Какая она, победа?

Песни понравились, альпинистско-киношные страсти не очень. Но два часа

за этим занятием все же прошло. Ну а что делать дальше? Куда себя деть,

если все мысли только о прыжке, а думать о нем уже невмоготу?

Вечером приказали себе спать. Ведь неизвестно, когда теперь вернутся

они к нормальному человеческому бытию и как пройдет первая в их жизни

ночь на «Крыше мира».

Утром заставили себя плотно позавтракать. Опять-таки про запас, ведь

неизвестно, когда снова придется сесть за стол, а через час вылет. А еще

через полчаса они окажутся над плато, О, теперь у них есть опыт. Весь

костюм — плавки и. . подтриконенные ботинки. Все остальное будет надето

по мере набора высоты. Вид, конечно, дикий, тем более в кабине громадного

транспортного самолета. Бортмеханик ворчит. Трикони, вот с чего он не

сводит глаз. Имей он право, он запретил бы принимать на борт пассажиров в

такой обуви, эдак и от машины ничего не останется!

Одеваться начали на пяти тысячах, поостыв от свирепого аэродромного

пекла. И только облачились в свои комплексные альпинистско-парашютные

туалеты, как вспыхнул сигнальный плафон, поползли в стороны створки

люка, и в лица, слепя глаза, полыхнул неистовый свет сверкающих на солнце

поднебесных снегов. Но вот глаза привыкли, вот узнали заснеженную

черепицу пика Коммунизма, вот закачалось на гребнях гор белое блюдце

плато, помеченное оранжевой искоркой креста. Крест! Все в порядке, крест!

И рядом искорки поменьше, оранжевые, синие, желтые — это палатки,

альпинисты в пуховых костюмах, можно прыгать.

Первый пристрелочный улетел в пропасть к югу от площадки.

Второй, брошенный с поправкой, приземлился метрах в трехстах от

центра круга.

132

Третий заход. К пристрелочному парашюту цепляется аккуратный

тючок с фруктами. Точно в цель! Теперь очередь за испытателями.

Решающий заход!

«Площадки не видно, — вспоминал потом в своих записках Саша

Петриченко, — она далеко впереди, до нее еще девять километров. Из-под

обреза люка выплывают все новые пропасти...

—Пошел!

—Бессонов... Прокопов... Севостьянов... Чижик... Томарович... Я...

Удар!»

Этот контраст всегда ошеломлял: рев двигателей, раскрытая, гулко

резонирующая кабина, удар о встречный поток воздуха и... безмолвие.

Особое безмолвие высокого неба, в котором мгновенно гаснет гул только что

покинутого самолета. Но и эта особая тишина высотного прыжка была здесь

необычной. Внизу сияли горы. Высочайшие горы страны. Еще никто не

видел их вот так, у себя под ногами, покачиваясь над ними как на детских

качелях. Какая стеклянная и гулкая пустота! Какая чистота воздуха,

настоянного на фирновых полях и ультрафиолете совсем близкого солнца!

Какая белизна снегов, которую так ярко и весело подчеркивают шесть

шелковых сине-красных куполов, карнавальными фонариками опускающих-

ся навстречу спешащим к ним людям!

«Минута полета... Это глупо, но мне хочется крикнуть:

— Ну как там у вас, ребята? Взяла наша! — Жаль, что на лице

кислородная маска.

Но пора думать о земле, она приближается. Сбрасываю запасной

парашют, он больше не нужен. Отсоединяю контейнер... Земля!!!

Мы совершили прыжок на Памир!»

Это обилие в общем-то не свойственных для Петриченко

восклицательных знаков само по себе передает то состояние восторга,

которое нахлынуло на парашютистов, едва их ноги коснулись фирнового

плато. Строго говоря, приземление оказалось не из самых точных — метрах в

133

150 от центра круга. Для плато такая приблизительность сошла

благополучно, ну а если бы пришлось прыгать на вершину?. Впрочем, об

этом ли сейчас думать?

— Ого! Да здесь в футбол гонять можно!

— Давайте в футбол! — кричит Володя Бессонов, размахивая руками и

подпрыгивая.

Шум. Смех. Откуда-то появилось сухое вино.

—Мужики, это дело нужно вспрыснуть! Слушайте, а говорили —

кислородное голодание, психика подавленная... Давайте в футбол!

Минута, другая, третья. . И на авансцене событий среди обнимающихся,

целующихся, шумно фотографирующихся на фоне «побежденного Памира»

появляется озабоченный «док».

«ДОК» ШИНДЯЙКИН

Врач экспедиции Алексей Павлович Шиндяйкин, он же «док», он же

Шиндя, он же научный работник, занимающийся проблемой «местного

охлаждения желудка при остром панкреатите», поднялся на плато только что

в группе Иванова. Чувствовал себя Шиндяйкин неважно. В горы он смог

выехать с опозданием и попал на Памир прямиком из Москвы. Что и

говорить, такая резкая смена «среды обитания» не могла пройти бесследно, и

младший научный сотрудник Института скорой помощи имени

Склифосовского мог теперь получать фактический материал о горной

болезни из самых что ни на есть первых рук.

Правда, под пиком Ленина Шиндяйкин побывать успел. Даже была

попытка «сбегать» на вершину. Однако появились больные, их надо было

сопровождать вниз, так что все последующие дни, вплоть до перебазировки

на Фортамбек, Шиндяйкин провел на Луковой поляне, в Ачик-Таше, с

завистью выслушивая рассказы тех, кому посчастливилось быть на самом

верху.

134

Памир Шиндяйкин видел и раньше. В 1966 году, в экспедиции

Овчинникова. Он был на склонах пика Евгении Корженевской, установив

личный рекорд высоты — 6300 метров. Рекорд! Меньше всего он думал

тогда о рекорде. В двойке с альпинистом Димой Дубининым он «рванул»

туда за 17 часов прямо из лагеря на 4000, и иначе было нельзя. Они знали,

что где-то наверху, на сложном маршруте заболел и вот уже сутки лежал без

сознания товарищ по команде, кандидат в мастера спорта Юра Скурлатов.

Судя по всему, у него было воспаление легких. Он вышел на штурм с

легкой простудой и на 7000 почувствовал себя плохо. Пока была

возможность, команда спускала его своими силами, а с 6300 Кирилл Кузьмин

и Юра Бородкин вынуждены были отправиться за спасательным отрядом.

Успеет ли только этот спасательный отряд? Ведь высота расправляется с

больным человеком в считанные часы!

Едва ли кому из врачей приходилось спешить на такой вот вызов,

впервые в жизни оказавшись на пятисотметровой скальной стене. Тем не

менее врач Шиндяйкин марку своего знаменитого института не уронил. Он

оказал Скурлатову всю необходимую помощь и тут же слег сам, хотя,

собственно, лежать было негде, можно было только висеть. Резкие головные

боли, рвота, да и что иное можно было ожидать после столь стремительного

марш-броска на высоте свыше шести тысяч метров?

Но и тогда, год назад, Шиндяйкин отнюдь не был новичком в горах,

поскольку первое знакомство с ними состоялось еще в 1960 году. Будучи

студентом медицинского института, он увлекался лыжами и по совету

товарищей решил в качестве дополнительной тренировки съездить в

альпинистский лагерь «Домбай». Тут произошел небольшой курьез. Врач

лагеря обнаружил у Шиндяйкина повышенное давление, учащенный пульс и

на восхождение не пустил. Более верный способ заинтриговать Шиндяйкина

альпинизмом, наверное, трудно было бы и придумать. . Не пускают? Так вот

он будет ходить в горы! И каждое лето. И не только в качестве врача, но и

как равноправный член экспедиции, год за годом прибавляя в свою книжку

135

альпиниста кавказские, тянь-шаньские, памирские вершины, ни в чем,

кажется, не собираясь уступать тем, кого он должен был «обеспечивать

медицинским обслуживанием».

В базовых лагерях сидеть не любил. Если что и примиряло его с таким