С утра и до вечера

прямо к ней на листок.

На вспышки других самцов он обычно не отвечает.

Значит, есть разница в сигналах самки и самца. Зоологи

присмотрелись внимательнее и действительно вот что заметили:

самец в полете зажигает фонарик примерно через каждые

5,8 секунды. Но самка отвечает ему всегда через две

секунды после того, как погаснет последний его сигнал.

Можно привлечь светлячка и неярким искусственным

светом, включив его на мгновение через две секунды после

сигнала самца. Форма светящихся пятен, яркость и

продолжительность самой вспышки вносят дополнительные

отличия в световые коды самца и самки.

И уж конечно, сигнальные системы разных видов

светлячков совсем не одинаковы.

Самое странное, что если к одной самке спешат

несколько светлячков, они нередко вдруг начинают перемигиваться

с ней в одном для всех ритме — синхронно.

А тропические светлячки «поют» своим дамам огненные

гимны только хором, всей стаей в унисон вспыхивая и

затухая. Как тетерева на болоте, жуки собираются на

токовища на каком-нибудь одном, всегда постоянном дереве.

И здесь все разом зажигают и все разом гасят свои

огоньки. Мигают, скажем, 100—120 раз в минуту. Жуки на

соседнем дереве тоже вспыхивают согласованно, но не «в

ногу» с первым деревом. А третье и четвертое деревья

«полыхают» на свой лад.

Зрелище это, говорят, потрясающее. Лесная

иллюминация затмевает своим блеском ночные рекламы больших

городов.

Час за часом, ночь за ночью, неделями и даже месяцами

мигают на дереве жуки все в том же ритме, как и много

дней назад. Ни штиль, ни сильный ветер, ни ясное, ни

облачное небо, ни даже дождь не могут изменить ни

интенсивность, ни частоту вспышек. Только слишком яркое

сияние полной луны как будто бы смущает жуков, и они совсем

перестают светиться.

Можно также нарушить синхронность их вспышек, если

осветить дерево яркой лампой. Но когда лампа погаснет,

жуки опять, словно по команде, начинают мигать «в ногу».

Сначала те, что в центре дерева, приспосабливаются к

одному ритму. (Предполагают даже, что в огненном оркестре

есть дирижер.) Потом соседние жуки подключают к ним

свои нервные «реле», и постепенно волны мигающих в

унисон вспышек распространяются по ветвям дерева во все

стороны.

Можно себе представить, как горда жучиха, тихонько

подмигивающая где-нибудь в кустах, в честь которой

устроен весь этот фейерверк!

В мае видели, наверное, как тяжелый и мохнатый шмель

летает вокруг деревьев. Сядет на дерево, что-то вроде ищет

в коре. Перелетит немного выше или ниже и опять исследует

дерево. Потом перелетит на соседнее дерево.

Присмотритесь: шмель кусает его. Через несколько

метров опять приземляется на какой-нибудь ветке, куснет

листочек и летит дальше.

Облетев по кругу и «покусав» много деревьев и кустов,

возвращается к месту старта и начинает новый заход.

Так с утра до ночи летает и летает, словно заведенный,

по одному и тому же маршруту, ставя новые и подновляя

старые метки.

Поймайте его и подержите в коробочке. Когда

выпустите, он полетит не к цветам, чтобы напиться сладкого

сиропа, а вернется к своим таинственным кругам, от которых вы

его час назад оторвали.

Иногда голод заставляет шмеля поспешить к цветущим

полям клевера и наскоро утолить его там несколькими

жадными глотками нектара.

А потом снова непреодолимая сила влечет его к

«покусанным» кустам.

Лишь недавно наука разгадала секрет странных

манипуляций шмеля. Оказывается, он оставляет на кустах и

деревьях, на травах и цветах свои «любовные письма»,

приглашения на свидания. В шмелином роду занимаются этим

не самки, а самцы. У основания их челюстей, жвал, есть

пахучая железа. Летая утром по лесу или лугу,

шмель-самец кусает былинки и листочки и оставляет на них свой

мужской запах. Самки чуют его, летят к меткам и ждут

у одной из них «пылкого поклонника».

У разных шмелей и запахи разные. Кроме того, чтобы

избежать недоразумений, «различные виды,— пишет Карл

Фриш,— в своих сентиментальных прогулках

придерживаются различных маршрутов». Одни метят нижние ветви

деревьев и их корни, других тянет к листьям у вершины.

Третьи предпочитают просторы полей и шелест луговых

трав, к которым и приглашают на свидания своих подруг.

Рыбки-интеллектуалы

В большой реке Нил живут маленькие рыбки хаплохро-

мис и тилапия. Когда приходит пора размножения, их

самцы начинают строить гнезда.

Тилапия выбирает укромный уголок на дне реки, за

камнем или между корнями растений. Ложится здесь плашмя,

бьет хвостом по воде и кружится на одном месте, кружится,

и в песке образуется ямка.

Тогда самец уплывает за «кирпичами»: приносит во рту

камешки и укладывает их рядком вокруг ямки. Строит по

ее краям крепостной вал из камня.

Теперь плывет за самкой. Как найдет ее, «танцует». Это

особый такой пригласительный сигнал.

Самец боком-боком медленно плывет перед самкой,

склонив корпус головой вниз под углом 30—60 градусов к

горизонтали. Если она останавливается, он поджидает ее.

А потом опять в той же странной позе — боком к ней и

головой вниз — плывет к своей ямке и ведет за собой

подругу.

А хаплохромис несколько иначе, чем тилапия,

приглашает невесту. Он тоже замирает перед ней в

экстравагантной позе. Задняя половина его тела параллельна речному

дну, а переднюю он так изгибает, что торчит она вверх от

его хвоста под углом градусов тридцать — сорок.

Так объясняется он в любви.

Она покорена красноречивым признанием и плывет за

ним к гнезду. Здесь в ямке рыбки еще немного играют:

самка плавает кругами, а самец за ней, упираясь головой

в ее хвост.

Затем она откладывает на дно ямки сто маленьких ик-

ринок, а если самка большая, то и четыреста. Вот

отложила последнюю и вдруг... Что же она делает?

Проглотила одну икринку, потом другую, третью... И все

съела?

Нет, не съела: икринки у нее во рту остались. Кенгуру

в особой сумке своих детенышей вынашивает. А у хапло-

хромиса и тилапии колыбель во рту.

Набив икринками полный рот, рыбка прячется в

зарослях. Стоит здесь неподвижно. Недели две ничего не ест,

только дышит тяжело да икру во рту время от времени

переворачивает, чтобы лучше развивалась.

Сначала, приоткрыв рот, дышит часто около минуты,

потом с полминуты будто жует — движет вверх-вниз нижней

челюстью. Рот открыт теперь шире и видно, как в нем

перекатываются икринки. Потом опять дышит минуту и снова

полминуты перекатывает икринки во рту, опять дышит и

переворачивает икру... И так днем и ночью много суток

подряд.

От голода у рыбки живот подтянуло, костлявые бока

впали, а голова раздулась. Икринки ведь развиваются, во

рту им уже тесно.

Ну вот — наконец-то! — на десятый день (у хаплохро-

миса) или на двенадцатый — четырнадцатый (у тилапии)

появляются на свет мальки, каждый не больше блохи.

Первые дни малютки живут во рту у матери. Потом

нерешительно покидают необычный дом.

Незадолго перед тем, как они из него выберутся, рыбка-

мать оставляет убежище и беспокойно плавает вверх-вниз.

Когда проплывает у дна, царапает и скребет о песок

распухшей головой, словно мальки ее раздражают. Но если один

из них выскочит изо рта и убежит, она бросается в погоню

и снова «глотает» его.

Однако наступает момент, когда мальки, как горох из

дырявого мешка, выскакивают изо рта матери и она не