Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Ленин искал методы «гуманизации» советской бюрократии, например посредством «публичного контроля», ограничения привилегий и возвышения коммунистических рабочих кадров. Это страстное стремление Ленина отразилось в спорах вокруг создания СССР. В этом отношения взгляды Ленина прояснились прежде всего в процессе создания СССР, когда он вступил в конфронтацию со сталинской идеей «автономизации» (Сталин представлял себе все советские республики автономными республиками в рамках Российской Федерации). Тогда окончательно сложился и облик Ленина как «основателя государства». Уже будучи тяжело болен, он в важной статье занимался значением национального вопроса вообще, а особенно — с точки зрения формирования СССР. В этой области бичевание бюрократических решений также стало важным аспектом поиска «демократических возможностей». [1107] Реальной ставкой в этой борьбе [1108] был ответ на вопрос: мог ли быть ограничен бюрократический централизм как специфическое проявление государственного угнетения, как совокупность отношений, имевших глубокие исторические корни? Ленин считал ограничение бюрократического централизма принципиальным вопросом с трех взаимосвязанных точек зрения. С одной стороны, с точки зрения создания СССР он показал, что с весны 1922 г., со времени т. н. грузинского конфликта, малые народы беззащитны перед лицом великорусского шовинизма, самодурствующей, унаследованной в основном от царского режима, централизованной, беспощадной русской бюрократией, и они не могут противостоять угнетению иначе, как посредством национализма, сопротивления советской центральной власти. С другой стороны, Ленин разглядел различие в чертах национализма «угнетающих» и «угнетенных» народов и сумел связать этот конфликт с бюрократическим централизмом как одним из его источников.

Изучая — с беспримерной для своей партии и эпохи чувствительностью — взаимоотношения этих двух типов национализма, Ленин в последних работах предупреждал о том, что большую опасность всегда представляет собой национализм большого народа, «великорусский национализм», так как малые народы, испытавшие вековое угнетение, были вынуждены перенести столько страданий, что не в состоянии сразу освободиться от рефлексов националистической «самозащиты». Он считал, что «великорусским коммунистам» необходимо сделать уступки в этой области. Тяжело больной Ленин вряд ли испытывал большой оптимизм, формулируя именно в тот день, 30 декабря, когда Сталин на X Всероссийском съезде Советов объявил о создании СССР, тысячу раз цитировавшиеся с тех пор и в тысячу первый раз цитируемые здесь знаменитые слова: «…Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой. По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия, и даже больше того — незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений… Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой “великой” нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически. Кто не понял этого, тот не понял действительно пролетарского отношения к национальному вопросу, тот остался, в сущности, на точке зрения мелкобуржуазной и поэтому не может не скатываться ежеминутно к буржуазной точке зрения». [1109]

Критикуя в этом духе национализм прежних угнетателей, Ленин в заметке «К вопросу о национальностях или об “автономизации”» выступил за большую независимость национальных республик в рамках советской федерации с целью создания как можно более крепкого союза государств.

С третьей стороны, Ленин связал весь этот круг вопросов с проблемой нового бюрократического аппарата. Отвергая предложение Сталина о вступлении советских республик в Российскую Советскую Социалистическую Республику (и предлагая вместо этого вступление всех республик на одинаковых правах в советскую федерацию), Ленин имел в виду именно укрепление не бюрократического централизма наднациональной государственной власти, а федеративной государственной организации (конечно, известно, что при практическом осуществлении она лишь с большой натяжкой могла быть названа федеративной), обеспечивающей больше свободы для развития национальных традиций (языка, культуры). Судя по тому, как Сталин, Орджоникидзе, Дзержинский и прочие известные «бюрократические централисты» растоптали то направление в руководстве грузинской коммунистической партии, которое склонялось к федеративному решению национального вопроса, было ясно, что становление нового государства и системы его институтов неразрывно связано с основополагающими проблемами переходного периода. Необычайно важным было замечание Ленина о том, что иногда коммунисты нерусского происхождения, возможно, именно из-за имеющегося у них «комплекса неполноценности», ведут себя как «великорусские держиморды». В этой связи он ссылался на Сталина с его «нетерпимым» отношением к малым нациям. Эта «компенсаторная установка» Сталина (который «хотел казаться более русским, чем сами русские») усиливала ту шовинистическую бюрократическую традицию, которая имела очень глубокие корни в царской России, где на «окраинах» малые народы постоянно сталкивались с русской бюрократией. Ленин писал и о том, что борьба с национализмом (которая неизбежно должна пройти во всех местных аппаратах) будет по-настоящему эффективной только в том случае, если члены больших и малых наций выступят прежде всего против собственного национализма. [1110] Но что же произойдет, если такое выступление не состоится? Ответа на этот достаточно очевидный вопрос практически не было. Точнее, предполагалось, что за отсутствием других движущих сил эту задачу тоже придется взять на себя коммунистической партии.

В тексте, продиктованном несколько дней спустя, 4 января 1923 г., говорилось о том, что «отсутствие культуры» — настоящая почва для разрастания бюрократии, что бюрократия как обособленный аппарат, как содержащаяся обществом армия управленцев, располагающих собственными интересами и своеобразными «традициями», является главным препятствием на пути осуществления социализма. Согласно процитированным Лениным статистическим данным, в России (без Средней Азии, где даже еще и в 1923 г. было 90 % неграмотных) во время переписи населения 1897 г. на 1000 человек приходилось в среднем 223 грамотных, да и 23 года спустя, в 1920 г., число грамотных составляло всего 319 человек на 1000 жителей. «Речь должна идти о той полуазиатской бескультурности, — писал Ленин, — из которой мы не выбрались до сих пор и не можем выбраться без серьезных усилий, хотя имеем возможность выбраться, потому что нигде народные массы не заинтересованы так настоящей культурой, как у нас…». [1111] Описанная Лениным социальная почва переходного периода характеризовалась не просто исчезновением немногочисленного коренного, революционного пролетариата (члены которого погибли на фронтах, поднялись в аппарат власти, бежали в деревню от голода и т. д.), но и тем, что пропаганда «советских идей» и культуры, стимулирование самодеятельности в деревне, среди неграмотного крестьянского населения натолкнулись на неслыханные трудности.

Лучше и красочнее всяких научных трактатов описывает эту ситуацию ставшая классической советская литература 20-х гг. Либерально-буржуазную цивилизацию западного происхождения и задуманную социалистическую культуру нельзя было строить непосредственно на том «социокультурном» фундаменте, который был так глубоко и наглядно изображен советскими писателями того времени (Бабелем и Веселым, Пильняком и Маяковским, Ильфом, Петровым и Зощенко, Шолоховым и Булгаковым). Ленин не случайно убеждал Бухарина и других в том, что нужно не фантазировать о создании «пролетарской культуры», опираясь на вульгарный классовый подход, а стараться достичь нормального уровня «буржуазной» культуры. Размышляя о культурных предпосылках социализма, стоит вспомнить, например, красноармейца из рассказа Шишкова, [1112] «Голый год» Пильняка или «Конармию» Бабеля, позволяющие понять те реальные особенности «социальной почвы» того времени, на которые реагировал Ленин в своих поздних теоретических рассуждениях.