Вокруг Чехова

бедно с матерью и тремя сестрами, добрыми молоденькими существами. Случилось так,

что эти три сестры и мать одновременно заболели брюшным тифом. А. С. Янов пригласил

к ним брата Антона. Молодой, еще неопытный врач, но готовый отдать свою жизнь для

выздоровления больного, Антон Павлович должен был целые часы проводить около своих

больных пациенток и положительно сбивался с ног. Болезнь принимала все более и более

опасное положение, и, наконец, в один и тот же день мать и одна из дочерей скончались.

Умирая, в агонии, дочь схватила Антона Павловича за руку, да так и испустила дух, крепко

стиснув ее в своей руке. Чувствуя себя совершенно бессильным и виноватым, долго

ощущая на своей руке холодное рукопожатие покойницы, Антон Павлович тогда же решил

вовсе не заниматься медициной и окончательно перешел потом на сторону литературы.

Две другие сестры выздоровели и затем часто у нас бывали. Одна из них вышила золотом

альбом76 и преподнесла его Антону Павловичу с надписью: «В память избавления меня от

тифа». Так как обе они были Яновы, то для краткости он прозвал их Яшеньками. И

странное дело! Эти Яшеньки приходили к нам обязательно в те дни, когда у нас на третье

блюдо подавали к обеду яблочник. И стоило только появиться на столе этому самому

яблочнику, как брат Антон говорил:

– Ну, сейчас к нам должны прийти Яшеньки.

И действительно, вдруг раздавался звонок и внизу в прихожей слышались голоса

Яшенек.

Но я уклонился немного в сторону.

Врач С. П. Успенский, которого заменял брат Антон на время отпуска, поступил в

звенигородскую лечебницу на место врача Персидского, которому пришлось оста-

{145}вить службу в этой больнице вот по какому случаю, возможному только в те

времена.

Верстах в двух-трех от Звенигорода, на берегу Москвы-реки, в очень живописной

местности находится монастырь Саввина Сторожевская пустынь. Он всегда привлекал к

себе художников, вроде Левитана, Кувшинниковой, Степанова и Аладжалова, и вообще

служил центром внимания воскресенских жителей, так как раз в год оттуда, за 26 верст,

совершался крестный ход в Воскресенск, представлявший собою целый праздник, с

приуроченной к этому дню ярмаркой.

В 1883 году практиковавшие в чикинской больнице у Архангельского молодые врачи

М. П. Яковлев, В. Н. Сиротинин, Д. С. Таубер и Е. Н. Собонина решили совершить

пешеходную прогулку в Саввинский монастырь. К этой компании, кроме еще других лиц,

примкнули и мы, Чеховы. Все 26 верст мы прошли настолько бодро, что достигли

монастыря еще задолго до захода солнца. Погуляв около монастыря, молодые врачи

решили, что недурно было бы навестить своего коллегу, врача Персидского, заведовавшего

больницей в Звенигороде. Сказано – сделано. Персидский, конечно, обрадовался дорогим

гостям и устроил для них у себя в садике чай. Отдохнули, поговорили, а потом молодежь

вспомнила студенческие годы и стала петь хором. Спели «Дубинушку», «Укажи мне

такую обитель» и еще что-то, как вдруг является полицейский надзиратель и составляет

протокол. Напрасно Персидский доказывал, что эти люди – его гости, что у себя на

квартире он может принимать кого угодно и что в домашней обстановке петь хором не

запрещается, – не помогло ничто.

Протоколу дан был ход. Тогда Персидский напечатал письмо в редакцию «Русских

ведомостей» об этом случае. Но и это успеха не имело. Обладавший большими связями в

обеих столицах М. П. Яковлев лично отпра-{146} вился к московскому губернатору, чтобы

объяснить, в чем дело, но

«Усадьба Бабкино». Макет, выполненный Мих. П. Чеховым

в 1934 году по памяти. Публикуется впервые.

Дом-музей А. П. Чехова в Москве. {147}

губернатор ответил:

– Конечно, мы приняли бы сторону доктора Персидского, если бы он не напечатал

своего письма в «Русских ведомостях», а теперь мы должны стать на сторону

звенигородской полиции, чтобы не дать повода думать, что мы испугались «Русских

ведомостей» и вообще прислушиваемся к печати.

И доктору Персидскому пришлось выехать из Звенигорода.

Верстах в двадцати пяти от Воскресенска, в котором учительствовал мой брат Иван

Павлович, находилась Павловская слобода, в которой стояла артиллерийская бригада. К

этой бригаде принадлежала и та батарея с полковником Маевским во главе, которая

квартировала в Воскресенске. По какому-то случаю в Павловской слободе был бригадный

бал, на котором, конечно, должны были присутствовать и офицеры из Воскресенской

батареи. Поехал туда с ними и мой брат Иван Павлович. Каково же было его удивление,

когда по окончании бала привезшие его туда Воскресенские офицеры решили заночевать в

Павловской слободе, а ему с утра уже нужно было открывать свое училище в

Воскресенске; к тому же была зима, и отправиться домой пешком было невозможно. На

его счастье, из офицерского собрания вышел один из приглашенных гостей, который

уезжал в Воскресенск и которого тут же дожидалась тройка лошадей. Увидев

беспомощного Ивана Павловича, человек этот предложил ему место в своих санях и

благополучно доставил его в Воскресенск. Это был А. С. Киселев, живший в Бабкине, в

пяти верстах от Воскресенска, племянник русского посла в Париже графа П. Д. Киселева.

Этот граф Киселев умер в Ницце, в своем собственном дворце и оставил своим трем

племянникам большие капиталы и всю обстановку. Часть этой обстановки очути-

{148}лась в Бабкине

Бабкино. Флигель. Комната А. П. Чехова.

Акварель Мих. П. Чехова, 1885.

Дом-музей А. П. Чехова в Москве.

у одного из его племянников – Алексея Сергеевича. Этот Алексей Сергеевич был женат на

дочери известного тогда директора императорских театров в Москве В. П. Бегичева –

Марии Владимировне. У них были дети – Саша (девочка) и Сережа, о которых не раз

упоминается в биографии Антона Чехова. Таким образом, познакомившись за дорогу с

моим братом Иваном Павловичем, А. С. Киселев пригласил его к себе {149} в репетиторы,

– так и зародилась связь чеховской семьи с Бабкином и его обитателями. Началась она с

того, что наша сестра Маша, познакомившись через Ивана Павловича с Киселевым и

сдружившись с Марией Владимировной, стала подолгу гостить в Бабкине, а затем с весны

1885 года и вся семья Чеховых переехала на дачу туда же.

Как уже писалось не раз, Бабкино сыграло выдающуюся роль в развитии таланта

Антона Чехова. Не говоря уже о действительно очаровательной природе, где к нашим

услугам были и большой английский парк, и река, и леса, и луга, и самые люди собрались

в Бабкине точно на подбор. Семья Киселевых была из тех редких семей, которые умели

примирить традиции с высокой культурностью. Тесть А. С. Киселева, В. П. Бегичев,

описанный Маркевичем в его романе «Четверть века назад» под фамилией «Ашанин», был

необыкновенно увлекательный человек, чуткий к искусству и литературе, и мы, братья

Чеховы, по целым часам засиживались у него в его по-женски обставленной комнате и

слушали, как он рассказывал нам о своих похождениях в России и за границей. Ему Антон

Чехов обязан своими рассказами «Смерть чиновника» (случай, действительно

происшедший в московском Большом театре) и «Володя»; «Налим» также написан с

натуры (действие происходило при постройке купальни); «Дочь Альбиона» – все

окружение бабкинское.

Мария Владимировна была внучкой известного издателя, гуманиста-писателя

Новикова, сама писала в журналах, была страстной рыболовкой и по целым часам

простаивала с моим братом Антоном и сестрой Машей с удочкой на берегу и вела с ними