Под грозой (сборник)

в шахту, и говорил:

— Пойдем. Чего рот раскрыл?

Они пошли по широкому коридору шахты—

штольне. Было душно, темно. Шуршала под ногами

земля. Антошка шел неуверенно, ему все казалось,

что он оступится и упадет куда-нибудь в яму. Но

дорога была гладкая, мягкая. Першило в горле от

угольной пыли. Плыли навстречу огоньки, и каза-

лось, что они плывут сами собой. Огонек видно,

а человека нет, и только вблизи вдруг вырастала

темная движущаяся тень. Встречные шли с ночной

работы, движения у них были усталые, лица чер-

ные, истомленные, и только блестели глаза.

Антошка вспомнил, что тут где-то и отец,— он

ведь тоже в ночной смене. Вот бы повидать его...

И он решился спросить у шахтера, который молча

шагал впереди:

— Не знаете, дяденька, где тут мой тятенька

работает?

— А как его зовут?—спросил шахтер.

— Аверьян.

— А фамилия?

— Пантелеев.

Шахтер подумал и сказал:

— Такого я не знаю. Тут Пантелеевых много.

Спросишь у конюха Ивана, он тут всех знает.

Свернули в сторону. Показался свет. Запахла

конским навозом. Антошка обрадовался этому

запаху и жадно потянул носом. Пахнуло чем-то

знакомым, деревенским1 .

Антошка увидел пред собой большое углубле-

ние, вроде комнаты, укрепленное столбами. В углу

лежал большой ворох сена. Вдоль стены, у длин-

ного ящика на столбах, стояли лошади. Их было че-

тыре. Они тыкались мордами в ящик, где было на-

валено сено, отфыркивались, помахивали хвостами.

Антошку поразила эта подземная конюшня.

Он и прежде слышал, что в шахте есть лошади,

но не представлял себе этого ясно, а теперь вот

они перед глазами, и ему кажется странным, почти

диким, пребывание здесь лошадей.

Возле ящика, между лошадьми, двигалась ка-

кая-то темная, коренастая фигура, не обращая вни-

мания на пришедших.

— Дядя Иван, вот тебе помощника привел,

получай,—'крикнул шахтер.

Фигура обернулась, посмотрела на Антошку

и проворчала:

— Это не помощь, а немощь. Дают замо-

рышей, писклят, только возня с ними. Могила!

И, отвернувшись, стал ворочаться возле ло-

шадей.

Шахтер ушел. Антошка стоял у входа и не знал,

что делать.

«Дядя Иван, должно быть, не из ласковых»,

тоскливо подумал он. Все сегодняшнее тяжело

ложилось на душу, и эта новая работа в шахте не

обещала ничего хорошего.

Он посмотрел на лошадей. Они с покорным

сосредоточенным видом жевали сено, точно это

была тоже работа, и Антошке стало жаль их. Бед-

няги, попали куда! Бегать бы им на воле, таскать

на себе телеги, глядеть зоркими глазами по сто-

ронам, а их вот забросили в шахту, и живут они

в темноте, как слепые, и едят грязное, пыльное

сено...

— Ну, что ж стоишь?—искоса глянул на Анто-

шку дядя Иван.—Вон сено. Ложись спать.

— Спа-ать?—удивился Антошка.

-— Ну, да. Что ж тебе делать? Больше нечего.

— Меня в помощь вам прислали,—робко сказал

Антошка.

— В помощь,—заворчал дядя Иван.—Хороша

помощь. Чай, в шахте в первый раз?

— В первый,—сознался Антошка.

— Ну, то-то. Не знаешь, куда и ступить. А туда

же... помощь.

— Я возле лошадей могу,—сказал Антошка.—

У нас дома лошади есть.

— Дома,—засмеялся дядя Иван.—Вот дурной

хлопец. А шахты у вас дома есть?

— Нету.

— То-то, что нету. Дома ты на ночное лошадей

гонял, а тут куда погонишь? Ведь тут ходы—нора

на норе. Знающему заблудиться можно, а такому

сморчку, как ты, и подавно. Дают тоже помощни-

ков. Могила!..

Антошку ошеломил такой прием. И почувство-

вал он себя в шахте, как в лесу. Ведь, в самом

деле,—что он здесь? Червяк, козявка —не больше.

Не знает, куда и ползти. И страшно как: темь да

темь, да шорохи разные. Весь в земле, как в кап-

кане. Обвалится глыба, прихлопнет— и следа не

останется. Никто и знать не будет...

Однако, как ни ворчал дядя Иван, а все-таки

велел Антошке взять на повод двух лошадей и итти

за ним. Двух других он повел сам.

Дорогой Антошка спросил:

—■ Не знаете ли, дяденька, где тут работает

Аверьян Пантелеев.

— Это здоровый такой? Русявый?

— Да.

— Далеко, брат, в дальнем забое. А тебе он

зачем?

— Это мой тятька.

— Бона,— сказал дядя Иван, и в голосе его про-

скользнуло что-то доброжелательное.—Аверьяна

я знаю, не раз с ним по трактирам путался. Чело-

век он теплый... А тебя как зовут?

— Антошка.

—■ Ну и ладно, так, значит, и будем величать.

Вид у дяди Ивана стал совсем простой, прими-

ряющий, и у Антошки отлегло от сердца. Дядя

Иван совсем не такой, каким показался сначала;

ворчит, а на самом деле добрый, с ним можно жить.

И Антошка веселее оглянулся кругом. Темнота

шахты уже не казалась враждебной, пугающей.

Лампочки светят хотя и тускло, а все же разго-

няют мрак. И свет у них мягкий, приветливый.

Что-то шумит далеко,—должно быть, вода. Ло-

шади идут тихо, спокойно, склонив головы, и в их

спокойствии есть что-то доброе, близкое человеку.

«Ничего,—думал Антошка,— и в шахте жить

можно, лишь бы только не обижал никто. Тут хоть

ребят озорливых нету и некому дразнить и коло-

шматить».

IV.

Много в тот день нового увидел Антошка, так

много, что даже не почувствовал тягости от пре-

бывания в шахте.

Видел, как грузят углем вагончики и таскают

их лошадьми от забоев к клетям по галереям

шахты. И сам Антошка водил уже лошадей туда

и обратно и быстро наловчился прикреплять

и отцеплять вагончики.

Видел, как работают шахтеры. Ой, какая это

трудная, тяжелая работа! В забоях душно, низко,

тесно. Угольная пыль так и лезет в рот и глаза, от

глазоедки не продохнешь, и зуд такой в горле,

будто кто водит там тонкой травинкой.

В забоях по пяти—шести человек. Одни стоя,

другие сидя, третьи лежа, колотят кайлами по пла-

сту, ломают уголь. Только и слышно: тук-тук, тук-

тук. Лампочки чуть освещают фигуры и лица, чер-

ные, присыпанные осколками угля и пыли. Эти

осколки брызжут фонтанами от ударов стали и по-

крывают черным слоем голову, шею, плечи. Когда

их соберется много, шахтер встряхнется, как

лошадь, и опять долбит, долбит...

Тут же копошатся и другие фигуры. Они под-

бирают уголь, грузят вагончики, откатывают их

к продольной галерее, где лежат рельсы.

И над всеми этими копошащимися в тупике

людьми висит темное, тяжелое дыхание изнуритель-

ного труда. Слышится порою смех, говор, окрик,

иногда и запоет кто-нибудь, но все это быстро

обрывается, точно звукам тяжело и тесно в пыль-

ном забое, и только слышится глухое, однообраз-

ное постукиванье— тук-тук, тук-тук...

Иногда громыхнет что-нибудь вдали и пробе-

жит тихой дрожью по галереям, всколыхнет сон-

ный воздух шахты. Это в других забоях взрывают

динамитом крепкие слои угля. И становится жутко

от этого громыханья. Чудятся обвалы и взрывы

гремучего газа, о которых уже не раз слышал

Антошка.

Он смотрит внимательно, следит за всем, что про-

ходит перед глазами, и его охватывает тайная жуть

и тревога. Страшен ему кажется труд шахтерский.

Это не то, что землю пахать, сеять, молотить. Там

человек на просторе на солнышке, при свете днев-

ном; а здесь вечная тьма, жуть и всякие страхи. Тут

над человеком владычит темная земля. От нее ни-

куда не уйдешь, человек в ней, как мышь в ло-

вушке—прихлопнет, и все кончено... Да и работать

наверху разве так трудно? Там можно встать, вы-

тянуться, расправить усталые члены. Покурить, па-