

лишних толков о том, что он сбывает падчерицу за кого попало, за

ссыльного "фармазона", каким Николай Петрович Резанов успел прослыть в

Иркутске, мореход и Наталья Алексеевна постарались принять меры против

широкого оглашения события. Свадьба состоялась дома, обычной на

купеческих свадьбах гулянки не было, но все знали, что венчание

совершал соборный протоиерей отец Павел Афанасиев и на торжестве

самолично присутствовал генерал-губернатор Пиль.

- Только варнак Гришка и мог такое неприличие сочинить, -

возмущались иркутские обыватели, - допустил на свадьбу всех

краснорожих американцев, коих наукам дома обучает... И как его

превосходительство стерпел такое поношение!..

Не теряя надежды привлечь зятя к своим предприятиям, Шелихов

настоял, чтобы молодая чета после свадьбы жила в его доме. За это он

обещал выхлопотать Николаю Петровичу возвращение в Петербург. Дом

Шелиховых давно уже стал местом встреч и сборищ передовых людей

Иркутска, как и мореходов и наезжающих промышленников и купцов из

России и далеких углов Сибири. Зять с молодой женой и Наталья

Алексеевна сумели внести в атмосферу дома веселие и непринужденность

молодости, радушие и широкое сибирское хлебосольство, надолго

оставлявшие воспоминания у посетителей этих "масонских сборищ" - так

окрестили их завистливые иркутские языки.

- Любо-дорого поглядеть, как Шелиховы открыто на людях живут, -

шипели жены и дочери иркутских толстосумов, изнывавшие в клетках

угрюмых домов своих мужей или родителей. - Потому деньги и удача к

нему идут, что он от людей не бегает.

- Молчите, дуры! Гришка ногами уже немощен и оструплен...

Поглядим, чем кончит...

6

В конце 1790 года, зимой, в жарко натопленную комнату Шелихова в

мезонине, которую мореход называл "каютой", не предварив стуком,

ворвался прямо с улицы в волчьей дохе и бобровой малице зять, Николай

Петрович.

- В Иркутск Александр Николаевич Радищев прибыл!.. Я, как увидел

его, подскочил, спрашиваю, какими судьбами, а он стихами:

Чувствительным сердцам и истине я в страх

В острог Илимский еду...

- Радищев? В Илимск, говорите, едет?.. Да что же это на самом

деле такое! - растерянно отозвался мореход. Он видел в Радищеве, как в

бывшем управляющем петербургской таможни, человека в высшей мере

полезного. "Все законы и правила об охране торговли знает и в военном

деле разбирается, - вспоминал Шелихов дворянина Радищева уже как

командира петербургского ополчения на Царицыном лугу. - А много ли

времени прошло, - подумал он, - и защитник отечества врагом отечества

оказался. Что же это такое?.."

- Спрашиваю: "Где остановиться изволили?" - "В трактире у

Семиволосых, продувного мужика", - отвечает. Говорю: "Переезжайте в

наш дом... к Шелиховым". А он усмехается: "Не перееду, говорит, но

видеть этого человека - вас, Григорий Иванович,- беспременно

должен..." Помахал рукой и пошел вниз на Банную, в заведение

Семиволосых, а я к вам кинулся...

"Государственный злодей" Александр Николаевич Радищев прибыл в

Иркутск раскованным, но между двух фельдъегерей, сидевших по бокам.

Явился к генерал-губернатору Пилю с письмом Воронцова, которому Пиль

считал себя обязанным знакомством и содействием в устроении каких-то

личных дел. Радищев попросил разрешения пробыть в Иркутске некоторое

время для сбора сведений по поручению Воронцова о Кяхтинской торговле.

- Отчего же, милости просим, - охотно согласился Пиль и с

солдатской прямотой добавил: - Прошу только воздержаться от надомных

посещений, при вас два этаких цербера состоят. А чтоб свободным быть,

заезжайте в трактир Семиволосых, дайте церберам десять рублей на

водку. Пока они их пропьют и вытрезвятся, вы гуляйте себе на здоровье,

где пожелаете... Я пошлю пристава в трактир сказать, чтоб егерей, при

вас состоящих, поили-кормили - от стола до кровати дойти... Не