Красиво жить не запретишь

Жукровский не выдержал, вышел из конторы. Прогуливаться пришлось довольно долго, пока занявшая за ним очередь бабуся в белоснежном платке позвала:

— Сейчас вам заходить.

«Экспромт, только вдохновенный экспромт», — с этой мыслью Жукровский открыл нужную ему дверь. Старый, пообтертый стол, под стать стулья, подобие сейфа. За столом, о, подарок судьбы, сидела женщина, к тому же достаточно молодая — лет тридцати пяти. Эту толстуху при всем желании невозможно было назвать привлекательной. Ни кожи, ни рожи. Нет, рожа была, осветившаяся таким безыскусным интересом, что Жукровский мгновенно ощутил себя элегантным красавцем.

— Доброе утро! И разрешите сказать вам, мадемуазель нотариус, что только в провинции можно встретить прекрасную женщину в такой конторе! Будем знакомы: Ярослав Петрович!

Откуда что взялось, но Жукровский был на коне, прекрасно, он это ощущал каждой клеткой, начал партию. Как эта толстуха впилась в него взглядом, как многообещающе она покраснела!

— Я вас слушаю, садитесь, пожалуйста!

— Благодарю. Такая молодая, такая милая — и уже заведующая конторой?

— О нет, заведующая болеет.

— Что с ней? Я, ваш покорный слуга, врач.

— Врач? Она в нашей больнице и просто не знаю, чем ей сейчас можно помочь.

— Давайте подумаем вместе. В стране хватает прекрасных специалистов любого, поверьте мне, профиля, хороших клиник. Сделаем так: я заеду за вами, когда вы закончите прием, и отправимся в больницу Если, конечно, вы хотите помочь заведующей.

— Я… Но у нее, говорят, рак. Она вовсе не старая, ей еще девять лет до пенсии. Ой, я совсем забыла вы же по делу пришли сюда?

— Ну, мои дела могут подождать. Так когда вы освободитесь?

— Будет перерыв на обед, а насовсем — в полпятого.

— Все, ухожу, не буду больше задерживать. У вас, простите, не знаю имени-отчества, редкий цвет волос. Настоящий каштан.

— Ира я, Ирина Ивановна Шаповаленко.

— Рад нашему знакомству. До встречи, Ирина!

До полпятого никаких дел у Жукровского не было и, заскочив в пару магазинов и сделав соответствующие покупки для похода в больницу, а, главное, для удачного развития встречи с доверчивой толстухой, он отправился к тетке и завалился спать. Снилось ему море, теплое, яркое, ласковое, какой бывает только любящая женщина и только в начале любви. Проснулся за окном уныло хлюпал дождь. Вот уж некстати.

— Тетя Саня, а где бы мне цветы достать, может, у соседей еще цветет? Какие-нибудь хризантемы.

— Славик, деточка, да какие нынче цветы! И зачем они тебе, у нас не город, не в моде цветы носить. В палисадниках или там на окнах, погляди, в каждом доме имеются.

— Мне в районной больнице надо одну тяжело больную посетить, просили родственники проконсультировать.

— Вот и сходи, на то ты и врач видный. А с цветочками какой авторитет?

— Убедила, теть Саня. Перекушу и съезжу.

В больнице пришлось несколько задержаться, очень уж замедленная реакция была у обеих женщин — и больной, и здоровой. И слезу пустить обе оказались охотницы. Но в общем справился он как будто неплохо, произвел впечатление. Что незамедлительно, едва вышли из больницы, подтвердила Ирина. Вячеславу до сих пор нравилось это журчащее, гордое имя — Ирина, когда-то он был не на шутку, почти целый год, влюблен в Ирину, даже женился…

А Ира буквально пела:

— Ах, Ярослав Петрович, вы маг, гипнотизер, и я уж не знаю, еще кто! Анна Степановна, не помню уж, когда была такой разговорчивой! Вмиг повеселела, так в вас поверила. Я вам ужасно, ужасно благодарна!

— Не стоит, Ирина, я всего лишь врач. Но в настоящую минуту я — Слава, приглашающий милую Иру поужинать в ресторане.

— Ах! Но мне туда нельзя, увидят. Это же райцентр, все знают друг друга. Что же делать?

— У нас есть колеса! И мы поедем, мы помчимся туда, где вам будет спокойно, где мы выпьем шампанского, поговорим.

— Я просто не знаю, у меня без вина голова кружится.

— У хорошенькой молодой женщины должна постоянно слегка, только слегка кружиться голова. Едем!

— Да. То есть… Но это неблизко!

— Садитесь. Впереди — весь вечер! Посмотрите, даже дождь перестал, все пре-крас-но! Едем!

То, куда они приехали, назвать рестораном можно было с такой же натяжкой, как его, Жукровского, заклинателем змей. Но, черт побери, какая разница, если его переполняло пьянящее ощущение: собственная судьба — в собственных руках, он столь же легко повелевает ею, как этой славной простушкой, сидящей с ним за одним столом и уже с трудом отрывающей от него изумленные, благодарные, обожающие коровьи глаза. Хмель и волнение несомненно красили Ирину, как, впрочем, любую бесхитростную женщину, ее грубоватое, бесцветное лицо стало почти одухотворенным, сияло, излучало тепло и детскую радость. В общем, Жукровскому было уже почти приятно подчеркнуто ухаживать за ней: столь малые усилия столь щедро вознаграждались.

Место для остановки — «тет-а-тет» в машине — он, разумеется, приглядел еще по пути в эту более чем скромную, но прекрасно их напоившую-накормившую харчевню. Ира смущалась, в первые минуты была скованной — деревянной, но, главное, не лепетала обычной ахинеи добропорядочных, глупых гусынь. Очень скоро Жукровский и сам забыл, что рядом с ним всего лишь провинциальная, бесцветная простушка, серый клерк районного масштаба. Ее плоть оказалась упругой, сильной, жаркой, ее руки и губы нежны и неутомимы, не безвольно, тихо отдалась ему — радостно, под нежное, почти молитвенное бормотание принимала, обволакивала, вбирала его жадную, напористую мужскую силу.

Когда он, обессиленный, лег на спину, закрыл глаза, ее руки и губы продолжали окутывать его нежностью и неожиданно для себя его плоть вновь окрепла. Теснота салона мешала ему действовать более виртуозно, но все же удалось усадить Ирину на себя, ее неумелое тело было отзывчивым и понимающим и сладкий миг слияния и освобождения наступил для обоих одновременно.

После они долго лежали молча, он — в расслабленном, бездумном блаженстве, она — потрясенная пронзительной, почти болезненной радостью бабьего часа. Наконец, он спросил:

— Ты спешишь или мы могли бы еще покататься?

— Я? Боже мой, мне же надо домой. Я не сказала, не успела: у меня два сыночка. И муж…

— Мы еще обо всем успеем поговорить. Четверг — лишь четвертый день недели, не последний. Поехали?

— А нельзя немного света?

— Ты — прекрасна. Но — да будет свет, а я на пару минут выйду.

Все действительно прекрасно, ощущал он в течение более получаса, пока ехали в районный поселок. Прощаясь, он поцеловал ей руку и подарил коробку конфет, он опять был в привычной роли неотразимого героя-любовника. Ира была грустна, растеряна. Но все же в последнюю минуту спросила:

— А дело, у вас ведь было какое-то дело?

— Ерунда. И почему «вы»? И когда я завтра тебя увижу?

— О, мне опять с утра надо быть в конторе.

— Там я тебя и найду. Займу к тебе очередь, постучу, можно?

— Вы серьезно придете и завтра?

— Если тебе неудобно, я могу подождать где-то поблизости.

— Нет, приходите в контору, но только без очереди, в полпятого.

«Умница», — подумал Жукровский, направляясь к тетке.

Помнит, что у него было к нотариусу дело. Теперь можно считать: дело сделано. И уже с обычным хладнокровием он принялся размышлять, что можно выжать из столь благоприятной ситуации. Идеи рождались аховые, однако чем черт не шутит. В жизни так: стоит только почувствовать себя овцой, вмиг волки сбегутся. И наоборот.

На следующий день в конторе Ира, одурманенная невероятным, дивно свалившимся на нее счастьем, не задумываясь, выдала ему доверенность на право вождения угнанной им у другой, столичной, но не менее доверчивой женщины машины.

«Экспромт», тщательно подготовленный, сработал сиюминутно, при этом Ирине он показал лишь техпаспорт — тот, как водится, лежал вместе с правами в «бардачке» машины — и якобы собственные права. Как же кстати он назвался накануне именем Ярослав Петрович! И не малейшего риска, Ирине и в голову не пришло в чем-то усомниться. Хотя Жукровский, следует отдать должное, усердно потрудился днем: в чужих водительских правах заменил снимок, не торопясь, с точностью гравера, дорисовал в углу несложный оттиск печати. Ну, а свою злополучную, как он с улыбкой выразился, судьбу поведал вкратце, с ударением на некоторых, несомненно интересующих Ирину, моментах.