Красная петля

Я не хотел говорить ей, как мне досталось, не хотел прибегать к такому оправданию.

– Я не могла до тебя дозвониться, – спокойно промолвила она. – Ты говорил, что будешь вечером, после съезда. Я знала, что ты выехал рано, поэтому ждала к ужину. Звонила, но твой телефон не отвечал. Девочки вскочили среди ночи, тоже озадаченные: где же Арти? Я сорвалась. Наорала на них. Это тебе предназначалось. Потом стало совсем поздно, и я перепугалась.

– Макси, я свинья. Скажи, как там девочки? Чем занимались на неделе? В «Шесть флагов» ходили? Купались?

– Мы же ничего не знали про тебя.

– Прости.

– Ладно.

В размеренных репликах Максин слышалось недоверие. По складу она была сдержанна, почти никогда не срывалась, эмоции держала при себе.

– Как там погода?

– Нормально. Ураган надвигается, – сказала она.

– Вам не опасно там оставаться?

– Не хочу говорить о погоде.

– Еще один день – и я с вами. Обещаю.

– То есть сегодня тебя тоже не ждать?

– Я постараюсь.

Последовала долгая пауза. Десять-пятнадцать секунд она молчала.

– Знаешь что, Арти?

– Что?

– Не старайся. Не приезжай. Я не вынесу напрасного ожидания. Вечером ждать, утром надеяться… Теперь ты говоришь, что осталось еще одно дельце, еще на денек. Знаешь что? Не бери в голову, мы как-нибудь догуляем отпуск.

– Я приеду. Богом клянусь.

– Не надо. Серьезно. Арти, нечестно так поступать с девчонками: они спрашивают, когда ты приедешь, мы начинаем суетиться. У тебя есть дело в городе – так делай. Мы вернемся домой в конце недели. Соберемся снова вместе. Не надо тебе к нам сейчас.

– Я скучаю по тебе.

– В другой раз как-нибудь. В Париж съездим или еще куда. Будем снова вместе, ты и я. Но сейчас лучше тебе здесь не появляться.

Я пытался возразить, но Максин пропала – щелчок и обрыв связи. Я пробовал снова дозвониться, но не сумел.

Какое-то время я читал материалы из папок Сида. Полотенце на руке порозовело. Минут десять кровь не останавливалась, и я уже подумывал отправиться в травмпункт при больнице Сент-Винсент. Но сама мысль об этом была невыносима: тащиться туда, сидеть в холле среди наркоманов с передозом, мамаш с орущими младенцами, астматиков и стариков-сердечников. Я присел на край ванны, положил сигарету на раковину и перетянул руку, как сумел. Снова позвонил Максин. Она вышла, сказала ее мать.

В аптечке нашел две таблетки перкодана в пластиковом пузырьке, проглотил их и заснул. Когда проснулся, было уже темно, а простыня вся измазана кровью.

19

Лили сидела там, в баре, обхватив бокал. Она говорила, что бывает здесь чуть ли не каждую ночь, и я пришел, чтобы поговорить с ней о Толе. Сида Маккея Лили тоже знала.

Может, я просто искал предлог для встречи с ней, но я себя убедил. Я отыскал ее в баре почти за полночь. От обезболивающих в голове стоял туман.

Увидев ее, я дернулся и застыл в дверях как вкопанный. Она сидела спиной ко мне, в тонкой белой блузке, влажной от пота, который так и не высох до конца в прохладном баре.

Будто ощутив мой взгляд, она обернулась.

– Что случилось?

– Ничего. – Я подошел к ней.

– Неважно выглядишь, – заметила она. – У тебя шишка на голове.

– Какой-то козел в Бруклине долбанул мою машину, – объяснил я.

– Но ты цел?

– Наверное, мне лучше уйти.

– Ты же только пришел. Давай посидим немного, – Лили соскочила со стула у барной стойки и проследовала к столику у окна. Я сел напротив.

Зал был пуст, если не считать двух мужчин в дальнем конце и парочки, которая появилась из темной задней комнаты и поспешила на улицу.

– Ты искал меня, – сказала Лили. Это не было вопросом.

Я не ответил.

– Моя машина где-то в Бруклине, – произнес я. – Надо ее забрать. Все из-за какого-то придурка. Не дают проходу.

Она засмеялась.

– Тебя задержали? – спросил я.

– Ну да. Уроды. Похватали всех манифестантов, кто под руку подвернулся, и дня два мариновали в каком-то кошмарном месте у реки, практически без еды и питья. По правде сказать, неприятно, – добавила она. – Но зато разговоров – на месяцы. Всех достану насмерть. Порой я и сама себя достаю. Как мне осточертела эта политика, Арти.

– Тебе-то?

– Да.

– Вина хочешь?

Она кивнула.

Я подошел к стойке, заказал выпивку. Китайский паренек, подменявший хозяина, налил два бокала белого вина, принял деньги и снова взялся за книгу, кивая в такт музыке из колонок, какой-то ерунде в стиле техно. Ну и славно, подумал я. Не хотелось слушать ту музыку, которая когда-то так нравилась нам с Лили, ту, что всегда ставил хозяин бара. Я возвратился к столу.

– Спасибо, – сказала Лили.

– Не думаю, что высижу долго здесь с тобой.

– Можем поговорить о выборах. Чтобы расслабиться.

Нащупывая пачку сигарет, я брякнул, не подумав:

– Не разрешай мне спать с тобой. Дай слово.

– Самая невинная просьба в моей жизни, – засмеялась она. – Я постараюсь.

– Лили, я боюсь.

– Чего?

– Всего.

– Поэтому ты решил меня найти?

– Да. Я беспокоюсь за Толю.

– Скажи, что тебя напугало?

– Ты ведь знаешь Сида Маккея?

– Конечно. Знала когда-то. Немного. И недолго. А что? Он был симпатичным и нравился мне. Заботился о молодых репортерах. Хороший человек.

– Насколько близко ты его знала?

– Говорю же, немного, совсем немного. При тебе познакомились, помнишь? И потом виделись время от времени.

– Где?

– Гае придется. Не помню. Может, в «Рауле» или еще в каком-то ресторане, а может, у Рикки. Мы же с тобой всех знали, верно? В смысле, были общительные. Почему ты спрашиваешь о Сиде? Перед тобой я. Ты пришел поговорить со мной. Нельзя же огорошивать меня странными вопросами и надеяться, что я не полюбопытствую, к чему бы это?

– Нельзя.

– Так в чем дело?

– Он умер.

– Господи. Жалость какая. От чего он умер? Не такой уж он старик.

– Его убили. Кто-то ударил его по голове железкой и сбросил в реку. Точно не знаю.

– В самом деле жаль. Мне он нравился.

– Сид нравился всем, насколько удалось выяснить.

– Тебя это настораживает? Почему бы людям не любить его? Может, такой он был приятный человек.

– А еще какой?

– Помешан на работе. Он считал, что если у тебя нет трех безупречных источников, на которые можно сослаться, сюжет давать нельзя. Витал в заоблачных высях, и многих это бесило, – сказала Лили, – Но, как я помню, он был не робкого десятка. Когда-то давно я повстречалась с ним в Советском Союзе, и он был на все готов ради правдивого репортажа. Но ведь за это не убивают. – Она посмотрела на меня. – Почему же его убили? – Она допила свое вино. – Ах, я почти забыла: ты живешь в мире, где людей принято убивать.

– И тебе это всегда претило, верно?

– Уж точно, – едко ответила она. – Хочу еще выпить.

Она встала, проследовала к стойке, и бармен наполнил ее бокал. На этот раз она расплатилась сама.

– Наверное, в твоем мире все по-другому и покойников там нет, – произнес я, когда Лили села. – Ты скорбишь о них на расстоянии, сидя перед телевизором. Нет бы сразу сказать, что не выносишь мою работу. Ты молчала и ненавидела то, что я делаю.

– Зачем ты нападаешь на меня?

– Ты первая.

– Не будь дурачком, Арти. Я нормально относилась к твоей работе.

– А кто хотел загнать меня в юридический колледж?

– Я думала, ты способный. Считаешь это высокомерием? Что ж, никогда не любила оружие. Ясно?

– Как Бэт?

– Скучает по тебе.

– Вот это ты зря.

– Ты ведь сам спросил. Пора уже повзрослеть, – заявила она. – Переступи через это. Я бросила тебя. Прости. Ты говоришь, что никогда не изменял, пока мы жили вместе, был чист, аки ангел? Я сделала то, что пришлось сделать, – ушла. Хочешь поговорить об этом – говори. Но не будь младенцем. Что за тупое мещанство, Арти? – Внезапно она разъярилась, я помнил, как это у нее бывает. Она никогда не лгала, не лукавила; между нами не было фальши или недомолвок, и для меня, уроженца «королевства кривых зеркал», это было поразительно.