Вокруг Чехова

литературные беседы. По парку, как выражался сам брат Антон, «бродила тень Болеслава

Маркевича», который только за год перед тем жил в Бабкине и писал там свою «Бездну».

{150} Певец, когда-то знаменитый тенор, Владиславлев, сделавший славу популярному

романсу «За рекой на горе лес зеленый шумит», в котором он по целой минуте

выдерживал верхнее «ре» в слове «эх!..», жил тут же и распевал свои арии и романсы.

Пела и Мария Владимировна. Е. А. Ефремова каждый вечер знакомила с Бетховеном,

Листом и другими великими музыкантами. Киселевы были близко знакомы с

Даргомыжским, Чайковским, Сальвини. Тогда композитор П. И. Чайковский, только

незадолго перед тем выступивший со своим «Евгением Онегиным», волновал бабкинские

умы; часто поднимались разговоры о музыке, композиторах и о драматическом искусстве.

Очаровательные дети бегали по расчищенному английскому парку, перекидывались с

братом Антоном шутками и остротами и оживляли жизнь. Охотник Иван Гаврилов,

необыкновенный лгун, как и все охотники, садовник Василий Иванович, деливший весь

растительный мир на «трапику» и «ботанику», плотники, строившие купальню, крестьяне,

больные бабы, приходившие лечиться, наконец, сама природа – все это давало брату

Антону сюжеты и хорошо настраивало его.

Просыпались в Бабкине все очень рано. Часов в семь утра брат Антон уже сидел за

столиком, сделанным из швейной машины, поглядывал в большое квадратное окошко на

великолепный вид и писал. Работал он тогда в «Осколках» и в «Петербургской газете» и

щедро писал о бабкинских впечатлениях. Обедали тоже рано, около часу дня. Брат Антон

был страстным любителем искать грибы и во время ходьбы по лесу легче придумывал

темы. Близ Дарагановского леса77 стояла одинокая Полевщинская церковь, всегда

обращавшая на себя внимание писателя. В ней служили всего только один раз в год, на

казанскую, и по ночам до Бабкина долетали унылые удары колокола, когда сторож звонил

часы. Эта церковь {151} с ее домиком для сторожа у почтовой дороги, кажется, дала брату

Антону мысль написать «Ведьму» и «Недоброе дело». Возвратившись из лесу, пили чай.

Затем брат Антон опять усаживался за писание, позже играли о крокет, а в восемь часов

вечера ужинали. После ужина шли в большой дом к Киселевым. Это были превосходные,

неповторимые вечера. А. С. Киселев и В. П. Бегичев сидели у стола и раскладывали

пасьянсы. Е. А. Ефремова аккомпанировала, тенор Владиславлев пел, а все Чеховы

усаживались вокруг Марии Владимировны и слушали ее рассказы о Чайковском,

Даргомыжском, Росси, Сальвини. Я положительно могу утверждать, что любовь к музыке

развилась в Антоне Чехове именно здесь. В эти вечера много говорилось о литературе,

искусстве, смаковали Тургенева, Писемского. Много читали, – здесь получали все толстые

журналы и много газет. Мария Владимировна не скрывала, что Чайковский ей очень

нравился и с своей стороны был в нее влюблен, но сделать ей предложение, когда она

была девушкой, опоздал. Попросту – он ее прозевал. Случилось все это вот как (я

сообщаю это со слов самой же Марии Владимировны).

Как я упоминал выше, Бегичев был директором тогдашних императорских театров.

Овдовев, он женился на знаменитой тогдашней певице М. В. Шиловской. Таким образом,

дочь Бегичева, Мария Владимировна, уже взрослая двадцатилетняя девушка, да еще

писаная красавица, оказалась вдруг падчерицей и должна была жить под одной кровлей со

своей мачехой. М. В. Шиловская была очень ревнива к падчерице. Бегичевы жили

открыто, в их обширной квартире собиралась вся Москва, но главным образом их

посещали театральные, музыкальные и всякие другие знаменитости, в числе которых

находился и Чайковский. Все это были люди свежие, молодые, интересные, и весьма

естественно, что они группи-{152}ровались около молодой хозяйки. А у М. В. Шиловской

в это время были уже взрослые сыновья (один из них, К. С. Шиловский, был автором

известного в свое время романса «Тигренок» – «Месяц плывет по ночным небесам...»).

Отсюда – ревность. Мало-помалу жизнь для Марии Владимировны, у нее же в доме, стала

тяжелой. Начались сцены. Этих отношений не могли не замечать молодые люди,

окружавшие падчерицу, – так они стали прозрачны. И вот однажды, за большим обедом,

почувствовав себя оскорбленной, Мария Владимировна не выдержала, разрыдалась и,

вскочив из-за стола, выбежала в другую комнату. Сидевший в это же время за столом один

из гостей, а именно А. С. Киселев, бросился вслед за ней и сделал ей предложение. Она

ответила ему: «Хуже не будет». И дала ему согласие. В эту же самую минуту вслед за

Киселевым вбежал в комнату и П. И. Чайковский и тоже сделал ей предложение, но было

уже поздно.

А счастье было так близко, так возможно...

«Евгений Онегин» и этот эпизод, рассказанный самой Марией Владимировной,

окружили в моей душе милого композитора каким-то особым обаянием. И когда в

середине октября 1889 года судьба дала мне счастье лично увидеть его у нас же в гостях,

то это казалось мне чем-то необыкновенным. Он пришел к нам запросто, посидел, достал

из бокового кармана свою фотографию, на которой была уже заготовлена надпись: «А. П.

Чехову от пламенного почитателя. 14 октября 1889 года. П. Чайковский», и преподнес ее

брату Антону78. Затем они разговаривали о музыке и о литературе. Я помню, как оба они

обсуждали содержание будущего либретто для оперы «Бэла», которую собирался сочинить

Чайковский. Он хотел, чтобы это либретто написал для него по Лермонтову брат Антон.

Бэла – сопрано, Печорин – баритон, Максим Максимыч – тенор, Казбич – бас. {153}

– Только, знаете ли, Антон Павлович, – сказал Чайковский, – чтобы не было

процессий с маршами. Откровенно говоря, не люблю я маршей.

Он ушел от нас, и то обаяние, которое мы уже испытывали от него на себе, от этого

его посещения стало еще больше. Брат Антон ответил ему на его фотографию

посвящением ему своей второй книжки – «Хмурые люди».

Первая же книжка его, «В сумерках», как известно, была посвящена писателю Д. В.

Григоровичу, и вот по какому поводу.

Ранней весною 1886 года, когда мы жили на Б. Якиманке, в доме Клименкова, брат

Антон получил письмо от старика Д. В. Григоровича. «...У вас настоящий талант, – писал

он брату, – талант, выдвигающий вас далеко из круга литераторов нового поколения... Как

видите, я не смог утерпеть и протягиваю вам обе руки». Таким образом, старик первый

угадал в Антоне Чехове всю серьезность его дарования и благословлял его на доблестные

подвиги. Конечно, это письмо ошеломило и самого брата Антона, и всех нас и своею

неожиданностью, и таким лестным, бодрящим мнением о таланте брата. Он тотчас же сел

и написал ему известный ответ: «Ваше письмо, мой добрый, горячо любимый

благовеститель, поразило меня, как молния, и так далее... 28 марта 1886 года». Затем

Григорович прислал ему свой портрет с надписью: «От старого писателя молодому

таланту».

После этого между старым писателем и молодым талантом завязались отношения.

Брат Антон съездил в Петербург, побывал у Григоровича и возвратился из Северной

Пальмиры точно в чаду от ласкового приема. Его пригласил к себе работать и А. С.

Суворин. Теперь, значит, дела пойдут веселее и можно будет не особенно прижиматься.

{154}

Я был тогда уже студентом. Жизнь била во мне ключом. Из сестры Маши

сформировалась очаровательная, чуткая, образованная девушка. Антону шел только 27-й

год – и наша квартира наполнилась молодежью. Интересные барышни – Лика Мизинова,

Даша Мусин-Пушкина, Варя Эберле, молодые музыканты и люди, причастные к искусству

и литературе, постоянно пели и играли, а брат Антон вдохновлялся этими звуками и