Наша компания

Франя закрыла глаза, и представилась ей гончарня. Сидит дедушка за станком, крутится колесо. Крутится, крутится — быстрее, быстрее.

Нет, это уже не станок, это уже колеса вагона. А где же дедушка? A-а, вон он. Машет Фране рукой на прощание и кричит. Фране едва слышно за грохотом колес. «До Москвы докрутил!» — кричит дедушка.

Дымит паровоз. Франя сидит в вагоне, а подле стоит ее корзинка. Хорошо, что все вещи поместились.

Ой! А платье? Она же его не выгладила и сидит в мятом, стыд какой! Но нет, платье на ней отглажено, каждый рубец, каждая складочка, воротничок накрахмален. В косах новые ленты — яркие, красные. Франя смеется.

Пассажиры на Франю смотрят, думают: куда эта девочка едет? Пусть думают, а Фране некогда. Подбегает она к окну — дым мимо летит, провода, столбы, а вот река и мост. Интересно, а как в Москве на метро под рекой ездят?

Франя крепко держится. Вагон из стороны в сторону раскачивается как качели. Ничего, Фране не страшно, она любит качаться на качелях. Москву бы поскорее увидеть, вот что!

Франя приподнимается на носки. Нет, не видно еще Москвы.

Франя бежит к другому окну — нет, и здесь не видно. Франя бежит дальше.

И вдруг дедушка... И грустный такой. А жаль дедушку, один он остался. Ничего. Франя в Москве выучится только и опять в колхоз вернется. Обязательно вернется! И других тогда в колхозе учить начнет, в новом Доме культуры, который сейчас строят. А пока она дедушке по радио петь будет.

Спит дед, руки на животе сложил и храпит. Наушники как надел с вечера, так и не снял. Спит прямо в них. А в наушниках играет музыка, но деду спать она не мешает. И вдруг Франя запела. Услыхал дед, глаза открыл, улыбается. «Эх, что за Франька, что за внучка, сверчок-волчок, — довольный, крутит дед головой. — Из Москвы мне поет».

Соседи собрались, слушают. Поздравляют деда. А Франя поет в Москве. Зал такой высокий, что потолка не видно. Люди сидят вокруг и на Франю смотрят.

... Франя открыла глаза: знакомая ладонь, огрубевшая от глины, шершавая, гладила ее по волосам.

Дверцы шкафа раскрыты. Ярко горит свет.

Макась, наклонившись, ласково смотрит на внучку.

Франя села.

— Глянь-ка, Франя, — сказал Макась.

И Франя увидела на вытянутой руке деда не просушенную еще глиняную кружку. Кружка большая, с тонкой изогнутой ручкой. На кружке нарисован Кремль. Даже кирпичики видны и елки около стены.

Франя потянулась к деду, обняла его за шею и поцеловала в щеку, пахнущую табаком.

— Какая большая чашка!

— Ничего, что большая, — ответил Макась, — полную будешь пить — подрастешь скорее, а там и учиться поедешь.

ЧУДИЩЕ ВОДЯНОЕ

Ребята лежали на берегу реки, загорали.

Это были члены «промысловой артели», которая занималась рыбной ловлей.

Самым младшим из ребят был Андрей Пузик.

Он не состоял членом «артели», а числился кандидатом.

Было жарко. В лугах потрескивали кузнечики. Изредка вброд через речку, постукивая по камням колесами, проезжала телега, высоко нагруженная сеном.

Ребята кто лежал на животе, покачивая в воздухе пятками, кто дремал, накрыв затылок свернутой рубашкой.

Вдруг Андрейка, придерживая на голове маленькую кепочку, вскочил и закричал:

— Глядите! Утенок!

Ребята лениво подняли головы и посмотрели в ту сторону, куда показывал Андрейка.

В небольшой заводи плавал выводок утят.

— Чего вы там? — в недоумении спросил Андрейку «председатель артели» Митя Шкворин.

— Утенок... — растерянно повторил Андрейка. — Кто-то утащил утенка под воду.

— Да ну тебя! — отмахнулись ребята.

— Не верите, да? — обиделся Андрейка, и его скуластое лицо заострилось от упорства. — Он только нырь... Щука, наверное.

— Ну, в нашей Быстрянке щука давно не ловилась, — снисходительно ответил Митя. Он был самый старший, обо всем знал лучше всех.

С речки домой Андрейка возвращался молчаливый: обдумывал план. Он поймает эту щуку. Тогда и в «артель» примут. Еще упрашивать будут.

Вечером Андрейка приготовил две удочки. Одну — коротенькую, с тонкой леской и маленьким крючком. Другую — толстую, длинную, с плотной леской и большим крючком. Потом сходил к колхозной конюшне, накопал червей и сложил в банку.

Рано утром, как только рассвело, Андрейка вскочил с кровати, завернул в бумагу лепешку и кусок творога, взял удочки, банку с червями, травяной садок и подхватил стул, который тоже нужен был ему для охоты на щуку.

Хотел выбраться незаметно, но проснулся отец:

— Ты куда это чуть свет?

— Да так, — нехотя ответил Андрейка. — Пойду к речке.

— А стул на что?

— Стул?.. Посижу на нем, отдохну.

— На стуле-то у речки? — удивился отец.

— Сыро утром — ну, и на стуле.

Отец больше не допытывался, а махнул только рукой.

Андрейка натянул свою кепочку и вышел из дому. Перевернул стул вверх ножками и, положив сверху завтрак, садок, банку с червями и удочки, приставил его к голове и, придерживая за спинку, отправился к Быстрянке.

В деревне было тихо: все спали. Иногда в какой-нибудь конуре протяжно зевал пес, а потом начинал чесаться, стукая лапой по стенке конуры.

Проходил Андрейка, пес с недоумением высовывался из будки — кого это несет в этакую рань? — и долго глядел вслед непонятному стулу, который передвигался на двух босых мальчишеских ногах.

На кольях забора сидели сонные петухи. Они вздергивали чуткие головы и дивились раннему путнику. Один молоденький петушок даже кукарекнул. Он подумал: если этот серьезный человек уже встал и куда-то держит путь, может, и всем людям в деревне пора уже вставать.

Ку-ка-ре-ку!

И при этом петушок вспорхнул с забора, сел прямо на перекладину Андрейкиного стула и клюнул сверток с завтраком.

— Кыш! — крикнул разгневанный Андрейка. — Кыш!

Вот и речка.

Из воды выползла на берег жаба. Она выгнула свою бородавчатую спину и задрала голову к выходящему из-за леса солнцу, так что было видно, как у нее пульсирует горло.

Над речкой стлался прозрачный, точно самоварный дымок, туман.

Прибрежный песок, пропитанный ночной сыростью, был холодным и темным.

Андрейка поставил в воду стул подальше от берега, подложил под ножки голыши, чтобы ножки не вязли в песке, и взобрался на стул с ногами.

Теперь-то он уже достанет до щучьего логова!

Нацепив червяка на крючок маленькой удочки, он закинул ее — прежде всего надо поймать пескарика или карася для наживки.

Вскоре поплавок дрогнул и пустил на воде круг.

Андрейка подсек. На крючке трепыхался пескарик. Андрейке положительно везло.

Он осторожно вынул изо рта пескарика крючок и наживил им большую удочку. Забросил ее на щучье место и стал ждать.

Щука с клевом что-то медлила.

Постояв на стуле минут двадцать, Андрейка вспомнил, что ничего еще с утра не ел.

Тогда он привязал удилище к стулу, а сам присел, развернул завтрак и начал закусывать.

Поплавок, как исправный солдат, стоял в воде ровно и не двигался.

Лепешка и творог были съедены, а щука все не клевала.

Андрейка обнял руками колени и застыл.

Солнце только еще светило, но не грело, и Андрейке было холодно.

По другому берегу реки прошли косари. Они постояли, посмотрели на Андрейку, на стул, посмеялись и пошли дальше.

«Пусть смеются! — утешал себя Андрейка. — А вот когда эту самую щуку вытащу, тогда от зависти все лопнут».

Андрейка продолжал сидеть. Вокруг ножек стула тихо завивалась вода. На светлом мелководье играли мальки и уклейки.

Андрейка все больше цепенел от холода, сморкался, постукивал коленями. Он поднялся, помахал руками и опять сел.

Андрейка вглядывался в зеленую толщу воды. Ему все представлялось, что там, в глубине, между стеблями стрелолиста, затаилась большая полосатая щука с вытянутым и сплющенным рылом. Затаилась, добычу подстерегает.