Наша компания

— Пусть они и вовсе не прыгают, — говорю я, — лишь бы крепкие были.

— Мячи — и чтобы не прыгали! — удивился продавец. — Для чего ж такие псу?

— Чтобы жевать, — объяснил я.

Вернулся я в деревню с целым кульком отличных резиновых мячей.

Лежит теперь Малыш часами на пороге дома, зажмет в лапах упругий мяч и жует его, жует со всем своим упрямством рыжего пса.

Только один мяч изжует, как я ему другой кидаю: «Жуй в свое удовольствие, пес Малыш. Если надо, куплю тебе хоть пять килограммов мячей».

Днем пес Малыш бегает во дворе и в саду, гоняется за мухами, пристает к Орлику или, холодея от страха, заглядывает под ворота на незнакомую ему до сих пор улицу.

Набегается Малыш, устанет — и спит тогда где придется, хоть на солнце, хоть в тени. И спит таким беспробудным сном, что тормоши его за лапы, за уши, за хвост — ну, подох пес, да и только.

А вы знаете, какой Малыш прожорливый! Сказать даже совестно. Дашь ему хлеб — ест хлеб, дашь яблоко — грызет яблоко, уронит тетушка Улита на пол нитки — подберет и нитки. Летит комашка-невеличка, слышно, где-то гудит только, — подпрыгнет пес Малыш, хвать ее — и проглотит: все-таки как-никак кусок мяса перепал. Однажды Малыш съел даже зубную пасту. А уж какой он любитель сладкого, так другого такого поискать надо!

Оля почти ежедневно приносит ему какое-нибудь лакомство.

— Малыш! Малыш! — зовет его Оля, отворяя к нам во двор калитку. — Иди скорее!

И Малыш мчится к ней.

— Малыш ты мой, подкидыш, — приговаривает Оля. — Как тебе живется? Не обижает тебя Иван Григорьевич?

А Малыш прижмется к Оле и колотит ее по ногам хвостом.

— Нет, не обижает, да? Ну на, получай. — И Оля бросает ему или конфету, или пряник, а то и пирожок с вареньем.

По соседству с нами проживает кот Матвей — радушный, миролюбивый и очень вежливый.

Прогуливался однажды Матвей по нашему саду, как вдруг перед самым его носом предстало что-то рыжее. Может, кот был близоруким и сразу не разглядел, что под грушей дремал пес Малыш.

Кот Матвей решил: обойду рыжего стороной.

Но Малыш почуял пришельца и проснулся. Лаять еще Малыш не умел, котов тоже еще отроду не видывал, поэтому он потянулся, зевнул и принялся спокойно разглядывать какого-то мехового тощего незнакомца. Матвей вечно хворал и был очень худ.

Пес Малыш наблюдает: стоит себе незнакомец, нападать как будто не собирается, хвостом только шевелит.

Отряхнулся пес Малыш — поднялась от него пыль. Кот Матвей поморщился. Пес Малыш выставил от любопытства язык и направился к Матвею. Тогда кот Матвей ударил лапой по щенячьему языку.

И завязалась игра.

С тех пор кот Матвей сделался вторым после Орлика приятелем Малыша. Они даже ели из одной миски. Иногда к ним подкрадывались куры и воровали из миски куски хлеба и картошку.

Если куры становились слишком назойливыми, кот Матвей отгонял их, потому что Малыш по-прежнему боялся кур и удирал от них.

По причине слабого здоровья гулял кот Матвей редко, а лежал больше дома на печке и грелся. Жаре на улице Матвей не особенно доверяет — кто его знает, того и гляди хлынет дождь или подует холодный ветер. А на печке всегда сухо и тепло. Печь топят каждое утро, варят в ней обед, и тогда она до вечера остается теплой.

Когда Малышу делается невмоготу от скуки и ему не с кем поиграть — я уезжаю в поля осматривать лесные посадки, Орлик уходит пастись, других маленьких собак поблизости нет, а все большие собаки, злые, на цепи, — Малыш отправляется под окна дома, где живет кот Матвей, и скулит: «Выходи-и, поигра-а-а-ем...»

После игры Матвей подолгу умывается, вылизывает себя; Малыш помогает ему в этом своим большим языком.

До сих пор Малыш нигде не бывал. Если я шел на работу, он провожал меня до ворот.

— Малыш! Пойдем! — звал я его с собой.

Но Малыш за ворота ни на шаг.

— Ну и сиди дома, трус! — говорил я и уходил.

Но вот однажды надел я на Малыша ошейник. Ему не понравилось. Давай он его лапами сдергивать. Но я пристегнул к ошейнику ремешок и потянул Малыша на улицу.

Малыш упирался, крутил головой, и я его едва вытащил на дорогу. В карман я положил несколько кусков сахару.

Во дворе дома, где живет кот Матвей, стояла девчонка Нинка, хозяйка Матвея.

— Дядя Ваня, — кричит Нинка, — куда это вы собрались?

— Гулять.

— Можно мне с вами?

— Можно, Нинка. Присоединяйся.

Девчонке Нинке скоро двенадцать лет. Она худенькая и при ходьбе немного косолапит. Но зато никто в деревне из ребят не скачет верхом на лошади лучше Нинки. Во время летних каникул Нинка помогает пастухам пасти колхозных овец.

Нинка взяла у меня ремешок и повела Малыша.

— Пойдемте в лес, — предложила Нинка. — В озере его искупаем.

В лес так в лес.

Было очень жарко. У крайнего на селе колодца мы остановились напиться.

— Надо и Малыша напоить, — сказала Нинка.

— Из чего же нам его напоить? — задумался я. — Из ведра нельзя...

— Обождите, я придумала!

И Нинка сбегала и принесла огромный лопух. Из лопуха мы свернули кулек, налили в него воды и дали Малышу.

В лесу мы шли узкой тропинкой. Малыша спустили с поводка, и он бежал впереди нас.

Иногда Нинка забиралась в кусты орешника рвать орехи и звала за собой Малыша. Но Малыш не шел. «Ишь, какая хитрая! — думал он. — В кустах темно, только сунь нос — обязательно кто-нибудь укусит...»

Наконец мы добрались до озера. Вода в нем, неподвижная, точно заговоренная, была покрыта солнечными пятнами. В густых зарослях тальника и лозины копошились птицы.

Нинка подобрала платье и пошла в воду.

— Малыш, иди ко мне. Здесь совсем мелко. Не бойся, дурачок, не утонешь.

Малыш бегал по берегу, нюхал прохладную воду, пробовал лапой, но войти в озеро не решался.

Нинка поймала Малыша, внесла в воду и бросила.

Ух, и жутко до чего сделалось Малышу! Вспомнил он бочку и закричал: «Ай-яй-яй! Погиба-аю!» Глотнул воды, еще глотнул, да что толку: всю не выпьешь. Плыть надо. И поплыл.

Вылез на берег, дрожит, зуб на зуб не попадает, в животе вода булькает.

Нинка протягивает ему кусок сахару — не ест даже сахар, до того перепугался. Но постепенно обсох, перестал дрожать и задремал.

— Дядя Ваня, — шепчет Нинка, — а ну, как мы от него спрячемся? Только вы потихонечку.

Спрятались мы с Нинкой в кустах тальника. Малыш нам виден.

— Дышите носом, — приказывает мне Нинка, — а то через рот слышнее — сразу найдет.

Дышу через нос. Нинка тоже дышит через нос. Жалят комары.

Минуту дышим — спит Малыш. Другую дышим — спит. Пять минут сопим мы с Нинкой — спит себе Малыш и вовсе не собирается нас отыскивать.

— Это уже нахальство, — говорю я.

— Да, это уже нахальство, — соглашается со мной Нинка, поднимает комок сухой земли и швыряет в Малыша.

Малыш вскакивает, ничего спросонья не соображает — где он и что с ним — и пускается наутек в противоположную от нас сторону. Еле-еле Нинка его догнала.

Когда возвращались из лесу, Малыша пришлось нести на руках: он сильно устал и не хотел сам идти.

Каждый вечер на селе лают собаки. Уселся однажды Малыш на дворе, задрал морду и тоже начал, да только не лаять, а тявкать.

Надувается Малыш от усердия, ворчит и так и этак, тявкает: «Вот какой я уже серьезный пес вырос...»

Смотрю я на него и думаю: «Пес ты, пес, смешной Малыш, и что из тебя получится? И трус ты, и сладкоежка, и ростом не удался: шапкой тебя накрыть можно. Эх, пес ты, пес, один нос да хвост. Вот ты какой».

* * *

На осень и зиму я вынужден был уехать в город, в главное лесничество, и вернулся в село только весной.

Пес Малыш подрос, окреп, и на спине у него потемнела шерсть.

Меня он сразу узнал: начал суетиться, наступать на ноги, визжать.

Тетушка Улита пожаловалась было, что Малыш у нее горшок с тестом опрокинул, и как-то сырое яичко утащил и выпил, и у старой курицы-наседки хвост выдрал...