Петр Шелест

С начала 1960-х годов ежегодно в день, когда тело Тараса Шевченко было перевезено на Украину, около памятника поэту рядом с «красным корпусом» Киевского университета, в самом центре Киева, проходили несанкционированные собрания. В феврале 1963 года на уже упомянутой конференции по вопросам культуры украинского языка в Киевском государственном университете ее участники обращали внимание на недостатки языковой политики, однако властные структуры не захотели прислушаться к тому, о чем говорилось.

Эти и другие факторы стимулировали распространение неподцензурной литературы, так называемого «самиздата», а также проведение акций протеста. В ответ на это в августе – сентябре 1965 года состоялись первые массовые аресты украинских диссидентов. И вот эти аресты породили для Петра Ефимовича новую череду неприятностей. Именно тогда молодой литературный критик-нонконформист Иван Дзюба прислал на имя Шелеста и Щербицкого свой памфлет под названием «Интернационализм или русификация?». Еще один экземпляр был послан в адрес Александра Твардовского, главного редактора журнала «Новый мир» (это издание в то время оставалось оплотом советской либеральной интеллигенции).

Пройдет время, и в январе 1972 года Дзюба пояснит сотрудникам КГБ УССР, что его памфлет был призван доказать, что аресты не могут быть методом решения наболевших проблем в вопросах украинской культуры, языковой ситуации. Дзюба писал, что «ощущалась общая потребность какого-то «разъяснения», какого-то выступления в этом деле. Официальные круги молчали. Среди тех, кто во многом не соглашался с официальной национальной политикой, не нашлось кому выступить откровенно, принципиально и во всю широту вопроса. Тогда пришлось взяться за это дело мне».

Готовя свой текст, Иван Дзюба сделал своими союзниками не кого-нибудь, а тех, кого в СССР обожествляли, кому поклонялись, – «классиков марксизма-ленинизма». Он свободно оперировал их высказываниями, ссылался на их труды, а также достаточно профессионально использовал другие источники – стенограммы партийных съездов периода коммунистической политики «коренизации»/«украинизации» (кстати, в то время эти понятия отсутствовали в общественном лексиконе, их просто «вычеркнули» из историко-политического дискурса), постановления партии и правительства, публикации тогдашних руководителей, статистику, публицистику, литературные произведения.

Однако, сколько б Иван Дзюба ни клялся в своем памфлете в уважении к искаженным или проигнорированным «первоисточникам», умный читатель сразу же задавался простеньким вопросом: что же это за «первоисточники» такие, если ими можно манипулировать? Иосиф Сталин, Никита Хрущев, Леонид Брежнев всегда расписывались в неизменном уважении к Ленину, но цитировали его и использовали то, что называли «ленинизмом», так, как им было нужно. Таким образом, замысел Дзюбы не был таким простым. Тем более, что в финале памфлета он делал вывод о том, что «процесс денационализации и русификации является колоссальным минусом для дела социалистического демократизма и имеет объективно реакционное значение». Все это выглядело весьма убедительно, и на это надо было реагировать.

В январе 1966 года Шелест собрал ЦК Компартии Украины в связи с появлением памфлета Ивана Дзюбы и письма в его защиту. Было решено, как вспоминал сам Петр Ефимович, подготовить обстоятельный «разоблачающий» документ. Вместе с тем он отмечал, что в этом отказался принимать участие писатель Олесь Гончар. Как говорил сам Шелест: «Такой поступок нас всех огорчил… Были не в меру «горячие» головы, которые требовали чуть ли не исключения Гончара из партии…» В особенности по этому вопросу свирепствовали Грушецкий и Ватченко, да и в ЦК КПСС нашлись такие «деятели», которые жаждали «политической крови».

Да, Шелест давал санкцию на критику Олеся Гончара, которая часто переходила на уровень политической травли. Однако Петр Ефимович не отдал писателя на расправу. Примерно так же тогда, в середине 1960-х годов, он поступил и с Иваном Дзюбой.

Естественно, памфлет Дзюбы прочитал не только Петр Шелест. Его сокращенный вариант разослали в областные партийные комитеты – для ознакомления. «Интернационализм…» изучили в высших руководящих инстанциях в Москве. Рукопись читала русскоязычная интеллигенция и участники правозащитного движения в Советском Союзе. Наконец, в Украине она пошла «в народ» – ее перепечатывали, распространяли, передавали из рук в руки, она была популярна, в частности среди студентов. В 1968 году памфлет опубликовали за границей в переводе на несколько языков, а по тем временам это было преступление, поскольку идеи Ивана Дзюбы в своих целях использовал «классовый враг».

С ведома Шелеста на это отреагировали. В 1969 году Общество культурных связей с украинцами за границей в Киеве напечатало небольшую книжку некоего Богдана Стенчука «Что и как обосновывает И. Дзюба» (Еще раз про книгу «Интернационализм или русификация?»). К тексту приложили перечень «основных книг и статей», опубликованных союзными, республиканскими и областными издательствами в 1964–1967 годах, а также авторефератов докторских и кандидатских диссертаций (защищенных в указанный период) по национальному вопросу. Перечень, видимо, должен был «просветить» Дзюбу, подчеркнуть, какое большое внимание в СССР и УССР уделяется тому, что Стенчук называл «национальной политикой КПСС и практикой национального строительства в СССР». Книжка Дзюбы объявлялась клеветой на все это, а сам он представал личностью, пытающейся «оживить обанкротившиеся идеи украинского буржуазного национализма», перепевавшей «антисоветские выступления современных антикоммунистов, выискивая при этом новые методы и аргументы».

На самом деле никакого Богдана Стенчука не существовало, а подписанное его именем издание подготовили в аппарате ЦК Компартии Украины. Однако утверждения «Стенчука» выглядели жалко и неубедительно. Тотчас они были подвергнуты уничтожающей критике незаангажированных комментаторов.

Целесообразно вспомнить еще один текст. Речь идет о статье историка и археолога Михаила Брайчевского «Присоединение или воссоединение? Критические заметки по поводу одной концепции», появившейся в 1966 году и предназначенной для публикации в «Украинском историческом журнале». В ней была профессиональная и безжалостная критика канонической точки зрения на содержание и последствия российско-украинского договора 1654 года. Пикантность состояла в том, что Брайчевский отважился критиковать очень важный официозный документ – «Тезисы к 300-летию воссоединения Украины с Россией 1654–1954 гг. Одобрены ЦК КПСС». Эти тезисы были своего рода «сакральным» текстом, поскольку над ним работали специалисты высшего ранга, а редактировали их в центральных пропагандистских структурах в Москве. Так что их можно было лишь изучать и неуклонно им следовать. Брайчевский же нарушил этот идеологический канон. Его текст распространяли в «самиздате», однако все закончилось лишь увольнением ученого из Института истории АН УССР, где он работал. То есть надо отметить, что при Шелесте никаких фатальных последствий для автора статьи не было, а сам он с 1970 года работал в Институте археологии АН УССР (масштабная идеологическая «проработка» Брайчевского началась в 1972 году, когда его статью – кстати, без ведома автора – напечатали в Канаде).

И в этом случае Шелест не дал разгуляться страстям. Это касалось не только Дзюбы. Может быть, поэтому даже те, кто оказался в заключении, как-то иначе, не так, как Щербицкого, вспоминают Шелеста. Виталий, сын Петра Ефимовича, рассказывал: «У меня… был интересный разговор с Вячеславом Чорноволом. Он как-то мне говорит: «Вы удивляетесь, пан Виталий, что я к вашему отцу хорошо отношусь? Был такой случай. Я уже сидел четыре года, где-то в январе 1970 года ко мне подходит следователь и говорит: «Ну, Вячеслав, готовься, скоро – на волю. О тебе уже Петр знает». Но его же сняли!»

Вне сомнения, поставленный оживлением украинского культурно-национального движения начала и середины 1960-х годов в сложные условия, Шелест вынужден был лавировать. Особенно это касалось сферы искусства, в которой, по словам его младшего сына, Петр Ефимович был «достаточно либерален». Все это, по тогдашним московским критериям, можно было трактовать как «проявления национализма». Например, он энергично поддерживал академический ансамбль танца под руководством Павла Вирского, вообще содействовал развитию украинского национального искусства, хотя при этом (как истый интернационалист) не притеснял и искусство других народностей.