Подводный саркофаг, или История никелированной совы (СИ)

- Ладно, хватит! - крикнул Бортновский, видя, что ошалевший от боли майор вообще перестал соображать.

Он пощупал его пульс.

- Ничего, щас прочухается, - с ухмылкой прохрипел Васёк

В помещение быстрым шагом вошёл Белугин и сразу направился к лежавшему у стены бумажному свертку. Забрав его, они с Бортновским удалились в соседнюю комнату. Белугин извлёк из свёртка портативный магнитофон. Они тут же прослушали запись допроса.

- Большего из него не выбьёшь, - сказал Бортновский. - Я думаю, он ничего не скрыл, да и какой ему смысл?

- Что ж, - задумчиво проговорил шеф разведки, - даже и такой материал, если действовать с умом, можно с выгодой продать...

Силуянова привели в чувство, окатив водой. Бортновский предупредил его, чтоб не болтал о сове и об их разговоре, и удалился вместе с молодчиками. Избитый майор остался сидеть на полу.

После той встречи Антон Борисович больше месяца провёл в больнице. Признаки избиения были настолько явными, что в один прекрасный день его посетил милиционер. Бывший гебист благоразумно не стал говорить о Бортновском, сказал, что его избили и ограбили неизвестные, личности которых он в потёмках разглядел плохо.

В палате, где он лежал, был телевизор. Почти каждый день в прямом эфире показывали заседания Верховного Совета, многолюдные митинги и публичные диспуты. Страна кипела революционным энтузиазмом, сама не замечая, что кипение это уходит в пустую говорильню. Генерал Белугин сделался убеждённым демократом, вошёл у новых властей в фавор и теперь нередко выступал по телевидению с обличениями коммунистического режима. Однажды его показали на трибуне рядом с самим Ельциным. Увидев его на таких верхах, Силуянов ещё раз сказал себе, что о Белугине и Бортновском надо молчать, иначе его прихлопнут, и что ему неслыханно повезет, если его оставят в покое.

Его, и правда, оставили в покое. Никаких звонков и повесток не было. Немного оправившись после злополучного допроса, Силуянов устроился на частную фирму заместителем начальника охраны. Долго не проработал. На другую фирму устроился простым охранником, но и здесь не продержался. Его увольнениям весьма способствовали его несносный характер и тяга к алкоголю. Когда бывшая жена явилась к нему в сопровождении риэлтора, который начал предлагать варианты обмена квартиры, подвыпивший Силуянов устроил страшный скандал и стал грозить, что застрелит её вместе с Лигасовым, а потом застрелится сам. Оксана, твёрдо решившая разменять жилплощадь, подала в суд.

К концу девяносто второго она добилась размена, и отставной майор переселился в однокомнатную квартиру на Каширском шоссе. Он получал пенсию, время от времени звонил по объявлениям насчёт работы, но в основном коротал время перед телевизором.

Страну продолжало лихорадить. Верховный совет ссорился с президентом, раскручивалась инфляция, на улицах среди бела дня гремели выстрелы бандитских разборок. "Убеждённый демократ" Белугин уехал в США, прихватив с собой украденные из гебистского спецхрана вещи, и в обмен на "вид на жительство" сдал всю российскую разведывательную сеть, которая кропотливо создавалась многие годы ещё со времён Советского Союза. Сотни русских шпионов были тайно убиты, посажены или свели счёты с жизнью. В Москве беглого генерала заочно судили и приговорили к высшей мере, но его это уже мало волновало. Он поселился во Флориде и под сенью пальм начал писать мемуары, заодно приторговывая краденым: продал архив Ахматовой, выставил на аукцион картину Малевича "Синий треугольник". Картина принесла разжалованному генералу восемь миллионов долларов. Белугина такой успех впечатлил. Он извлёк из заветных сумок два холста Кандинского и "Красный круг" того же Малевича и послал их на торги. Поведал он своим нынешним хозяевам и об андроповском секретном проекте "Сова", предъявив плёнку с записью допроса Силуянова. Американские военные эксперты не поверили, что такой проект можно осуществить. Основные сомнения вызвала подводная лодка, способная так долго скрываться от всевидящего ока разведывательных спутников, охватывающих акваторию всех прилегающих к США водных пространств. Подлодка должна время от времени всплывать на поверхность, чтобы набрать воздуха, и в этот момент её неминуемо засекут. Белугин, впрочем, не настаивал на достоверности своего сообщения.

Прослышав о суде над ним, Силуянов смекнул, что на этом деле можно подзаработать. Он разыскал в своих бумагах телефон Бортновского, который, как ему было известно, ныне занимал важный пост в администрации правительства, и набрал номер. За связь с изменником родины Бортновский мог здорово погореть. Майор не собирался выставлять слишком высоких требований, но кое-какую сумму в долларах за своё молчание желал бы получить.

- Это ты, Силуянов? - сказал в трубке вальяжный начальственный баритон. - Чего звонишь?

Антон Борисович ехидно поинтересовался, как продвигаются розыски известной им обоим совы.

- Не пойму, о чём говоришь, - голос у Бортновского вдруг осип. - Не знаю никакой совы...

- Не знаешь? Ещё скажешь, что и ночь не помнишь, когда памятник сносили? Когда вы с Белугиным в спецхране картины воровали?

- В те дни меня не было в Москве.

- А когда меня в подвале лупцевали, тебя тоже не было в Москве? Ты заманил меня туда по приказу Белугина!

- Что за бред! - растерявшийся было Бортновский начал приходить в себя. - И вообще, почему я должен отчитываться перед тобой, где я был и что делал? Учти, найти тебя - пара пустяков. Ещё раз позвонишь, и крупные неприятности тебе обеспечены!

Видя, что шантаж не удаётся, Силуянов положил трубку. Бортновский, как-никак, тоже бывший гебист, а значит, тёртый калач, да и какие факты ему предъявишь, кроме собственных отбитых почек?

Неудача с Бортновским показалась ему мелочью в сравнении с той, которая подстерегла его пару недель спустя. Торговка с ближайшего рынка - шустрая пышнотелая молдаванка, озабоченная поисками жилья в Москве, согласилась на сожительство с ним и даже прожила у него несколько дней, но однажды утром скрылась, прихватив его сбережения и последние более-менее стоящие вещи. В тот день Силуянов возненавидел женщин до такой степени, что вечером, выпив, поехал на Тверскую, обманом заманил какую-то проститутку в подворотню и набросился на неё с кулаками. На крики путаны прибежали сутенёры и отделали отставного майора так, что он снова попал в больницу.

В середине девяностых в Москве, как грибы после дождя, возникали всевозможные инвестиционные фонды, сулившие вкладчикам баснословные барыши. Силуянов ввязался в эти игры, стал азартно покупать и продавать акции "Хопра", "Тибета", "МММ" и других фирм, получая с этого неплохие деньги и тут же снова их вкладывая. Он ездил на биржи, носился по городу, разнюхивал и выведывал, где и по каким ценам можно купить или продать те или иные акции, не спал ночами, подсчитывая в уме будущую прибыль. В запале спекуляций он продал квартиру и вложил деньги в фирму "Властилина", обещавшую самые крупные доходы, как вдруг в девяносто восьмом грянул дефолт. Финансовые пирамиды рухнули все разом. Майор остался без денег, без квартиры и весь в долгах.

Он обитал теперь в подмосковных Люберцах, в старом довоенном бараке с гнилыми полами и протекающим потолком. Барак представлял собой низкое одноэтажное строение и являлся одной большой коммунальной квартирой, в которой на двадцать две комнаты приходилось два туалета и две ванны. Сосед Силуянова за стеной - сорокалетний алкоголик Женя Кирьяков, - почему-то считал отставного майора бывшим ментом, и, когда бывал пьян, грозился зарезать. В коридоре, прямо за силуяновской дверью, ночевали бомжи. В подвале обосновался нелегальный цех по производству пельменей и оттуда постоянно неслась вонь. Дверь Антона Борисовича много раз взламывали, унося из комнаты всё, что можно было унести. Уволокли даже продавленный диван. Майор потом нашёл его на пустыре, грязный и сломанный. На нём ночевали бродяги. Силуянову пришлось спать на полу, лёжа на тулупе, найденном Кирьяковым на свалке и в минуту хорошего настроения пожертвованном соседу. Впоследствии с той же свалки майор приволок матрац и выброшенный кем-то стул.