Красиво жить не запретишь

— А ты что, уходишь сейчас?

— Нет, если только ты не захочешь, чтобы я ушел.

— Но что-то же случилось, я вижу!

— Небольшой сбой. Планировали так — вышло этак. Кстати, может, поможешь мне разгадать один простенький, на первый взгляд, ребус?

— Ребус из уголовной практики?

— Нет, речь идет о женской логике. Точнее, ее отсутствии.

— Ин-те-рес-но.

— Итак: красивая девушка провела в ресторане вечер с мужчиной. Он мурлыкал, как кот.

— Валентин!

— Но мужик, поверь мне, бяка.

— Либо ты будешь говорить серьезно, либо прекратим.

— Я стопроцентно серьезен. Продолжаю. После ресторана они едут к нему, пьют, вероятно. И вдруг через полчаса девушка уходит, ловит машину и уезжает домой.

— И где же тут антилогика?

— Почему она ушла? Ведь думала остаться!

— Что? Эта особа, о которой мы почему-то столь оживленно говорим среди ночи, посвятила тебя даже в столь интимные замыслы? Может, и благословения испросила?

Валентин понял, что надо быстро отступать, что и сейчас, и впредь понимать друг друга полностью им не дано. Как, впрочем, и любой другой паре. И не только из-за его службы. Сама же Инна как-то дала ему прочесть «Повесть о Сонечке» Марины Цветаевой. Такого волнующего потрясения, как Инна, он, разумеется, не ощутил, но прочел с интересом и даже сделал кое-какие выводы. Один из них: мужчина никогда не поймет женщину до конца именно потому, что он — мужчина.

— Инночка, у тебя ведь с логикой все в порядке. Поэтому я и задал дурацкий вопрос: почему девушка вдруг уходит, если она, заметь, поздно вечером вошла в дом одинокого мужчины?

— Чего тебе, собственно, надо? Поженить их?

— Да нет же! Чисто психологический интерес. Оставим этот бессмысленный разговор. Выпьем еще по чашке чая?

— Но я же чувствую, что есть некая связь между телефонным звонком и твоими психологическими размышлениями.

— Инна, дорогая, поставим точку. Для ясности: этот тип ведет такой образ жизни, что им заинтересовалась милиция. Ну и невольно попала в поле зрения девушка, о которой мы ведем этот ненужный разговор.

Ночью Валентину не спалось. Почему Маша ушла от Федосюка? И почему это занимает его мысли, ведь, если быть честным, он на Машу вовсе не рассчитывал. Дежурный еще сказал, что в восемь ноль-ноль его ждет Иволгин. Лучше уйти пораньше, не разбудив Инну. Сколько у них еще таких его уходов впереди?

Но Инна проснулась, ни о чем не спрашивая, надев синий в белый горошек халатик, поспешила на кухню. Пока Валентин одевался-умывался, уже закипел чайник.

— Товарищ капитан, прошу завтракать.

Вот такие жены нужны сыщикам. Но выдержат ли узкие плечи груз его беспокойной, непредсказуемой даже на сутки вперед жизни? Скворцов ощущал себя вполне созревшим для женитьбы, хотя как раз сугубо бытовые вопросы отнюдь не рассчитывал решить столь элементарным ходом. Может быть, он и сам до конца не сознавал, насколько нужна ему именно Инна — женственная, ласковая, родниковой, незамутненной свежести, с обаянием полевого цветка. Именно ему, успевшему узнать — а какой сыщик избежит этого?! — смрад и гниль помоек реальной жизни. Как сказал бы Иванцив: дуракам везет. Скворцов верил в собственную удачливость и был слишком молод для того, чтобы задать себе вопрос: удастся ли соединить в нечто благополучное и целое трепетность, ранимость такой девушки, как Инна, и обнаженную грубость сыщицкой работы. Блажен, кто верует…

Подойдя к серому зданию райотдела, Скворцов думал только о том, зачем его с утра пораньше вызвал Иволгин.

— Привет! Что случилось? — Валентин на мгновение заглянул в дежурку. — Есть свеженькое?

— А это тебе подбросит, кажись, майор. Он у себя уже.

— Приятно, когда ждут.

— То-то, гляжу, у тебя радостная физиономия. Иволгин, между прочим, застегнут на все крючки.

— Наблюдательность должна поощряться по службе. Только ты не чувствуешь разницы между профессиональной наблюдательностью и кухонной сплетней.

— Пора бросать перчатку. Дуэль, только дуэль! Ты, Скворцов, имея такого шефа, как Иволгин, так и не стал интеллигентным человеком.

Но Валентин уже был на лестнице. «Застегнутый» Иволгин — значит, не в духе, немногословен, сух, недоволен течением дел. Пожалуй, подумалось, лучше пока зайти к себе, раздеться, оглядеться. Иволгин под такое настроение любит «побаловаться» гирей, которая вызывающе занимает один из углов кабинета. Пару пудов, наверное, весит.

Через десять минут Скворцов застал у Иволгина лейтенанта Лучко, двух молодых и малознакомых хлопцев, тоже в гражданской одежде, дежуривших, очевидно, у дома Федосюка.

— Ну, бойцы невидимого фронта, что увидели, узнали? В первую очередь меня интересует объект номер один.

— Я сменился полчаса назад. В это время объект вышел из дома и протирал оконные стекла машины. На сидение бросил дипломат. А всю ночь — ни одного шороха, никуда не выходил, свет с часа ночи до семи утра не зажигал, — обстоятельно доложил сержант с мальчишеским курносым лицом.

— А я в половине первого отвез объект номер два, очевидно, домой, на улицу Кулибина. Дверь открыла ключом, сразу же на втором этаже зажегся свет, — лейтенант старался говорить уверенно, однако голос выдавал его.

— Значит, подрабатывал ночью на служебной машине? — Иволгин, спрашивая, перебирал бумаги в ящике письменного стола.

— Что вы, товарищ майор! Я хотел, как лучше. Девушка одна, ночью. Других машин нет. А если бы какой балбес ее подобрал?

— Договаривай до конца, лейтенант. Посочувствовал ты не просто энной девушке, а красивой. Все бы ничего, но вы, молодой человек, засветились, и я должен отстранить вас. Без работы у меня, разумеется, сидеть не будете, но… Кстати, с девушкой познакомился?

— Почти…

— «Почти» — это как?

— Она дала номер телефона и назвала имя. Я о себе — ни звука.

— И как же зовут ночную диву?

— Маша.

— Как?! — Иволгин и Скворцов спросили одновременно, вызвав на лице лейтенанта растерянность и изумление. Он тихо повторил:

— Маша…

Иволгин подчеркнуто сухо, бесстрастно как бы подвел черту:

— Звонить девушке пока запрещаю, — и поднял трубку внутренней связи. — Уехал в институт физкультуры? Наблюдение можно снять до двенадцати ноль-ноль. А вы, — обратился к ночным дозорным, — отдыхайте.

Оставшись со Скворцовым, хозяин кабинета закурил, почти сразу же погасил сигарету — вспомнил, подумал Валентин, что бросил курить месяц назад, но сигареты все же держит в столе — и задал риторический вопрос:

— Зачем она назвала лейтенанту подлинное имя?

Не ожидая, да и не нуждаясь в ответе, майор сказал то, о чем думал и Скворцов:

— Эх, не надо было затевать подобную игру. Первая древнейшая профессия, насколько я могу судить, отнюдь не призвание Маши. Нам бы помочь ей, а мы…

— И поможем. Лейтенант Лучко, вы же видели, более всего огорчен запретом звонить девушке. Но где тут логика: идет на ночь глядя к Федосюку домой, а через полчаса убегает?

— Женская логика. Кстати, проверь у дежурного, не звонила ли она тебе. Сейчас, не откладывая.

Скворцов выяснил, что ни одна душа до полдевятого утра его не спрашивала. Прокомментировал:

— Серость на улице такая, что кажется, рассвет сегодня опаздывает часа на три-четыре. Спит красавица.

— Логично. Работа-то, как правило, ночная. Так что мы имеем на нынешний день и час? Тришкин кафтан. Все рассыпается — не успеем слепить. Жукровский вояжирует, и мы не имеем данных, каким капиталом он располагает, сколько может жить, не меняя привычек и вкусов. Раз столь ретиво ушел и бега, значит, деньга при нем немалые. И я все больше сомневаюсь в том, что убил Черноусову именно Жукровский. Личность, конечно, с душком, но мотивы убийства, увы, не убедительные.

— Мы же проработали эту версию, концы с концами прекрасно сходятся. Или вы полагаете, что такого подлеца могла удержать клятва Гиппократа? Да что ему жизнь грязной старухи, если он, не колеблясь, превращает глупую семнадцатилетнюю девчонку, я имею в виду Ольгу, в наложницу, игрушку — назовите как угодно! Подлость налицо…