Смейся, паяц!

ПРИВЕТ, АМЕРИКА!

В аэропорту Кеннеди огромный негр-таможенник спросил, указывая на мой тяжёлый чемодан, набитый подарками для всех друзей и родственников:

– Кольбаса?

Я затряс головой:

– Ноу, ноу!

– Кольбаса, кольбаса! – он понимающе похлопал меня по плечу и пропустил, не проверяя.

Мы прибыли ночью. Сима привёз нас к себе домой, где ждал роскошный ужин, с которым мы расправились только к завтраку.

Когда мы выспались, Сима записал с нами целую передачу в своём концерне «Сатурн», в который, кроме Симы, входили его жена Соня и кошка Райка. Концерн размещался в спальне, там же и радиостанция. Тахты не было видно, на ней лежали магнитофоны, микрофоны, коробки с плёнкой… Рядом стояли два больших динамика. Когда Сима проверял качество звука, Соня поспешно натягивала на голову шапку-ушанку, а кошка, у которой такой шапки не было, спасая свою жизнь, выпрыгивала в окно.

Одновременно с президентством Сима совмещал обязанности диктора, режиссёра и звукооператора. Когда шла запись очередной передачи, в квартире наступал жестокий террор: никто не смел не то, что ходить, но даже громко дышать.

– Я иду в эфир! – угрожающе сообщал Сима, и Соня поспешно хватала шапку-ушанку и замирала в кресле в гостиной.

– Добрый вечер, дорогие радиослушатели! – во всю мощь своих динамиков орал Сима. – Снова у вас в гостях ваша любимая радиостанция «Сатурн»!..

Полуоглохшая кошка по-пластунски пробиралась к окну. Симу это выводило из равновесия.

– Соня! – вопил он громче динамиков. – Может, наконец, в доме быть ша – я же не могу вещать!.. Теперь надо начинать сначала!.. – И снова динамики грохотали: «Добрый вечер, дорогие радиослушатели!»

После этой канонады Соня вдавливалась в кресло и переставала дышать, а кошка раскидывала лапы, притворяясь мёртвой. Но Сима не унимался. Ударом ноги он распахивал дверь спальни-радиостанции и орал:

– Всё! Вы обе своего добились: передача сорвана, а у меня – микроинфаркт!

И валился на тахту рядом с магнитофонами, требуя валидол, валокордин и, почему-то, слабительное…

Первое наше выступление было на Брайтон-Бич в каком-то кинотеатре. Когда мы подъехали, на радость Симы у кассы уже стояла большая очередь, половина которой бросилась к нам обниматься. Время – жестокий шутник: кому-то оно заменило шевелюру лысиной, кому-то прибавило ещё один подбородок, кому-то подрисовало под глазами синяки, превратив одних – в дружеские шаржи, а других – в карикатуры. Поэтому некоторых мы просто не узнали, но всё равно радостно обнимали и подставляли щёки для поцелуев.

До начала оставался ещё час, и мы решили прогуляться по прославленному Брайтону. В глаза сразу бросились вывески над магазинами и ресторанчиками: «Сёма плюс Моня», «Горячие домашние котлетки» и «Если появились мани, заходите к тёте Мане». Суббота, улица наполнена людьми. Певучий говор, обилие еврейских лиц, каждое такое лицо – повод для погрома. Слышна только русская речь (Как я потом понял, здесь говорить по-английски – неприлично). Обитатели Брайтона вели себя призывно-раскованно: беседуя, громко хохотали и яростно жестикулировали, приближаться к ним в эти минуты в радиусе менее двух метров было опасно – сметали.

Мы поравнялись с маленьким продуктовым магазинчиком и вдруг услышали оттуда громкий голос:

– Ой, Лёва, у меня темно в глазах! Посмотри, кто идёт! Оба брата Каневские – мы же в Одессе ходили на их концерт!..

Из магазинчика с распахнутыми для объятий руками выскочила пышная, энергичная дама и по очереди стала вдавливать нас в перину своей груди.

– Вы насовсем или вы транзитом?… Ой, вы же умные мальчики, неужели вы туда вернётесь?.. Лёва, иди сюда, посмотри на этих ненормальных: они из Америки уезжают обратно!

Из дверного проёма вынырнула наголо бритая голова:

– Зайдите, выпьем по рюмашке.

Лёня попытался отбиться:

– Нам нельзя, у нас выступление…

– Это там ничего нельзя! А здесь всё можно! – наша новая знакомая схватила нас за руки и втащила в свою лавчонку. – Лёва, ты готов?

– Я всегда готов! – ответил бритоголовый Лёва и указал на прилавок. Там, на постеленной салфетке, стояла бутылка коньяка, уже открытая баночка красной икры, нарезанная сёмга и бутылка кока-колы. – Ну, за встречу!

Нам пришлось выпить по рюмке и съесть по бутерброду.

– Лёва, ты приготовил? – спросила Маня.

– У меня всегда готово! – ответил Лёва и протянул каждому из нас по пакету.

– Что это?

– Коньячок, икорочка, колбаска… Вы едете в голодную страну – вам надо накушаться!

Как мы не сопротивлялись, пакеты пришлось взять.

Мы вышли, облегчённо вздохнули, посмеялись, прошли метров двадцать и увидели, что у входа в соседний магазинчик стоит маленький старичок, смотрит в нашу сторону, нетерпеливо сучит ножкой и выкрикивает:

– Они меня и тут нашли – они прислали майора Томина! Но я их уже не боюсь!.. Я здесь никого не боюсь!.. А с Томиным я даже выпью на брудершафт!

Услышав про брудершафт, Лёня вдруг схватился за голову: «Шурик, мы опаздываем!» и, пообещав старичку непременно выпить с ним, мы поспешили обратно в кинотеатр.

Там, счастливый Сима, сообщил, что в зале уже аншлаг, надо скорее начинать и первым выпустил на сцену меня. Зал был хорошо освещён, поэтому мне было трудно сдерживать рвущуюся улыбку: я увидел, что дамы, сидящие в зале, выдали нагора все имеющиеся у них драгоценности. Под тяжестью огромных серёжек их уши растянулись почти до плеч; шеи по несколько раз были обмотаны золотыми цепями, на которых болтались золотые медальоны, величиной в блюдца – такую тяжесть можно надевать только один раз, когда идёшь топиться. Пальцы их рук были не видны из-за количества колец, казалось, что они носят перчатки из брильянтов. Я понимал, что это – демонстрация благополучия и надо показать, что мы это заметили: я прикрыл ладонью глаза и закричал: «Уберите свет – меня ослепило!». В зале раздался хохоток, затем второй, третий… Потом стали аплодировать – это была благодарность за то, что увидел и оценил.

После выступления нас подхватили наши друзья, однокашники, бывшие соседи и, как Сима не сопротивлялся, вырвали из-под его опеки, составили график и расписание где, когда и у кого мы завтракаем, обедаем и ужинаем. И началось: нас возили по особнякам и богатым квартирам, закармливали и упаивали до тех пор, пока я не взмолился:

– Ребята, всё это мы пьём в Москве, может, только с худшей закуской!.. Мы хотим видеть Нью-Йорк!

И только после этого пытки благополучием прекратились и нас стали возить по дневному Бруклину и по ночному Манхеттену.

В один из дней мы получили приглашение на радиостанцию «Свобода». Пока Лёня давал интервью, я пошёл бродить по коридору. На дверях комнат висели таблички: «Украинская редакция», «Чехословацкая редакция», «Болгарская редакция»… Двери открывались и неслись приветственные возгласы: «Шурик!.. Сашка!.. Канева!..» – это были мои редакторы или переводчики из разных стран, которые эмигрировали и работали уже на этой радиостанции. Приятным сюрпризом для меня явилась встреча с моим польским другом Юреком Беккером. Там же я познакомился с Сергеем Довлатовым.

У нас было ещё два выступления, в Нью-Йорке и в Филадельфии, после чего Лёня улетел, а я остался ещё на неделю. В один из вечеров ребята устроили мне «отходную» в ресторане, где пел Вили Токарев.

– Сашка, ты уже в Америке!.. Оставайся!.. А Майю мы вытащим через «Красный крест»! – уговаривал меня Юрек. – Будешь работать у нас, вести отдел юмора!..

Они назвали весьма приличные условия, о которых договорились для меня со своим начальством. Я был тронут, благодарил их, но остаться отказался.

– Тебе не нравится Америка?

– Я в восторге от этой страны, от её мощи, богатства, неограниченных возможностей… Но она огромна, мне её уже не взять! В ней надо родиться или приехать мальчишкой. Я опоздал, у меня не хватит времени для разгона. – В этот момент Токарев невольно поддержал меня, запев «Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой»… – Не хочу до конца дней петь эту песенку.