Под грозой (сборник)

— А-а, — вымолвил отец и, выпрямившись,

шагнул к дверям.

Вошел, и прямо к кровати. Наклонился над

одеяльцем. Там куксилось и покрикивало малень-

кое, красное существо.

Отец взял сверточек в руки, долго смотрел на

сморщенную рожицу и вымолвил с теплой усмеш-

кой:

— Большевик будет. Под грозой родился. Ишь

ты какой.

Положил бережно большевика в одеяльце около

матери и сказал:

— Ну, здравствуй, Даша. Вот и вернулся...

В городе радость и у нас радость. Теперь зажи-

вем...

22.

Радостный был этот день.

Земля как будто тоже разделяла радость побе-

дителей. Уползли куда-то туманы, прорвалась дым-

ная муть, стоявшая десять дней над городом, и

заиграло солнце.

Оіец вскоре ушел-— были большие митинги в

разных частях города. Побежал и Андрейка с то-

варищами.

Не узнать было города в этот день. Те самые

улицы, по которым еще вчера, крадучись, проби-

рались одинокие прохожие, ожили, зазвенели го-

лосами, запрудились народом. Плыли, колыха-

ясь под ветром, как паруса, красные знамена. Му-

зыка будила в домах звонкое эхо. Длинными вере-

ницами тянулись красные войска. Гул голосов

несся им навстречу—рабочие встречали своих из-

бавителей.

На углу большой улицы, выходившей на пло-

щадь, ребят затерло. Перед ними было людское

море. Оно двигалось, волновалось, шумело. Лица

были обращены к площади. Оттуда доносилась

музыка, слышались все ближе и громче крики

«ура».

Вот пронеслось, как вихрь, над толпой одно

слово:

— Комендант. Комендант.

Андрейка уцепился за карниз, приподнялся и

увидел посредине площади автомобиль, а на нем

крепкого, коренастого матроса. Лицо у него моло-

дое, возбужденное. Он говорил что-то, подкре-

пляя свою реь четкими движениями рук. Долетали

только обрывки речи, но все же можно было разо-

брать, что говорил он о пролетарской революции,

о власти Советов, о том, что царству рабочих и

крестьян не будет конца.

И тысячи голосов, сливаясь в один мощный

раскат, подтверждали это.

Площадь волновалась, как море под весенним

ветром. Волны людские плыли и плыли по руслу

улицы, и над ними вздымались алыми парусами

знамена.

Автомобиль двинулся дальше, увозя корена-

стого человека в синей матроске. Казалось, он плыл

в толпе, и неслись вслед многотысячные голоса:

— Да здравствует Власть Советов! Да здрав-

ствует пролетарская революция во всем мире!

Ребята двинулись вслед за автомобилем. Как

маленькие рыбки, плыли они в толпе. Порой их

захлестывало, бросало то к стенам домов, то на

мостовую. Но они пробирались все дальше и

дальше.

На площади водоворот людской кружился с

страшной силой. Андрейка оглянулся и не нашел

товарищей. Их унесло куда-то. Стало досадно. Но

жалеть и раздумывать было некогда. Течение уно-

сило его все дальше и дальше.

Опять площадь. И на ней кто-то говорит. Голос

как-будто знакомый. Андрейка вытянулся, на-

сколько мог, и все-таки ничего не увидел, кроме

стен и голов.

Впереди стоял молодой рослый парень в овчин-

ной куртке. Андрейка уцепился за его рукав и вы-

тянулся в ниточку.

Парень оглянулся, посмотрел дружески на

Андрейку и сказал:

— Лезай ко мне на плечи.

Андрейка легко, как котенок, взобрался на

плечо парня, глянул на площадь, и сердце его за-

колотилось.

Среди людского моря Андрейка увидел отца...

Он стоял выше других, лицоім к Андрейке, и гово-

рил. Голова была открыта, черный клок волос сва-

лился на лоб. В одной руке была шапка, а другой

делал такие движения, словно собирал в при-

горшню свои слова и разбрасывал их по площади.

Гордой радостью залилось лицо Андрейки.

Отец говорит и слушают его тысячи людей.

До Андрейки ясно долетали слова отца. Гово-

рил он о том, как сидел с товарищами в тюрьме,

каждую минуту ожидая, что гайдамаки выведут

их в поле и расстреляют.

— Нас морили голодом и холодом, душили тес-

нотой, били прикладами, и вот пришли наши това-

рищи и освободили нас. Конец гайдамацкому

гнету, и власть теперь в наших рабочих руках!

Будем же, товарищи, стоять крепко за нашу про-

летарскую власть Советов! Лучше ее нет, и не мо-

жет быть для трудового народа...

Площадь загудела, взметнулись кверху тысячи

рук, заплескали ладо«и, загрохотало «ура». Му-

зыка рванула медными глотками, и все смешалось

в ее реве.

Парень, на плече которого сидел Андрейка, так

захлопал руками, что Андрейка чуть не свалился.

— Это мой батько говорил, —крикнул Андрейка

парню в самое ухо.

— Да ну? —удивился парень.

— Не сойти с этого места,—заверил Андрейка.

Парень качнул головой и сказал:

— Молодец. В самую точку ударил... Слышь,—

обратился он к соседям,—это его батько говорил.

Соседи посмотрели на Андрѳйку так, словно и

он что-нибудь значил.

Андрейка хотел пробраться к отцу. Но как про-

браться, если стеной стоит народ? Он только видел,

как сошел с возвышения отец и исчез в толпе.

На его месте поднялся другой—-в шинели, вы-

сокий, с худым бритым лицом, и стал говорить.

23.

Был еще один день, когда всколыхнулся весь го-

род и улицы снова превратились в людские потоки.

Хоронили товарищей, павших при взятии го-

рода.

Длинная вереница обтянутых красным гробов

поплыла вдоль улиц на руках товарищей.

Шли медленно. Музыка играла похоронный

марш. Красные и черные ленты на гробах тихо

колыхались. И колыхались знамена, плывшие

алыми парусами навстречу теплому ветру, срывав-

шемуся с Днепровских гор.

День был облачный, с проблесками солнца,

таял на улицах снег. Шли мимо сада, стоявшего

за железной решеткой на днепровском обрыве.

Черные деревья шушукались между собой, покачи-

вая ветвями, и видно было, что им хочется тепла.

Андрейка шел с ребятами городских школ. Ре-

бята старательно выравнивали шаг, идя густыми

колоннами, по восьми в ряд.

Музыка играла торжественно, а когда она смол-

кала, то раздавалось пение, такое же торжествен-

ное и величавое.

Андрейка в первый раз видел такие похороны.

Не было ни попов, ни икон, ни заунывного звона.

В пении и музыке слышалось больше бодрости,

- чем печали, как будто провожали не мертвых, а

живых товарищей, уходивших куда-то на боевую

работу.

Андрейка переглянулся с товарищем, шустрым

пареньком, которому хотелось не итти, а бежать,—

так и рвался вперед— и сказал:

— А без попов лучше.

— Куда-а,—-даже подпрыгнул тот.—Тут му-

зыка, как на параде, а там как заведут, как замур-

монят, аж сумно станет.

Когда поднялись на бугор и остановились на

минуту, чтобы выравняться, Андрейка оглянулся и

увидел бесконечный людской поток, тянувшийся

по улице вдоль сада. Начало было там, где пока-

чивались красные гробы, а конец терялся далеко

внизу, за домами.

— Народу-то... страсть,—заговорили ребята.

— Прежде генералов так не хоронили. А тут—

простые солдаты.

Двинулись дальше, по высокому берегу Днепра.

Подкрадывался вечер, небо расчистилось, стало

розовато- синим. Солнце спряталось за буграми, но

Заднепровье еще было залито светом, и ярко, как

костры, горели окна в пригородных домах.

...Настанет пора и восстанет народ

Великий, могучий, свободный...

раздавались в вечерней тишине звучные голоса.

Потом и костры погасли. Густо-синяя мгла

легла на леса, на равнину. А небо порозовело,