Смейся, паяц!

– Я тут уже патнадцать лэт. Ыврыт нэ получается, а русскый – выучил.

Уже на витринах магазинов половина объявлений – на русском, уже в каждом банке, в каждой гостинице есть клерки, разговаривающие по-русски. Уже есть русское радио, русская регулярная телепередача. Ежедневно выходит столько русских газет и журналов, что ими можно устелить весь Израиль и часть Палестинских территорий. Русскими песнями здесь не удивишь – удивишь, если станешь доказывать, что они русские: израильтяне убеждены, что это их фольклор. Эти песни привезли с собой первые поселенцы из Советского Союза и они здесь прижились. Непривычно для нас звучат на иврите «Катюша», «Синий платочек», «На побывку едет молодой моряк»… Многие тексты переведены на иврит вместе с музыкой – она уже звучит с еврейским акцентом, это трогательно и забавно. Случается, что перевод очень приблизительный. Я, выступая здесь, как-то пошутил, что песня «В той степи глухой замерзал ямщик» в Израиле переведена: «А в пустыне той загорал еврей». А когда в стране праздновали Сукот (Это праздник, когда семья переселяются на улицу, в суку́– шалаш с ветхой крышей, сквозь которую видно небо), вместе с людьми на улицы переселились и песни. Стояла жара. Я шёл по улице Иерусалима и слышал: «По диким степям Забайкалья» выводил высокий женский голос в одной суке́, а в соседней – пели, обливаясь потом: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня!».

Мой приезд вызвал повышенный интерес у газет, и радио – у меня почти каждый день брали интервью, и на русском и на иврите. Поскольку я иврита не знал, приходили с переводчиками или Маша говорила с ними по-английски. Вскоре мне это надоело, и я стал избегать журналистов.

Однажды, будучи в гостях у Юры и Гали, я рассказал, что звонил какой-то Ярон Лондон и просил о встрече, но я не откликнулся. Эмоциональная Галя так резко всплеснула руками, как будто хотела их раскидать в разные стороны.

– Ты – ненормальный! Ты знаешь, кто такой Ярон Лондон?! Это известнейший обозреватель Телевидения и самой популярной газеты «Эдиот Ахранот» («Последние известия»). Он такой злюка, его боятся даже министры и члены Кнессета!.. Немедленно позвони и договорись о встрече!

Конечно, я внял её призыву, Маша перезвонила ему, и он приехал к нам на виллу.

Первый его вопрос был:

– Саша, ты – сумасшедший?.. Я знаю твоё положение в Москве, твой рейтинг… Как ты мог всё это бросить?.. На что ты рассчитывал?.. Подожди, не отвечай – попытаюсь тебя понять: я знаю, что ты много ездил по разным странам, встречался с евреями, которые были элитой каждой страны. Теперь, приехав в Израиль, в государство евреев, ты уверен, что все они – тоже элита… Саша, как мне тебя жаль – тебя здесь ждут такие разочарования!..

– Почему «ждут», Ярон – они уже есть, – спокойно сообщил я.

Он растерянно осёкся, секунду помолчал и спросил:

– Да?.. Ну, и что?…

– Ничего. Наверное, это плата за право жить в своей стране и я буду платить её всю жизнь: разочарованиями.

Он подошёл, положил руки мне на плечи.

– Ты хорошо ответил. – Протянул свою визитку. – Здесь и домашний номер – если будут проблемы, смело звони. Звони!

Интервью продолжалось больше часа. Перед уходом он спросил, нет ли моих рассказов на иврите. У меня уже было переведено три коротких рассказа, и я их ему отдал. Попрощались, он двинулся к выходу, потом вдруг стремительно повернулся к Маше:

– Нет! Я не могу не задать ещё один вопрос: почему у твоего отца блестят глаза и такое бодрое рукопожатие?.. Он, профессиональный писатель, приехал в страну, где писатель – это не профессия!.. Приехал не мальчиком, а после пятидесяти лет, не зная иврита, и не зная второго государственного языка – английского… На что он рассчитывает?..

Когда Маша перевела мне его вопрос, я засмеялся.

– Ярон, вместо прямого ответа я расскажу тебе одну историю. Когда-то у нас во дворе росли шампиньоны, сын срезал их, приносил домой, и моя жена их жарила. Потом ретивый управдом заасфальтировал двор, и шампиньоны исчезли. Спустя полгода, я улетел в командировку за границу. Вернувшись, застал на кухне сына, который мыл шампиньоны, и жену, которая их жарила на сковородке. Сын объяснил, что эти грибы проросли сквозь асфальт. «Они такие твёрдые», – пожаловалась жена, – «их тяжело разрезать». Я сказал сыну, указывая на шампиньоны: «Видишь, Мишка, вот это – мы: половина погибла под асфальтом, но, те, кто пробились – тех уже ничем не проймёшь!..»

Мой интервьюер рассмеялся:

– Прекрасная история!.. Я назову мою статью – «Шампиньон из-под асфальта»!

Через неделю вышло его интервью с моей фотографией, и рядом был опубликован один из моих рассказов. Поскольку «Эдиот Ахранот» самая популярная газета в Израиле, эта публикация не прошла незамеченной: все наши соседи-израильтяне при встрече жали мне руку, поздравляли, хвалили рассказ и приговаривали: «Как молодой Кишон!». Речь шла об Эфраиме Кишоне, известнейшем израильском писателе, авторе многочисленных юмористических рассказов и пьес, живом классике, произведения которого были переведены почти на все языки. Кроме русского – поэтому я о нём даже не слышал. Потом был опубликован второй мой рассказ, за ним третий. После каждой публикации ко мне бросались и коренные израильтяне, и ватики (репатрианты, давно живущие в стране) с поздравлениями и с теми же возгласами: «Как молодой Кишон!». Поэтому, после выхода третьего рассказа, когда начинались поздравления, я сразу предупреждал: «Скажешь про Кишона – убью!».

Сейчас я понимаю, что надо было продолжать публиковаться в этой газете, сотрудничество с ней дало бы мне и подскок популярности среди израильтян, и ощутимую тогда материальную поддержку: за первый рассказ мне заплатили четыреста шекелей – в четыре раза больше того, что платили «русские» газеты, а гонорары за второй и третий рассказы были удвоены и утроены. Но, получив предложение от русскоязычной газеты «Пятница» открыть на её страницах отдел юмора, я прервал свои контакты с редакцией «Эдиот Ахранот» и больше их так и не возобновил.

Однажды мне позвонил главный режиссёр драматической редакции израильского радио Эфраим Стэн, выходец из Польши, прекрасно говорящий по-русски.

– Саша, я выписываю «Шпильки» (Варшавский юмористический журнал), читал ваши рассказы, опубликованные там – давайте встретимся.

Когда я пришёл к нему в редакцию, он предложил мне написать пьесу для радио.

– Я спешу с этим заказом, пока вы ещё можете согласиться – через полгода-год в ответ на это предложение вы меня далеко пошлёте.

– Почему? – удивился я.

– Потому что у нас за пьесу и за табуретку платят одинаково. – Он повернулся к своему заместителю, который присутствовал при разговоре. – Назови сумму, которую мы можем уплатить.

– Почему ты хочешь, чтобы он меня послал? – возмутился тот.

Гонорар, и в правду, был смехотворным, но я согласился: мне хотелось ещё раз «опробовать себя» на израильтянах. Пьеса была написана и поставлена. Радиослушатели приняли её хорошо, пришло много откликов и её ещё несколько раз повторяли в эфире. Потом на радио было два получасовых интервью со мной, где израильские актёры читали мои рассказы, переведенные на иврит…

В эти же дни состоялся съезд федерации писателей Израиля, на котором было запланировано выступление какого-нибудь «свеженького» писателя из СССР. Пригласили меня. Моё выступление переводил председатель Объединения русскоязычных писателей Эфраим Баух, с которым мы впоследствии подружились и о котором я ещё расскажу попозже.

Понимая, что, как и на любом творческом вечере, аудиторию надо сразу удивить и заинтересовать, я начал так:

– В одном лесу Лев собрал на поляне всех зверей и скомандовал: «Умные – налево, красивые – направо!». Все разбежались, осталась только обезьяна. «А ты чего?» – удивился Лев. Обезьяна ответила: «А что мне разорваться?»… – Переждав смех, который последовал за этим анекдотом, я продолжил. – Сейчас я, как та обезьяна, и умный и красивый, буду рассказывать и о своих собственных проблемах и о проблемах всех русскоязычных писателей…