Я и Костя, мой старший брат

Я вкатилась в квартиру, согнувшись пополам от смеха. Ринулась в кабинет — мне не терпелось посмотреть, какое впечатление произведет мое появление на Костю.

Костя лежал, укрытый одеялом под свежим пододеяльником. Папа склонился над проигрывателем и отлаживал звук. Он поднял голову, удивился и выключил проигрыватель.

На Костино лицо невозможно было смотреть без смеха: из ожидающе-взволнованного оно стало удивленным, потом разочарованным, потом яростным.

— Здрасте! Я Светлана! — проговорила я сквозь хохот, — А куда вы девали рваный пододеяльник?

— Шпионка! — закричал Костя, отбрасывая книгу, — Подлость какая! Ну я тебе сейчас…

Он соскочил с постели.

— Костя, Костя, успокойся! — воскликнула мама. — Это твоя сестра!

— Змея она, а не сестра! — бушевал Костя. — В одиннадцать лет стать такой законченной скотиной! Что с ней дальше будет?!

Я спряталась за маминой спиной, но Костя выволок меня на середину комнаты и больно отодрал за уши. Я завизжала.

— Прекрати сейчас же! — вмешался папа. — Что это в конце концов за безобразие! Дня не проходит без стычек. Оставь ее в покое, слышишь!

— Ах, вы ее еще защищаете? — кричал Костя. — Потакаете ее подлостям? Кого вы воспитываете?..

— Ну что ты болтаешь? — прервал папа.

— Вы ослеплены родительской любовью, — кричал Костя, — а я ее насквозь вижу!..

— Ничего ты меня не видишь! — возразила я. — Ты сам ядовитая кобра!

Мама схватилась за голову. Папа сказал:

— Ни в какие ворота не лезет! И это мои дети!

— Что с тобой творится, Костя? — мягко произнесла мама, — В переходном возрасте с тобой было так легко! У тебя был такой спокойный характер! А сейчас просто невозможно! А ведь мы с папой — пожилые люди, Костя. Если с нами что-нибудь случится, вы с Ирой останетесь вдвоем…

— Да слышал я это сто раз!

— Я с ним ни дня не останусь! — заявила я. — Лучше уйду в интернат.

— Скатертью дорога! — ответил брат.

— Костя! — крикнула мама. — Это просто нестерпимо! Вы меня до инфаркта доведете. Я так устаю на работе, и вот вместо отдыха… Мне нужно собрать папу. Папа завтра улетает в командировку.

— А куда? — спросила я.

— На Командорские острова, — ответил папа. — Котиков снимать.

— Ух ты! — позавидовала я. — Привези детеныша.

Папа засмеялся и потрепал меня за волосы, а я забралась к нему на колени. Папа знал, что я хочу стать кинооператором, и хотя и обмолвился, что это не женская профессия, но не возражал. Ему даже правилось, что я хочу пойти по его стопам.

— Насчет детеныша не обещаю, — сказал он. — Но без подарка не приеду, не волнуйся.

— Вот-вот, — пробурчал Костя со своей тахты. — Привези ей живого крокодила. Пусть он ее заглотает.

— Костя, ты глупеешь не по дням, а по часам, — сказала мама. — Стыдно! Тебе двадцать один год!

— Вот именно! — запальчиво ответил Костя. — В двадцать один год у человека нет своего угла. Не могу никого пригласить в гости!

— Тебе ли жаловаться! Живем в трехкомнатной квартире!

— Мне нужна отдельная комната! — заявил Костя, — В конце концов я взрослый человек.

— Ты собираешься жениться? — испугалась мама.

— Это мое дело! — сердито отрезал Костя.

Мама с папой переглянулись.

— А ведь он прав, — сказал папа, — в какой-то степени. Ему сейчас отдельная комната нужнее, чем Ирине. Он много занимается. И кроме того…

— Не хочу! — закричала я. — Не отдам свою комнату!

— Тебя не спрашивают! — злорадно сказал Костя. — И вообще это не твоя комната, а моя.

— Нет, моя! Не выселюсь — и все!

— Опять начинается! — вздохнула мама. — Нет, это просто невозможно. А если бы мы жили в одной комнате, как живут еще многие?

— Не выселюсь! — твердила я, но уже чувствовала, что, раз об этом зашел разговор, меня обязательно переселят. Я давно опасалась этого, потому что в глубине души сознавала, что Костино требование не лишено справедливости. Его книги уже не помещались на полке и лежали стопками на полу. Часто пропадали тетради с лекциями, авторучки закатывались под тахту — места не хватало.

— Ничего, Ира, — сказала мама немного виновато, — мы тебе устроим тут уютно. Ведь в самом деле Косте нужна отдельная комната. Я уже давно об этом подумывала. Только руки не доходили. Все казалось, что не к спеху.

— И сейчас не к спеху! — отстаивала я свои права. — Жениться ему еще нельзя. У него еще идет перестройка организма.

— Ну, ты даешь! — захохотал Костя.

— Ира! — воскликнула мама. — Что ты в этом понимаешь?

— Не беспокойся, все понимаю! — ответила я с вызовом.

Мама какая-то странная. Когда я с ней рассуждаю о биотоках, о передаче наследственности, о возможности жизни на других планетах — она не удивляется, хотя и говорит, что сама она в моем возрасте об этих вещах ничего не знала. А когда я высказываюсь по вопросам женитьбы, ее это просто поражает. Между тем мы с девчонками часто говорим на эту тему.

А недавно с нами проводила беседу наша школьная врачиха. Она оставила в классе только девочек, а мальчишкам велела уйти. И говорила с нами о том, что мы будущие женщины, и о перестройке нашего организма. Мы потом несколько дней задирали нос перед мальчишками: мы-то будущие женщины, а они кто?

— Захочу и женюсь, — сказал Костя. — Тебя-то уж во всяком случае не спрошу.

— Ну ладно, — сказал папа, — решено и подписано. И давайте не откладывать. А то я завтра уеду, а вернусь хорошо если через месяц. За это время, я чувствую, вы окончательно перегрызетесь.

И они втроем принялись перетаскивать Костины вещи в мою комнату, а мои — в кабинет.

— Костя, ты лежи, — уговаривала мама. — У тебя ангина, тебе нельзя переутомлять сердце. Ира, ну что ты сидишь? Помоги нам?

— Ни за что! — заявила я. — Лишили меня собственного угла и еще хотите, чтобы я вам помогала! А вы знаете, что от огорчения в человеческом организме увеличивается холестерин?

— Боже, какая осведомленность! — сказала мама. — За что тебе только в школе двойки ставят?

Вскоре все было кончено. Костя перебрался на мою полутороспальную кровать, похожую на каравеллу Колумба, перетащил в мою комнату проигрыватель и магнитофон. Мои тетради, карандаши и линейки вместе с недочитанным Алексиным перекочевали в средний ящик папиного письменного стола.

Я сидела в кресле и чувствовала, что мой организм переполняется холестерином. Втайне я даже радовалась переезду — в моем распоряжении будет теперь большая комната да еще с телевизором. Но обидно все-таки — взяли и вышвырнули из своей комнаты, как котенка.

— Ира, иди ужинать! — позвала мама.

Я хотела гордо отказаться, но почувствовала, что умираю с голоду. Жевала я с мрачным видом, время от времени шмыгая носом.

***

До конца третьей четверти оставался ровно месяц.

Мне нужно было подтянуться по русскому и по математике. К сожалению, Люся дала мне «Портрет Дориана Грея», так что о четверке по математике думать не приходилось. Но по русскому мне бы хотелось вытянуть на четверку. У меня были такие отметки: четыре, три и три с минусом. Если бы я получила пятерку, четверка в четверти обеспечена. Приходилось разрываться между русским устным и Дорианом Греем. Дориан явно одерживал победу. Спасало только то, что меня пока но вызывали.

После того как мы с Костей обменялись комнатами, в наших отношениях наступило затишье. Правда, затишье враждебное — Костя со мной почти не разговаривал, не мог мне простить моего невольного розыгрыша. К нему зачастила Светлана — та самая, из-за которой произошел скандал. Они с Костей вместе учились и теперь готовились к школьной практике. Так, во всяком случае, Костя объяснял маме ее частые посещения. Но я-то подозревала, что ни к какой практике они не готовятся, а просто слушают музыку, плотно закрыв дверь. И мама, которая раньше без всяких церемоний заходила в комнату, когда там занималась я, теперь заходить стеснялась. А если нужно было взять что-нибудь из шкафа, смущенно кашляла у двери, а потом стучала и говорила: