Приговор

Хоакин решил рыбачить только по утрам, а после обеда прогуливаться по улицам: может, получится с кем-нибудь разговориться — спросить, с кем дружила Люси, и все такое. Он не планировал повторно допрашивать Рея, Хосе или Пилар, пока не соберет как можно больше информации. Но разумеется, если наскочит на них во время своих променадов, то постарается направить разговор в нужное русло.

На следующее утро в четыре утра он стоял на лодочном причале и терпеливо дожидался Джеральдо, которого не было почти до пяти. Вероятно — только вероятно, — что ранним утром на озере удастся что-то узнать об интересующих его персонажах. Сначала Джеральдо не заметил приезжего, был занят тем, что спускал на воду маленькую лодку. Хоакин встал у него за спиной.

— Я предупреждал, что поймаю тебя на слове, — почти прошептал он. Углубленный в свои мысли, Джеральдо чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Господи, как ты меня напугал. — По его глазам не было заметно, что он узнал появившегося рядом человека. Хоакин это сразу понял.

— Я Хоакин, — назвался он. — Мы познакомились вчера вечером у Розы. Ты пригласил прокатиться с тобой на лодке.

Джеральдо мгновение колебался, соображая, что произойдет, если он возьмет незнакомца с собой, а память в это время тщетно силилась восстановить события вчерашнего вечера. Наконец что-то стало проясняться в его голове, и подозрения рассеялись.

— Да-да, припоминаю, — кивнул он. — Подожди, сейчас возьму шест и фонарь и поплывем. Извини, что опоздал.

— Ничего.

Они отчалили в лодочке, снабженной пятнадцатисильным мотором. Потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до озера. Джеральдо круто повернул влево, заглушил двигатель и вытащил его из воды. Затем установил в уключины весла и погреб к берегу.

— Мотор их распугивает, — объяснил он. — Надо сохранять полную тишину. — Это были его первые слова с тех пор, как они отошли от пристани. У берега Джеральдо вынул из воды весла и позволил лодке свободно дрейфовать. В левую руку он взял фонарь, в правую — длинный шест с заостренным наподобие копья концом и так пристально вгляделся в берег, что это удивило Хоакина.

Хоакину было не привыкать проводить время на воде до рассвета: плыть без цели, прислушиваться и различать лишь плеск случайной волны или звук выпрыгнувшей над поверхностью рыбы. Однако этот опыт был совершенно иным. Луны на небе не было. Озеро за спиной напоминало черный занавес пустоты, берег — непроходимые Джунгли. Над водой веяло холодом, и от этого казалось, что температура гораздо ниже шести градусов. Хоакин был в тенниске без рукавов и, чтобы согреться, обхватил себя руками. На берегу слышался шум суетливо мечущихся существ. Квакали лягушки, монотонно стрекотали сверчки. От этого старому детективу стало немного не по себе. Почудилось, что из озера вот-вот появится болотное чудище и сожрет их обоих. Но в этот момент Джеральдо что-то осветил фонарем на берегу и наколол на шест.

— Есть! — прошептал он. — С почином.

Лягушка оказалась довольно большой. Он перенес ее в лодку, снял с шеста и бросил в коробку из-под обуви. Джеральдо повторил эту операцию больше двадцати раз, прежде чем на горизонте забрезжил рассвет. Он опустил мотор в воду, завел и повернул к дому. За все время охоты Хоакин ни разу не видел, чтобы у лягушек светились глаза — да и самих лягушек до того как Джеральдо нанизывал их на шест. Он не произнес ни единого слова, кроме этого самого «Есть!» и явно приберегал свое красноречие для Розы.

У причала Джеральдо поспешно выбрался из лодки.

— Надо поскорее продать ресторанам этих крошек, чтобы вовремя успеть к Розе. — И тут же исчез, оставив Хоакина гадать, насколько прибыльно его занятие.

На третий вечер подозрение исчезло из глаз окружающих, и Хоакин основательно обосновался у Розы. Джеральдо превратился в его закадычного приятеля. В промозглой темноте между ними явно установилась какая-то связь. Сам Джеральдо не располагал полезной информацией, но он представил Хоакина другим завсегдатаям. После полудня Хоакин обычно прохаживался поблизости от Мерсер-стрит, заводя пустые разговоры с соседями в надежде собрать полезные крохи. А вечерами заваливался к Розе. В первую неделю он несколько раз видел Пилар, но не имел случая с ней заговорить. Рея и Хосе нигде не было. И только в среду на следующей неделе усилия Хоакина принесли сколько-нибудь ощутимый результат.

Его звали Пабло Гонсалес. Он был из постоянных посетителей заведения — высокий, крепко сложенный, широколицый, с полными губами и плоским носом. Обычно он устраивался на противоположном конце стойки от того места, где обосновался Хоакин, который время от времени ловил на себе его взгляды. Нельзя сказать, чтобы доброжелательные. В глазах Пабло Хоакин был чужаком, вторгшимся в его берлогу. Но в среду Пабло сам подсел к Хоакину, который любовно держал в руках первую за этот вечер кружку. Поначалу он молчал, но, когда пропустил вторую, язык у него развязался. Оказалось, он с Кубы — в молодости игрок в бейсбол, а теперь болельщик «Дельфинов».

— Какой бы питчер получился из Билли Парсела, — сказал он. Хоакин кивнул: ему тоже нравился квортербек «Дельфинов». — Помяни мое слово, он свое возьмет.

Хоакин снова согласился. Они выпили еще пива и обменялись спортивными историями. И когда спиртное подействовало настолько, что им показалось, что они стали друзьями, Пабло рассказал, как он убежал с Кубы. Это был решающий момент его жизни.

— Мы отплыли безлунной ночью, когда стемнело. Можно подумать, мы собираемся на экскурсию на этой проклятой лодке. А оказалось, что нас сорок человек на судне, рассчитанном максимум на десять! Было холодно, волна высокая. Посудина была дерьмовая — мотор то и дело глох. Я решил, что не доберемся. Перед рассветом нас нагнал шторм, и лодка перевернулась. Мы были в нескольких милях от берега, в скольких именно, я не знал. Схватил прикрепленную к борту покрышку, так же поступили четыре моих товарища. Мы поплыли в ту сторону, куда направлялась лодка. И все время молились. По крайней мере я. — При этих словах Пабло положил ладонь на руку Хоакина: — Вот что я тебе скажу, дружище: я нисколько не сомневался, что той ночью умру. Каждую минуту ждал, что акула откусит мне ногу. Но мы продержались ночь, затем жаркий день под сияющим солнцем и еще одну ночь. На вторую ночь я уже ничего не боялся — ни моря, ни акул… Мы достигли берега на рассвете. Обезвоженные. Обессиленные. Трое. Остальные пропали во тьме. Я думаю о них каждую ночь. Вижу во сне. Вспоминаю каждую черточку их лиц, хотя как следует не рассмотрел, когда они были живы. — Пабло помолчал, словно рассказ снова вытянул из него жизненные силы. Хоакин тоже несколько мгновений безмолвствовал. Он понимал такие вещи. Но теперь настал его черед.

— А нам не надо было пересекать океан, лишь небольшую речушку, но местами предательскую. Я слышал о людях, которые попадали в воронки и, затянутые течением, бесследно исчезали. Мы шли лесом и открытым полем, стараясь миновать стражу, а те охотились на нас, как на диких уток на состязаниях стрелков. Я проскочил, а кое-кто — нет.

Когда он кончил, Пабло сжал его руку. Мужчины долго сидели молча, глядя на свои кружки с пивом.

— Зато теперь живем как боги, — усмехнулся Пабло. — Или, точнее, как нищие.

— Ты прав, — ответил Хоакин. — Но какая альтернатива? Куба? Мексика?

Пабло кивнул и низко уронил голову. Он любил свою страну, но понимал: никогда ему не вернуться домой.

— Да, это лучшее, что мы можем сказать об Америке: какова альтернатива? Но и здесь становится все хуже — повсюду наркотики, преступления. Даже в таком небольшом городишке, как этот.

— Да, я слышал об убийстве, которое произошло здесь несколько недель назад.

— Прямо за углом. — Пабло кивнул в сторону двери. — Молодой девице перерезали горло. Поймал бы и задушил негодяя собственными руками. Ты меня понимаешь?

Хоакин кивнул.

— Слава Богу, преступник попался, — подтолкнул он к разговору собеседника. Но Пабло и без этого несло: