Самсон. О жизни, о себе, о воле

«Прежде чем продолжить свое повествование, я хотел бы, сын, рассказать тебе предысторию, с которой, собственно, и начался новый этап моей воровской жизни. Это был тысяча девятьсот восьмидесятый год. Год, когда в нашей стране первый раз проводилась Олимпиада. Тогда в Москву съехалось несколько миллионов человек со всего Союза. Кого здесь только не было! И студенты, и туристы, и ударники соцсоревнований. И, конечно же, дельцы преступного мира всех мастей. Несмотря на то что в столицу были стянуты несколько сот тысяч представителей правопорядка, а попросту ментов, каждый уважающий себя вор хотел сорвать на этом мероприятии свой куш. Кто-то шуршал по карманам у зазевавшихся туристов, кто-то обчищал квартиры, кто-то разводил иностранцев на валюту…»

* * *

Я тогда занимался тем, что обворовывал квартиры. В отличие от других своих собратьев по опасному ремеслу «брал» только хаты очень богатых людей: ювелиров, дельцов, крупных цеховиков. Естественно, в таких делах работать без наводчика – бессмысленное занятие, но мне повезло. Еще в зоне я познакомился с одним дирижером по фамилии Кац, который попал в лагерь за то, что по рассеянности у него из-под носа увели скрипку Страдивари, которую ему выдали под расписку на время проведения концерта, посвященного приезду очередного зарубежного партийного деятеля. Скрипка была украдена, концерт сорвался, а бедного дирижера осудили на три года и отправили на зону. Понятно, что такому человеку, как Кац, с его врожденной интеллигентностью, пришлось несладко – что на тюрьме, что в зоне. Меня тогда еще не короновали, но человеком на положении я уже был. И вот однажды ко мне пришли двое катал, которые хитростью затянули бедного еврея в игру и теперь собирались получить с него по полной, надеясь, что на свободе у него остались богатенькие родственники.

Выслушав их рассказ, я уже хотел было дать добро, напомнив им, чтобы не забыли отчислить в общак, как вдруг мне захотелось посмотреть на этого интеллигента. Когда его привели ко мне и я стал задавать ему вопросы, то неожиданно для себя понял, какой человек мне попался. Кац всю свою сознательную жизнь проживал в столице, где был знаком со всеми богатыми людьми города. К тому же в силу своей профессии он имел дело с очень влиятельными людьми. Это была просто находка. Я быстро прикинул, что если сейчас я помогу ему выдюжить в этой непростой зоновской жизни, то впоследствии смогу получить от него ту информацию, которая вернется мне большим кушем в виде золота и драгоценных камней. И я не ошибся. Оставшийся срок Кац жил под моим покровительством. Не то чтобы он неожиданно стал авторитетом или блатным, нет. Он так и оставался обычным мужиком, но каждый в зоне знал, что этого человека трогать нельзя. Сам по себе Кац в силу своей врожденной интеллигентности старался жить тихо, хотя и знал, под чьим покровительством он находится. И вот, когда пришла пора выходить на свободу, Кац пришел ко мне.

– Завтра я выхожу, – нервно теребя в руках феску, начал разговор дирижер. – Я знаю, что своим спокойным проживанием тут я обязан вам, уважаемый Самсон. Хотел бы поинтересоваться, как я смогу отблагодарить вас за ваше участие в моей жизни? У меня сейчас на свободе будут другие возможности, поэтому все, что вы скажете, уважаемый Самсон, я с радостью исполню.

– За свое участие я хотел бы получить полмиллиона рублей, – спокойно сказал я и увидел, как побелело лицо бедного еврея. Его губы затряслись, руки уже не слушались, а ноги готовы были подкоситься в любую секунду.

– Но у меня нет таких денег, – дрожащим голосом произнес дирижер.

– Это была шутка, – так же спокойно ответил я, хотя на моем лице не было улыбки.

Дав ему успокоиться, я продолжил:

– Мой срок заканчивается через полгода. Этого времени тебе хватит, чтобы обжиться на свободе, наладить прежние связи, в общем, вернуться к своей прежней жизни.

– А что потом?

– А потом мы вернемся к этому разговору.

По лицу дирижера было видно, что он не совсем понимает, что же от него хотят, но уточнять не стал, а только кивнул головой в знак согласия.

– Еще какие-нибудь вопросы имеются? – заботливо поинтересовался я.

– Нет.

– Ну, тогда всего хорошего.

Первое время после своего освобождения я даже не вспоминал о своем подопечном, которому в свое время оказал неоценимую услугу. Но когда стал известно, что в Москве будет проводиться Олимпиада и только ленивый не бросился в столицу, я решил навестить Каца. За время, проведенное на воле, он очень изменился. Теперь это уже был не тот замухрышка с испуганными глазами, которого все привыкли видеть на зоне. Кац производил впечатление благополучного, вполне уверенного человека, знающего себе цену. Я специально встретил его возле подъезда, когда он не ожидал моего появления.

– Ну, здравствуй, Кац, – негромко произнес я, когда тот вышел из подъезда и, не обращая ни на кого внимания, двинулся к своей машине.

Он остановился как вкопанный и на несколько секунд замер, не поворачиваясь. Я почувствовал, как напряглась его спина при моих словах. Видимо, его здесь так никто не называл. Медленно, как будто бы еще не веря своей догадке, он повернулся всем корпусом. Наши взгляды встретились. За несколько мгновений по его лицу пробежала целая гамма эмоций – от страха до растерянности. В глазах даже промелькнуло нечто похожее на радость.

– Многоуважаемый Самсон! – наконец пришел в себя дирижер и, выбросив вперед правую руку, сделал мне шаг навстречу. – Я ждал вас намного раньше, но, видимо, ваши дела не позволили встретиться нам раньше?

– Да. Были кое-какие дела, но сейчас не об этом.

– Понимаю, понимаю. Нам надо поговорить. Может быть, отобедаем в одном уютном ресторанчике, он тут неподалеку? – предложил Кац.

– А более тихого местечка у вас нет?

Зная, что в преддверии Олимпиады менты прочесывают все злачные и питейные места, мне не хотелось лишний раз рисоваться с этим известным евреем.

– Да что вы, Самсон? В этом ресторанчике не бывает посторонних людей. – И тут же добавил: – Отвечаю.

Было несколько смешно слышать из уст такого человека подобные слова, но я не стал обижать его своей улыбкой, а просто согласился:

– Ну, если так, то можно и в ресторане.

Ресторанчик, о котором говорил Кац, и вправду оказался неприметным местом, находящимся между двух столичных переулков. Когда мы вошли в него, там находилась всего одна пожилая чета, мирно обедавшая за столиком в углу. По тому, как поприветствовали моего старого знакомого, я понял, что Кац здесь частый гость и что в этом заведении его знают и уважают. Стоило только официанту приблизиться к нашему столику, как дирижер произнес:

– Как всегда, только на двух персон.

– Будет исполнено, Соломон Яковлевич, – согнулся в полупоклоне официант, и уже через минуту на нашем столе стояла бутылка хорошего коньяка и такая же хорошая закуска.

– Я слушаю вас, Самсон, – начал Кац, когда официант, наполнив рюмки, удалился. – Как я могу отблагодарить вас за ваше содействие в той моей жизни? – Дирижер кивнул в сторону зашторенных окон.

Он уже успел справиться со своими первыми эмоциями и теперь держался, что называется, молодцом.

– Мне нужно разыскать одного человека.

– Какого?

– Ювелира Корогодина.

Мы оба прекрасно понимали, о чем шла речь, и поэтому после моих слов Кац немного занервничал.

– Вас интересует именно этот человек?

– Да.

– Я бы мог предложить вам несколько других, не менее интересных кандидатур.

– Нет. Меня интересует именно он, – отрезал я, слегка повысив голос.

Дело в том, что в те годы Корогодин был не только известным ювелиром, но и подпольным миллионером. Эдаким гражданином Корейко. Многие домушники не раз собирались обчистить его хату, но, как выяснилось, никто толком не знал, где она находилась. Корогодин был тем еще конспиратором и давно продумал каждый свой шаг. У него в Москве было несколько квартир, где он то занимался своими ювелирными делами, то встречался с любовницами, а то и просто проживал как рядовой гражданин. Но вот где именно находилась та, в которой были спрятаны его миллионы, не знал никто. Или почти никто. Я не стал размениваться на всяких там цеховиков и тому подобных, адреса которых мне запросто бы предоставил Кац. Нет. Я решил идти ва-банк. Или – или. Тем более что долго «рисоваться» в столице мне было нельзя. В любой момент меня могли заластать менты и отправить за сто первый километр. Тогда бы моя затея сорвалась.