Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"

Чистюля встал, затушил огонь и положил стекло на новое место. Теперь он не спускал с него глаз. В какой-то момент он увидел, что луч солнца отразился в стекле яркой искрой, и трава загорелась. «Вот в чем дело, – подумал Чистюля, – стекло увеличивает силу солнца». Тут ему в голову пришла мысль, что ведь не обязательно сидеть и ждать, пока солнечный луч встретится с хрусталиком. Можно этому поспособствовать. Он взял стекло в одну руку, другой вырвал клок сухой травы и стал поворачиваться во все стороны, стараясь стать так, чтобы луч солнца, усиленный стеклом, упал на траву. Скоро ему это удалось. «Вот как можно легко добывать огонь», – радостно думал Чистюля. Вечером он всем рассказал о своем открытии, а на следующий день его продемонстрировал, запалив кусок пакли, а затем ею растопив печь. Теперь гномы больше не бегали к вулкану и не следили за огнем в печи, чтобы он не погас. Самтыгном легко овладел искусством ловли солнечного луча.

Однако такая беспечная жизнь продолжалась недолго. Откуда-то набежали тучи, закрыли небо, увеличительное стекло сделалось бесполезным, и было спрятано в сундук Чистюли, откуда никогда больше не извлекалось. Солнце оказалось ненадежным помощником. Гномам пришлось снова бегать к вулкану и поддерживать огонь в печи.

Но однажды Чистюля при мощении дороги уронил один бурый камешек на другой и заметил, как из него посыпались искры. Он сделал то же самое еще раз, и искры снова посыпались. Чистюля повторял свои опыты раз за разом и получал все тот же результат. Тогда он чиркнул камни друг о друга над пучком сухой травы, и она загорелась.

– Ура! – закричал Чистюля, – я изобрел огонь! – С этим хорошим известием он помчался домой. Там он на глазах у всех прямо на кухонном столе поджег клочок пакли. Гномы с изумлением смотрели на разгорающееся пламя, пока Побудка не заметил:

– А ведь мы горим.– Действительно, край стола, на котором Чистюля демонстрировал свое открытие, уже начал тлеть. Огонь потушили, а опыты перенесли в печь. Так был найден кремень и изобретено огниво. В конечном виде оно выглядело так: маленький рычажок приводит в движение два колеса, выпиленные из кремня, они трутся друг о друга, и между ними проскакивают искры, которые поджигают паклю. Тут было важно проявить прыть и так изловчиться, чтобы искры летели именно туда, где лежит пакля. Поскольку чаще всего с огнем имел дело Самтыгном, то у него это и получалось лучше всех.

Отобрав у Побудки огниво, он быстро разжег огонь и водрузил на плиту огромную сковороду, которую знали все поколения гномов, но никто не помнил, как она попала в этот дом. Скоро приятный аромат горячего льняного масла и жарящейся рыбы выполз из окон и дверей кухни наружу и понесся по лесным дорожкам, зазывая гномов к столу.

Громко хлопнула дверь. Если Побудка дома, то значит – это Мизинчик. Действительно, запыхавшийся Мизинчик стремглав влетает в дом и с размаху ныряет под кровать. Побудка приподнимает край одеяла и, заглянув под него, спрашивает, что случилось. Мизинчик выкрикивает сообщение, что возле дома пасется в-о-о-о-т такой козел с в-о-о-о-т такими рогами, но он его не испугался, а как дал ему, как дал по рогам...

– Ну, если ты ему дал по рогам, то чего же тогда залез под кровать? – резонно поинтересовался Побудка.

– Так он же мог дать мне тоже…

– У тебя же рогов нет, – засмеялся Побудка.

– Так у меня ж есть другие места, – заметил Мизинчик, вылезая из-под кровати. Побудка выглянул во двор и увидел маленького козленка, мирно пасущегося на лужайке.

– Какой же ты все-таки фантазер, Мизинчик, – усмехнулся Побудка.

– Ну и что, – выглянув из кухни, вмешался в разговор Самтыгном, – ты в детстве был еще фантазеристее. Помнишь, когда примчался домой весь голенький, то сказал, будто бы на тебя напал дракон и обглодал всю твою одежду, и если бы ты чуть-чуть зазевался, то и тебя бы проглотил, помнишь?

– Так то была чистая правда! – обиженно воскликнул Побудка. – Я тогда просто не знал, кто это был – вот мне и пришло в голову, что это дракон. А это была саранча! Ты же знаешь ее – все объедает на своем пути, оставляет голую пустыню...

– И голого Побудку, – покатился со смеху Самтыгном. - А козленка ты не бойся, - весело обратился он к Мизинчику. - Он теперь наш. У него, похоже, мать волки задрали, так я привел его к нам, когда за водой ходил к роднику. Не оставлять же его хищникам. Ты, Мизинчик, лучше подумай, как мы его назовем.

- Сиротой, - тут же, не задумываясь, выпалил Мизинчик.

- Какой же он сирота, - возразил Самтыгном, - у него теперь мы есть.

Мизинчик вышел на крылечко, сел на ступеньку и задумался. Оказалось, что дать имя козлу не так уж и просто. «Ну, какие у него особенности? – рассуждал Мизинчик. - Козел как козел. Бодается. Бодун, что ли. Нет, не красиво. Глазом косит. Глазик. Тоже как-то не очень…», – Мизинчик спустился с крыльца и осторожно подобрался к козленку, соблюдая безопасное расстояние, обошел вокруг него, но ничего, что бы могло стать именем, не обнаружил. На свой страх и риск он сделал еще пару шагов, чтобы рассмотреть козленка поближе. Тот насторожился, наклонил голову и, на всякий случай готовясь к обороне, продемонстрировал свои маленькие, едва начавшие пробиваться рожки. Вокруг одного из них Мизинчик разглядел черный ободок. «Вот, – обрадовался он, – будет Черныш».

Тут во дворе послышались бодрые голоса. Это вернулись Чистюля с Колпаком и, поливая друг друга водой из дубового ковша, смывали с себя серую пыль земли, громко фыркая от удовольствия.

– Эй, там, у бочки! – крикнул им Самтыгном, – ужин стынет! – Чистюля с Колпаком, мокрые и веселые, чтобы не обходить слишком далеко через дверь, сени, коридор, залезли в столовую через окно и оказались там первыми. Самтыгном вошел с огромным блюдом дымящейся жареной рыбы и, увидев Чистюлю с Колпаком, не удержался от замечания:

– Ишь, какие прыткие, настоящие гномы.

– Сам ты гном, – ответили ему дружным хором братья, рассаживаясь по своим местам и подвигая к нему свои миски.

Ужин прошел не скучно. Мизинчик сообщил, что он назвал козленка Чернышом.

– Он же белый, – удивился Побудка.

– А у него один рог из черного растет, – пояснил Мизинчик.

– Черныш, так Черныш, – согласился Самтыгном и стал яркими красками описывать, как он тонул, как чуть не утопил Побудку, как они оба спаслись и как вытягивали на берег в-о-о-о-о-т такую рыбину, как она не умещалась на тележке, и как они придумали, чтобы ее уместить. Все радовались вдвойне еще и потому, что беда миновала, что Скорая помощь как всегда поспел вовремя. Гномы хвалили Побудку, восхищались его смелостью и находчивостью, но он оставался спокойным и грустным. Скоро это было всеми замечено, посыпались вопросы, не случилось ли чего с ним, когда он совершал свой подвиг, не простудился ли, может, у него температура или чего болит? Но Побудка сказал:

– Нет, ничего у меня не болит, я очень даже здоров – просто это должно случиться завтра. – Тут все сразу замолчали и сделались серьезными. Только Мизинчик ничего не понял и стал приставать ко всем с вопросами:

– А что должно случиться завтра? А это страшное? А оно должно случиться обязательно или может не случиться? А с кем это случится – с Побудкой или со всеми? А… – Ему не отвечали. Все столпились вокруг Побудки, смотрели на него грустно и ничего не говорили.

Вечер был тихий и бесполезный – никто ничего не делал. Даже Колпак не стал сегодня стирать свой колпак. Только кто-нибудь из гномов, порывшись в своем рюкзачке, вытаскивал из него какую-нибудь вещь, подходил к Побудке и протягивал со словами: "Возьми, вдруг пригодится". Чистюля отдал свой любимый очень прочный и острый складной ножик, над конструкцией которого бился целый месяц, и круглый хрустальный шарик, который отшлифовал до полной прозрачности:

– Для твоих опытов с магией, – сказал он, – будешь на нас смотреть.

Самтыгном не без сожаления расстался с термосом, который был изготовлен из березовой бутыли с хорошо подогнанной деревянной пробкой, утеплен слоем пакли, потом каких-то листиков и упакован в плотную корзинку из тончайших ивовых прутиков. А еще он подарил Побудке лучший свой крючок, который ему Чистюля выковал из чистой меди, грузило-голыш с природной дыркой у самого краешка и катушку отличной лески из жил старого кабана.