Кровавая графиня

Когда ворота открылись, чахтичане с радостью повели девушек к себе домой.

— А о вас, — обратился граф к Калиновой, Магдуле и Марише, — позабочусь я. Мой гайдук проводит вас туда, где вам и полагалось быть и где, несомненно, тревожатся о вас!

Они с трудом сдерживали возгласы радости. Только что над ними витала смерть, а теперь — они едут на свадьбу…

Двор быстро пустел. Гайдуки вновь заперли слуг Алжбеты Батори. Но теперь их осталось куда меньше. Несколько служанок и портних слезно молили графа разрешить им уйти восвояси. Он сделал это с превеликим удовольствием. Когда двор опустел, граф Няри обратился к гайдукам, ожидавшим его распоряжений:

— Двое останутся здесь следить, чтобы никто не покинул замок. Остальные пойдут со мной: будут охранять приход. А сейчас подать коня!

Он помчался в приход, гайдуки сопровождали его. Перед замком еще толпились чахтичане. Они срывали шляпы и склоняли в поклоне головы.

Никто из них до сих пор не обнажал и не склонял головы перед господином с таким искренним уважением.

18. Объединенными силами

Совет в приходе

Пастор Поницен немало удивился, когда к нему неожиданно пожаловали Ян Калина и Микулаш Лошонский.

Он обнимал их, словно они восстали из мертвых.

— И откуда у вас столько отваги — явиться в логово самого дракона?

— Теперь на это осмелится даже отъявленный трус, — смеялся Ян Калина, — ведь гайдуки и ратники выслеживают вольных братьев, тогда как те весело пируют на свадьбе. Сюда никто не вернется раньше, чем дня через два-три. Покуда не смекнут, как здорово их провели.

Гости прихода повели себя сообразно новым обстоятельствам. На столе появился кувшин с вином и чаши. После стольких испытаний можно было позволить себе минуту счастья и надежды.

Но не успели они начать разговор обо всем пережитом, как Ян Поницен, выглянув в окно, сообщил:

— Вот и граф Няри пожаловал!

Настроение их несколько омрачилось.

— Он творит удивительные вещи, — заметил Микулаш Лошонский, — но мне он не по нраву. Думаю, он что-то замышляет. И объединился с нами не потому, что проникся жалостью к несчастным девушкам и чахтичанам. Надо в оба следить за ним.

Такие же опасения были и у пастора Поницена, и у Яна Калины.

Граф Няри обменялся с ними рукопожатием, как с лучшими друзьями.

— Рассказывай сперва ты, Микулаш, — доверительно похлопал он кастеляна по плечу, когда все уже сидели за столом и осушили чаши, — что ты делал в Великой Бытче?

— Ничего, — ответил тот. — Ян Калина ждал меня за юродом, а я тем временем пошел к палатину. В замке все вверх дном, там готовятся к свадьбе. Дочь палатина выходит замуж. Палатин принял меня весьма благожелательно. Но когда я изложил свою просьбу, то коротко оборвал меня: «Друг мой, с этим придется подождать. Поговорим об этом после свадьбы, будешь на ней желанным гостем!» На дворе уже закладывали его экипажи. Зная упрямство палатина, я ушел несолоно хлебавши.

— И напрасно, — рассудил граф Няри. — Хотя там все равно ты ничего не добился бы. Упрямство палатина мне тоже известно.

— Однако, Микулаш, — любопытство не давало пастору покоя, — мне сдается, ты хочешь меня сосем заморочить. Расскажи наконец, как это ты в Пьештянах отдал Богу душу, а потом, к вящей нашей радости, воскрес?

— Весьма бесславная история, — рассмеялся кастелян. — Спасибо Фицко, что я не стал мучеником. Поволокли меня во Вранов град, там я свободно расхаживал, разве что не дозволяли мне уехать. Жил я там словно маленький король. По приказу Фицко меня потчевали, относились ко мне — лучше некуда! Пока не явился Ян Калина в качестве посла от Алжбеты Батори. От ее имени он потребовал освободить меня, поскольку получил приказ отвести меня назад в Чахтицы.

— То была идея графа Няри, — заметил Ян Калина, не желавший приписывать себе чужих заслуг.

— Восторгаюсь живостью вашего ума, ваша милость, — церемонно отозвался Поницен. — Примите мою благодарность за все, что вы сделали для страждущих и преследуемых.

— Не стоит благодарности, — махнул рукой граф Няри. — Я рад, что мы здесь встретились. До сих пор мы боролись каждый на свой страх и риск, каждый по-своему. Так мы навряд ли достигнем цели. Вы, пастор, пока что только страдали, страшились новых злодеяний вашей госпожи, трепетали за жизнь друзей, а как только решились действовать, с треском провалились.

Священник пристыженно опустил голову.

— А чего добился ты, почтенный друг? — безжалостно продолжал граф, обращаясь к кастеляну. — В Пьештянах ты излечился, набрался сил, но достаточно было бабы и одного недоростка, чтобы во сне запеленать тебя в простыню, как младенца. И кто знает, сколько времени ты гнил бы во Вранове эдаким маленьким королем, если бы я не послал за тобой Яна Калину.

Кастелян чуть было не сгорел со стыда.

— А вы, вольные братья, чего добились, что ты сделал, Ян Калина? — впился в него жестким взглядом граф Няри.

— Все, что только могут сделать люди, которым приходится защищать себя от позорной смерти, — самоуверенно ответил тот.

— И потому защищали вы в основном собственную шкуру, — усмехнулся граф. — Вырвали нескольких девушек из когтей прислужников Алжбеты Батори. И все. Все это доставляло ей одну заботу: увеличивать число служанок да давать им большее вознаграждение для того, чтобы вместо девяти девушек, отобранных у нее, они завлекли двадцать других. Ну а что собираетесь делать в будущем?

— То, что делали до сих пор, только с большим размахом. Будем спасать завлеченных и насильно захваченных девушек. В чахтицком подземелье все же погибнет меньше, чем погибло бы, если бы в лесах и на дорогах не стояли на страже отважные парни, которые не щадят и собственной жизни. Но этим исход борьбы с чахтицкой госпожой мы не решим. Мы можем лишь обуздать ее душегубство, нагоняя на нее страх и спасая несчастных девушек. Все разрешится в самом замке, и не иначе как со смертью Алжбеты Батори.

— И кто же должен ее умертвить? — задал Микулаш Лошонский вопрос, волновавший всех остальных.

— Фицко!

Пастор, кастелян и граф сперва засмеялись, но потом посерьёзнели и с великим интересом продолжали слушать.

— Фицко смертельно ненавидит Алжбету Батори. В этой ненависти есть поистине что-то звериное. У меня о нем надежные сведения. Я знаю, что с тех пор, как она приказала его прилюдно отстегать, он стал ее самым заклятым врагом. Пока он мстит ей только тем, что всячески обогащается за ее счет. Ограбил даже ее сокровищницу. Он бы немедленно исчез, захвати он только мою сестру.

— Это единственная человеческая черта у этого чудовища: у него есть вкус. Твоя сестра действительно очаровательное создание. Сравниться с ней может разве что твоя невеста Мариша Шутовская.

— Откуда вы их знаете? — удивился Ян Калина.

— Только что я имел честь познакомиться с ними и приказал отвезти их из чахтицкого замка на свадебное пиршество.

Ян Калина побледнел, услышав, что его дорогие снова были на краю гибели. Когда же граф рассказал, как он спас девушек, его доверие к графу возросло.

— Ненависть Фицко необходимо направлять, — излагал свой план Ян Калина, — еще больше натравить его на госпожу и убедить, что единственный выход из создавшегося положения — ее смерть.

— Кто мог бы в этом смысле на него повлиять? — спросил граф Няри.

— Лишь два человека. Моя сестра да друг мой Павел Ледерер! По их совету он сжил бы со свету не только Алжбету Батори, но в придачу и всех ее прислужниц.

Священник заломил руки:

Ti» i хочешь чистую и невинную девушку сделать орудием убийства?

— Нет, такое мне и во сне ни могло бы присниться. Я подумал об этом как об одной из возможностей. На самом деле я имею в виду Павла Ледерера. Фицко считает его своим единственным другом. Как бы поступил горбун — по вашему мнению, — если бы однажды ночью его друг влетел бы, запыхавшись, к нему в конуру, разбудил бы его и оглушил словами: «Фицко, ты пропал! Госпожа знает, что ты обокрал ее сокровищницу! Конец тебе! Я подслушал тайный разговор. Госпожа хочет бросить тебя в темницу и пытать до тех пор, пока не скажешь, где спрятал свою добычу. Спасайся, пока есть время! Убей ее, иначе она покончит с тобой!»