Смейся, паяц!

И тогда я решил: едем!

Я ещё не знал куда – я уезжал отсюда.

ВПЕРЁД, К МЁРТВОМУ МОРЮ!

Через неделю после публикации «Тэзы с нашего двора» мне позвонили из израильского консульства (тогда ещё не было посольства):

– Мы не знали, что в России есть писатель, который пишет о еврейских проблемах на таком хорошем уровне.

– Я и сам не знал, – ответил я. – Это моя первая книжка на эту тему.

– Мы бы хотели с вами встретиться. Приходите.

– К вам километровые очереди.

– Мы вас встретим.

Назавтра наше свидание состоялось. Мы сидели в уютном кабинете, на журнальном столике стоял коньяк, фрукты, чашечки с кофе. Принимали меня генеральный консул Арье Левин и его сотрудники Петя и Рита Тарло, с которыми я уже был до этого знаком. Разговор шёл о моей повести:

– Вы не собираетесь писать продолжение?

– Буду. У меня уже есть три главы о том, как мои герои живут в Нью-Йорке.

– Почему в Америке, а не в Израиле?

– Потому что в Америке я был и что-то видел, а Израиля не знаю.

– А вы бы хотели его повидать?

– Конечно!

Через три дня я получил по почте официальное приглашение в Иерусалим на Международный Конгресс журналистов. До вылета оставалась неделя, я поднапрягся, успел оформить все документы и в составе делегации отправился в Израиль.

Делегация была небольшая, кроме меня, ещё шесть человек – журналисты еврейских газет из Москвы, Прибалтики и Биробиджана. Они бывали уже на многих международных конгрессах и совещаниях, знали по именам всех тамошних сотрудников Сохнута и Джойнта, обсуждали, кто лучше принимает, где больше шансов получить финансовые вливания в свои газеты, что выгоднее покупать в той или иной стране. Это были официальные советские евреи, которые так и работали: евреями. Как выяснилось, это были очень выгодные должности, на которые не всех брали.

Первое впечатление от встречи с Израилем было очень грустным. Второе тоже. Тихий и почти безлюдный аэропорт Бен-Гурион (тогда в Израиль летало очень немного самолётов), красноватая глина придорожных полей, усатые арабы в куфийях и накидках, ортодоксальные евреи в чёрных шляпах и с такими же чёрными пейсами, как будто пришитыми к этим шляпам… Местные русскоязычные газеты привели меня в ужас: они напоминали издания времён НЭПа, только были ещё более примитивны. По единственному каналу Государственного телевидения я посмотрел несколько фильмов, которые, сохраняя здоровье, лучше было бы не смотреть… Правда, жили мы в шикарной пятизвёздочной гостинице «Хайят» на краю Иерусалима, в ней были отличные номера, нас прекрасно принимали, развлекали, закармливали, но… за окнами этого европейского отеля был, хоть и ближний, но Восток. «Это не моё, не моё!» – плескалось у меня в голове. И тут из Натании примчались Юра и Галя Кармели.

– Кончай конгрессменить! Едем к нам – тебя ждут сорок одесситов за накрытым столом.

Они повезли меня через вечерний Тель-Авив. Центральные улицы и набережная были заполнены гуляющими, за столиками многочисленных кафе сидели шумные компании – город был пропитан весельем.

– Что сегодня за праздник? – спросил я.

– Никакого праздника – у нас всегда так, – ответила Галя.

– Ты не права, – вмешался Юра, – конечно, сегодня особый день: Израиль празднует приезд Саши Каневского!

В Натании, на веранде уютного особняка, действительно, нас ждал накрытый стол и, уже подогретая спиртным, горланящая компания одесситов. Началось знакомое мне весёлое застолье, с остроумными тостами, с переодеванием, с эксцентрическими танцами, с рискованными частушками…

Когда все разошлись, я сказал Гале и Юре:

– Вот на что я обопрусь, когда приеду: на образ жизни. А дальше поглядим.

Юра сел рядом и заговорил с непривычной для него серьёзностью:

– В самом фантастическом сне мне не могло бы присниться, что ты и Лёня приедете сюда. Но я не имею права не предупредить: вам здесь делать нечего. Ты видел здешние русские газеты, журналы? Они влачат жалкое существование, нет хороших журналистов, мало читателей, молодёжь уходит в иврит…

– А я издам такой журнал, который будут читать и старики, и молодые! – нахально заявил я.

– Были попытки создать русский театр, – продолжал Юра, – но все они бесславно провалились…

– А Лёня приедет с таким театром, в который будут стоять очереди за билетами!

Юра грустно смотрел на меня: он понял, что перед ним безнадёжный оптимист и неисправимый авантюрист, которого не переубедить. Поэтому молча наполнил две рюмки, одну протянул мне и произнёс:

– За вашу удачу! Но помни: я тебя предупредил.

Вернувшись в Москву, я собрал Машу, Мишу, Пашу и Иру, поведал им свои впечатления и подытожил:

– Тяжелее всех будет мне с моей профессией. Но если ехать, то не откладывая – время работает против меня.

На семейном совете было принято единогласное решение: ехать!

И мы стали готовиться в дорогу.

Конечно, мне решиться было нелегко: именно в это время в издательстве «Искусство» вышел сборник моих рассказов «Алло, я вас вижу», в «Библиотечке «Крокодила» – сборник рассказов и фельетонов «Давайте краснеть!», издательство «Мысль» подписало со мной договор на издание сборника моих путевых очерков «Города и люди», в Словакии, в переводе Мирона Сысака, была выпущена прекрасно оформленная Миланом Стано книжка «Эй, я тут!», не говоря уже о победном шествии повести «Тэза с нашего двора», которую студия имени Горького предложила мне экранизовать. Моя пьеса «Лёка любит Люку» уже была поставлена в четырёх городах Союза и шли переговоры о её постановке в Москве.

На студии «Союзмультфильм» запустили в производство мой сценарий «Про Ивана Кузмича», в театре «Гротеск» я собирался ставить ещё одну свою пьесу. Регулярные публикации в центральных газетах и выступления по радио и телевидению принесли мне ту популярность, которая позволяла собирать полные залы на творческих вечерах…

Всю жизнь я строил здание своего успеха, и теперь покидал его, обрекая на разрушение…

СБОРЫ

Оформить документы удалось довольно быстро. Наступило время, когда покидающих страну уже не клеймили позором и не бичевали на собраниях: перестройка и гласность на многое открыли глаза, возникло понимание, сочувствие и даже зависть, мол, вам есть куда ехать, а нам что делать?.. Наша паспортистка, расставаясь, всплакнула, а потом добавила: «Если там будет плохо, возвращайтесь, я вам помогу быстро прописаться». А начальник военкомата, хмурый подполковник, принимая мой военный билет, вдруг произнёс:

– Обидно!.. – помолчал и повторил. – Обидно, что такие люди покидают страну. – Потом встал, протянул ладонь, пожал мою руку. – Удачи!

Но это было отношение нормальных людей, а Государство по-прежнему вело себя дебильно: например, за каждый паспорт, который у нас отбирали, мы должны были платить по шестьсот рублей (в то время довольно приличная сумма). Почему? Можно понять, когда платят за получение гражданства, но платить за избавление от него?! А всевозможные препоны и ограничения, сквозь которые приходилось проходить!.. Например, нельзя было вывозить фамильные серебряные ложки и вилки, старую мебель, медные тазики, хрустальные вазы, ювелирные украшения… Два раза в неделю работала специальная комиссия, определяющая ценность картин. Большинство из них определяли как «государственное достояние» и, конечно, не пропускали. За остальные приходилось платить ту сумму, которую назначала комиссия, и только тогда владельцы получали право на вывоз (то есть, человек сам у себя покупал картину!). Даже художникам, чтобы вывезти собственные произведения, приходилось платить. Это если им везло, если их работы не нравились комиссии и не были признаны достоянием государства – в противном случае вывоз был запрещён. Без прохождения через эту же комиссию нельзя было брать с собой ни энциклопедию, ни энциклопедические словари, ни, даже, всевозможные справочники и «Руководства». Один мой приятель, чтобы провезти «Руководство по переплётному делу» (суперсекретный документ!), вырвал все страницы, обложку выбросил, а страницы растыкал по чемоданам.