Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

В данном случае Ленин считал разделение политической и производственной демократии шагом назад, который, по его мнению, грозил положить конец советской власти. Он понимал, что русская революция сама по себе не может ликвидировать сложившуюся в промышленности структуру разделения труда, уничтожить принуждение, на производстве (единоличное руководство, военные нужды, повременная оплата труда и т. д.), не рискуя вызвать полный крах экономики. Этим экономическим условиям не могла противоречить и политическая система бюрократического функционирования государственной власти. Понятие общины, «коммуны» было «дополнено» идеей высшего государственного и партийного руководства, «незаметно» включило в себя необходимость внешней иерархии. Если экономика и политика не «соединяются», то в ходе их сосуществования неизбежно возникают обособленные бюрократические аппараты, крепнут привилегированные слои населения.

В позиции Ленина было несколько слабых пунктов. С одной стороны, было ошибкой думать, что без политической демократии рабочие смогут защитить себя от своего собственного государства. Поэтому позже было теоретически неверно говорить о «власти пролетариата» применительно к сложившейся форме советского государства. Конечно, это не означало, что относительно широкие слои пролетариата и крестьянства не «встроились» в структуры власти и что советская власть не представляла важных интересов этих слоев, но, тем не менее, эта формулировка не отражала реального положения. С некоторой иронией можно сказать, что более точным было бы определение советского государства как «бюрократического государства с пролетарским извращением». Ленин явно чувствовал эту проблему, поскольку год спустя, в январе 1922 г., в проекте тезисов о роли профсоюзов он писал о защите экономических интересов рабочего класса против директоров и управляющих госпредприятий и ведомств на государственных предприятиях, переводимых на капиталистические начала. «Восстановление капитализма», новая экономическая политика предполагала перевод государственных предприятий на т. н. хозяйственный расчет, что приводило к легальному появлению особых экономических интересов у руководства предприятий и ведомств. В ходе дискуссии о профсоюзах Ленин писал и о том, что успех государственного регулирования капиталистических отношений зависит не только от культурных и человеческих факторов, но и в значительной степени от подхода советской власти к противоречию между трудом и капиталом, поскольку, как он писал, «даже при полном успехе такого регулирования противоположность классовых интересов труда и капитала остается безусловно». Против ленинского тезиса о «защите интересов рабочего класса» выступили даже его известные сподвижники, считавшие, что Ленин ошибается и что противоречие между руководством предприятий и рабочими не носит классового характера. [1085] Конечно, в этом вопросе был прав Ленин, ведь фабрично-заводское разделение труда не слишком изменилось по сравнению со структурой разделения труда, характерной для капиталистических предприятий, а советы в значительной степени и очень быстро превратились в бюрократические учреждения, к тому же крайне важным моментом с точки зрения производства прибыли и распределения прибавочной стоимости стала зависимость администрации предприятий от (частного) капитала.

С другой стороны, именно с целью ограничить деятельность оппозиционно-критических платформ на X съезде партии, по предложению Ленина, были «временно» запрещены внутрипартийные фракции, то есть политическая демократия была ограничена и внутри партии. Ленин нашел много аргументов в пользу этого решения. «Левацкие» оппозиционные группы, которые не могли примириться с частичным восстановлением капитализма и рыночной экономики, выступили с такими абстрактными требованиями, которые, как я уже указывал, были нацелены на непосредственное осуществление социализма. Например, выдвигалось и требование ликвидации унаследованного от капитализма разделения труда на производстве и введения производственной демократии, безусловно нереальное в условиях того времени.

В этом вопросе Троцкий поддерживал Ленина. В своей книге, написанной с целью критики взглядов Каутского, Троцкий отверг всякую «абстрактную критику», которая не давала решения насущных вопросов. В философском и политическом отношении Троцкий был явно прав, считая, что «нормативный ценностный подход» усиливает буржуазную аргументацию и подталкивает политические процессы вспять, к дореволюционному состоянию. Апологетические методологические основы либеральной интерпретации демократии Троцкий видел в «метафизике демократии», которая под влиянием Канта исходила не из живой истории, не из того, «что есть», а из «вечных и неизменных правовых норм», и, таким образом, «теория естественного права» становилась на место «теории научного социализма». Как и Ленин, Троцкий изображал на теоретическом уровне «демократический» поворот их прежних учителей, Каутского и Плеханова, как консервативное возвращение к домарксистской традиции. [1086] Критика нормативного подхода в ходе «восстановления единства партии» была направлена против рабочей оппозиции, которую упрекали в том, что она объясняет «трудности», возникшие в среде рабочих (голод, безработицу, нормативную оплату труда, невыплату заработной платы и т. д.), не «объективным экономическим недовольством», а «отсутствием демократии», что означало подмену причины следствием. Таким, следовательно, мог быть правильный контраргумент, который, однако, не касался самой тяжелой проблемы функционирования политической системы, а именно, понимания того, что Советы неспособны выполнить те политические задачи, которые были возложены на них партийной программой 1919 г. Прежде всего утопической казалась цель избежать возникновения обособленного от общества бюрократического аппарата, приобретающего самостоятельность, возвышаясь над производительными классами.

Уже цитированный нами философ Р. Майер точно указал на методологическую и политическую ограниченность позиции Ленина, объясняющуюся не только субъективными ошибками, но и не преодоленными тогда противоречиями, вытекавшими из конкретных исторических условий, ведь в то время не только Ленин, но и никто другой не смог предложить «диалектического решения» проблем. И все же можно по праву поставить вопрос: «соответствует ли партийная диктатура диалектической чувствительности»? Этот вопрос особенно важен потому, что, как пишет упомянутый автор, «Ленин, подобно Аристотелю, считал, что в определенной ситуации всегда существует лишь одна правильная тактика». А если это верно, то, с точки зрения Ленина, в сложившейся тогда ситуации существовал лишь единственный способ разрешения противоречия между демократией и диктатурой. [1087] Конечно, из этого могло следовать и то, что в изменившейся ситуации Ленин мог пойти на восстановление многопартийной политической системы, во всяком случае, в той степени, в которой это еще не грозило восстановлением господства частной собственности. Не случайно, что юридически партии не были запрещены, в то время как в принципе сохранялась и выборность советов на основе непосредственной демократии, а также право на отзыв выбранных делегатов. Истинная проблема состояла не в том, что буржуазия, составлявшая небольшую часть общества, была лишена избирательного права (хотя это ограничение тоже не может считаться само собой разумеющимся), а в том, что для Ленина диктатура в принципе имела смысл и оправдание только до тех пор, пока она оставалась средством эмансипации пролетариата. Однако после Октябрьской революции место пролетариата на практике   заняла партия, «авангард» рабочего класса, которая подавила зарождающееся сопротивление пролетариата, и это трудно было оправдать с диалектической точки зрения, по крайней мере в том смысле, что «эмансипаторский характер имели сами патерналистские меры, политическая практика, что является очевидным аргументом в жестких условиях». Однако ленинская «диктатура», «вместо того, чтобы признать свой угнетательный характер и показать, как служит угнетение целям эмансипации», обычно отрицала, что распространяется и на свою собственную социальную базу, «отрицала, что советские трудящиеся подвергаются какому-либо угнетению». [1088] Эту аргументацию трудно опровергнуть, однако она все же не совсем точна.