Вокруг Чехова

мы трое вошли в кабинет.

Бывает иногда так, что совершенно чужие, незнакомые люди вдруг сходятся сразу, с

первого же слова. Так произошло и на этот раз. Короленко очаровал нас своей простотой,

искренностью, скромностью и умом. Разговорились. Я жадно слушал, как, он рассказывал

о своей {220} ссылке в Сибирь, куда не только Макар не гонял своих телят, но даже и

ворон не залетал. А когда после долгих лет изгнания он получил наконец право

возвратиться в Россию и, добравшись до Тюмени, сел на поезд железной дороги, то так

обрадовался вагону, что стал громко при всех рыдать.

– Сижу и плачу. . – рассказывал он. – Пассажиры думают, что это я с горя, а я,

наоборот, от радости.

Он засиделся до вечера. Антон Павлович пригласил его наверх, где наши мать и

сестра уже хлопотали около самовара, и мы и там продолжали его слушать.

Приезжал он к брату Антону и в Ялту после исключения М. Горького из числа

академиков; оба они обсуждали вопрос о том, как бы устроить так, чтобы в виде протеста

отказались от своих академических мест и все остальные почетные академики. Кажется,

они встречались еще и в Нижнем Новгороде и в Петербурге. Я очень сожалею, что судьба

не дала мне случая столкнуться вновь с этим замечательным человеком. Но воспоминание

о первом знакомстве с ним не изгладится из моей памяти никогда. {221}

VIII

Как осуществлялась поездка Антона Павловича на Сахалин. – Возвращение. – В

Туле на вокзале. – Бурят-иеромонах и мангусы. – Чехов в Европе. – На даче под

Алексином. – Жизнь в Богимове. – В работе над «Дуэлью». – Споры Антона Павловича с

Вагнером на тему о вырождении.

В апреле 1890 года Антон Павлович предпринял поездку на остров Сахалин. Поездка

эта была задумана совершенно случайно. Собрался он на Дальний Восток как-то вдруг,

неожиданно, так что в первое время трудно было понять, серьезно ли он говорит об этом

или шутит.

В 1889 году я кончил курс в университете и готовился к экзаменам в

государственной комиссии, которая открылась осенью этого года, и потому пришлось

повторять лекции по уголовному праву и тюрьмоведению99. Эти лекции заинтересовали

моего брата, он прочитал их и вдруг засбирался. Начались подготовительные работы к

поездке. Ему не хотелось ехать на Сахалин с пустыми руками, и он стал собирать

материалы. Сестра и ее подруги делали для него выписки в Румянцевской библиотеке, он

доставал оттуда же редкие фолианты о Сахалине. Работа кипела. Но его озабочивало то,

что его, как писателя, не пустят на каторгу или же покажут {222} ему не все, а только то,

что можно показать. Антон Павлович отправился в январе 1890 года в Петербург

хлопотать о том, чтобы ему был дан свободный пропуск повсюду. С другой стороны, его

беспокоило то, что его поездке могут придать официальный характер. Обращение к

стоявшему тогда во главе главного тюремного управления М. Н. Галкину-Враскому не

принесло никакой пользы100, и без всяких рекомендаций, а только с одним

корреспондентским бланком в кармане он двинулся наконец на Дальний Восток.

В апреле мы проводили его в Ярославль. На вокзале собрались вся наша семья и

знакомые, причем Д. П. Кувшинников повесил ему через плечо в особом кожаном футляре

бутылку коньяку со строгим приказом выпить ее только на берегу Великого океана (что

Чехов потом в точности и исполнил).

Была поздняя, холодная весна. Чехов должен был доехать до Казани по Волге, затем

по Каме добраться до Перми и оттуда по железной дороге до Тюмени, а потом продолжать

весь свой путь через всю Сибирь на тарантасе и по рекам. Великой Сибирской железной

дороги тогда еще не существовало, и с неимоверными трудностями и лишениями;

застигнутый в дороге половодьем и распутицами, брат Антон добрался наконец 11 июля

до Сахалина, прожил на нем более трех месяцев, прошел его весь с севера на юг101, первый

из частных лиц сделал там всеобщую перепись населения,102 разговаривал с каждым из 10

тысяч каторжных и изучил каторгу до мельчайших подробностей. Проехал он на колесах

свыше четырех тысяч верст, целые два месяца при самых неблагоприятных условиях.

Как ни было неожиданно решение брата Антона ехать на Сахалин, но оно было

твердо и крепко основывалось на его глубоком убеждении в том, что он должен ехать туда

во что бы то ни стало. Он не был уверен в {223} том, что эта его поездка даст какой-

нибудь ценный вклад в науку или

Сахалин. Александровск. Дом, где жил А. П. Чехов.

Акварель с угольным карандашом С. С. Чехова. 1958.

Гос. музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове.

в литературу, но рассчитывал, что за всю эту поездку для него выпадут два-три дня, о

которых он будет потом с горечью или с восторгом вспоминать всю жизнь. Но, по-

видимому, главной причиной его поездки на Сахалин было осознание того, что, как он

писал А. С. Суворину, «Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только

бывает способен человек вольный и подневольный... Жалею, что я не сентиментален, а то

я сказал бы, что в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки

ездят в Мекку. . Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах

миллионы людей, сгноили зря, без {224} рассуждения, варварски; мы гоняли людей по

холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали

преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей. Теперь вся

образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы...» (9 марта 1890 года).

Отправляясь в такой дальний путь, Антон Павлович и все мы были очень

непрактичны. Я, например, купил ему в дорогу отличный, но громоздкий чемодан, тогда

как следовало захватить с собой кожаный, мягкий и плоский, чтобы можно было на нем в

тарантасе лежать. Нужно было взять с собою чаю, сахару, консервов, – всего этого в

Сибири тогда нельзя было достать. Необходимо было захватить с собою лишние валенки

или, наконец, те, которые им были взяты с собою, предварительно обсоюзить кожей. Но

всего этого мы не сделали. А между тем нашего путешественника ожидали впереди

«страшенный холодище» днем и ночью, необыкновенное разлитие рек, борьба «не на

жизнь, а на смерть» с препятствиями, полное отсутствие еды в дороге, кроме «утячей

похлебки», а затем – глубокая грязь, в которой он «не ехал, а полоскался», и далее – жара,

пыль и удушливый дым от громадных лесных пожаров. Легочный процесс тогда еще не

особенно сильно давал себя знать. Привыкший к простому образу жизни, умевший

удовлетворяться лишь самым малым и не жаловавшийся ни на что, Антон Чехов бодро

продолжал свой путь.

В его отсутствие судьба забросила меня в город Алексин Тульской губернии,

расположенный на высоком берегу Оки. Это был тогда жалкий городишко, только в 700

жителей, но отличавшийся великолепным климатом. Окрестности его были

очаровательны. Вид с кручи, с того места, где находится собор, вниз на Оку, на

протянувшийся через нее, как кружево, железнодорожный мост, {225} на поселок со

станцией на том берегу, а главное, на большую дорогу, обсаженную березами, и рядом с

ней на железнодорожное полотно, в особенности когда шел поезд, – не поддается

описанию. По ту сторону у самой станции, на лужку, некто Ковригин выстроил три дачки.

Из одной дачи был виден весь железнодорожный мост и круто поднимавшийся

противоположный берег Оки. Я и не воображал тогда, что эта дачка сыграет в нашей

жизни роль.

8 декабря со скорым поездом в пять часов вечера Антон Чехов возвратился в Москву.

Еще из Одессы он дал мне в Алексин телеграмму, чтобы я встретил его именно в Москве