Кровавая графиня

— Пусть управители объявят, — отозвался палатин, — что от подданных своих я требую всего этого в двойном размере.

— Это невозможно, господин, — возразил секретарь. — Что касается подданных, то и означенное до сих пор для них — непомерный груз.

Он стал вспоминать несчастных, которые в бытчанском замке падали ниц перед ним и слезно молили, чтобы он не требовал от них ни одного динария, ибо денег они не видят уже месяцами, и чтобы не забирал у них последнюю коровенку, единственную кормилицу.

— Не понимаешь ты меня, мой друг, — рассмеялся палатин. — Прикажем им все поставить в двойном размере, а потом оповестим, что половину им прощаем, пускай себе радуются!

Юрай Заводский горько усмехнулся. Он не забыл еще Заводья, родной деревни, где мальчиком наблюдал воочию жизнь подданных, вечно надрывавшихся на работе, ободранных и голодных. Он знал, что такое нищета — его родители, бедные дворяне, тоже хлебнули ее вдоволь. Еще мальчиком он беспомощно сжимал кулаки, возмущаясь горестями бедняков. А теперь, высоко вознесясь над ними, грустил, что не мог помочь им так, как хотел бы.

— Не по нраву мне, господин секретарь, — попенял ему палатин, — что ты вновь и вновь проявляешь предосудительное, нехозяйское сочувствие к подданным, которые послушны лишь тогда, когда надрываются на земле и целиком зависят от своего повелителя.

Юрай Заводский промолчал.

— И все же хочу тебя отблагодарить, дружище, — благосклонно продолжал палатин, — ради тебя готов отменить беднякам денежный взнос на свадебные расходы. Вычеркни эти семьсот пятьдесят золотых. А как обеспечены наши четвероногие гости?

— Сена, соломы и овса свезли в Бытчу уже такое множество, какого там еще никогда не видывали. И все еще подъезжают новые и новые телеги.

— А как кухня? Не осрамимся ли?

— Нет, мой господин. Мы уже наняли двадцать поваров и пекарей, знаменитых мастеров своего дела.

Дёрдь Турзо в упоении рисовал себе картины свадебного веселья: съедется цвет всего королевства, а также представители иноземных правителей и князей. Юрай Заводский думал о свадьбе не так весело, ибо опасался встречи с Алжбетой Батори.

Они еще не проехали Мельницы, когда предводитель палатинской свиты заметил над Вагом вихрь взвивавшегося облака пыли. И тут же различил великое множество всадников.

Палатин приказал кортежу остановиться.

Сперва подумалось, что это шайка разбойников, а то не приведи Бог — грабителей-турок. Капитан на всякий случай приказал гайдукам готовиться к бою. Но вскоре стало ясно, что это солдаты и гайдуки, отправившиеся ловить разбойников, и что для кортежа палатина нет никакой опасности. Отряд выглядел утомленным: кони под людьми были взмылены, а сами солдаты покрыты пылью.

Палатин вышел из экипажа и с любопытством оглядел подъезжавших всадников. Командир отряда, узнав его, остановился на должном расстоянии, окаменев от излишнего усердия, и приказал ратникам отдать палатину честь.

На вопрос палатина он стал сбивчиво рассказывать, как они, не ведая отдыха, преследовали разбойников за Вагом. Куда бы они ни являлись, кого бы ни спрашивали, видел ли кто разбойников, им везде охотно отвечали, что видели, что они, дескать, там-то и там. Так они наконец попали на Птичий Верх. Но и там не застали вольных братьев, лишь какой-то мужик указал, что их следует искать на Панской Яворине. Тут Фицко наконец прозрел и, как бешеный, кинулся на мужика: «Говори правду, коли жизнь тебе дорога!» Мужик долго по-всякому отпирался, но когда Фицко стал душить его, выложил всю правду. Разбойников он не видал. Он был среди множества слуг графа Няри, которых гайдук развез по округе. Приказали потолкаться вокруг Птичьего Верха, а когда туда примчатся ратники — сказать им, что видел разбойников на Панской Яворине. Обозленные солдаты и гайдуки избили мужика до смерти, а потом по приказу своих командиров помчались назад, в Чахтицы.

— А знаете ли вы, какая неожиданность ожидает вас в Чахтицах? — спросил секретарь капитана. — Свадьба там была, но другая, и свадебного пира нет там никакого, потому как Андрей Дрозд похитил Эржику Приборскую и увез в горы.

Новость поразила всех. А Фицко — особенно. В ярости он ругался и скрипел зубами.

— Ты кто? — спросил палатин горбуна, который привлек его внимание своим видом и взрывом злобы.

Фицко никогда в жизни не оказывался вблизи такого господина, поэтому в первую минуту не нашелся что сказать. Напрасно напрягал он мозг, ища подходящие слова. Наконец он пробормотал:

— Я Фицко, верный слуга чахтицкой госпожи Алжбеты Батори.

— Что ты слуга — верю, — рассмеялся палатин, ибо растерянный горбун выглядел и впрямь забавно, — а вот верности в тебе и в помине нет. Да и ума тоже. И вообще мне кажется, что ни у кого из вас нет ни капли разума, коли вас так ловко надули. Надеюсь, вы поумнеете и скоро переловите разбойников. В путь!

И кортеж палатина последовал к месту назначения.

— Господин секретарь, — проговорил палатин, — поручаю тебе расследовать эту чахтицкую историю. Уверен, что сия разбойничья свадьба станет увлекательным сюжетом для наших свадебных гостей и немало позабавит их…

Мщения, мщения!

Павел Ледерер отошел от тайного входа под градом, охваченный отчаянием. Как помочь любимой, попавшей в беду?

Он ходил туда-сюда, точно полоумный, пока наконец не очутился на новоместской дороге.

И тут — он не поверил собственным глазам — он вдруг увидел… Барбору Репашову.

— Как ты здесь очутилась? — обрадовался он. — Кто тебя освободил?

Неожиданная встреча ее тоже несказанно удивила, но робкая радость, на минуту вспыхнувшая в ней, после его вопроса снова угасла.

— Выходит, ты знаешь, что меня схватили и бросили в темницу. А я встречаю тебя здесь, вдали от града…

— Барбора! — воскликнул он, но она не почувствовала укора, дрожавшего в его голосе.

— Там были заперты и другие, те, что дороже тебе, Павел. Конечно, если бы ты знал об этом, я не встретила бы тебя здесь. Ты бы смело проник в подземелье. Знаю, что ты любишь защищать женщин…

— И Магдула с матерью и Мариша на свободе? — взволнованно перебил он ее.

— Да, они тоже. И Магдула…

Ему так полегчало, что он только спустя минуту, когда она холодно посмотрела на него и твердо, не оглядываясь, продолжила путь, почувствовал язвительность ее ответов.

Он с трудом преодолел искушение умоляюще окликнуть ее, броситься к ней, обнять, целовать до тех пор, пока не растает ледяной панцирь, в котором она от него пряталась. Но он, преодолев искушение, бросил вслед гневный взгляд, повернулся и направился в Чахтицы.

Уже по дороге он узнал обо всем, что произошло в Чахтицах.

И замке творилось нечто невообразимое. Челядь группками стояла во дворе, возбужденно обсуждая события и трепетно ожидая приказов. Но напрасно. Госпожа не появлялась. Она с Майоровой заперлась в спальне. Часы проходили, но госпожи не видно было, точно она решила заживо похоронить себя.

Уже смеркалось, когда ловцы разбойников воротились и замок несолоно хлебавши.

— Расскажи, Павел, что тут произошло? — кинулся Фицко к Павлу Ледереру, как только увидел его. Но увидел и нечто другое:

— Магдулу освободили?! — Он даже подскочил от удивления и злости. И тут же побежал к Эрже в людскую. Пнул ее ногой и стал бить, не слушая объяснений и клятв, что это не она привела девушку в подземелье.

Вернулся он в поту, с трудом отдуваясь.

— Тогда уж награди и графа Няри за то, что он увел у тебя Магдулу из-под носа, коль ее привели сюда против твоего желания, — поддел его Павел Ледерер.

Горбун скрипел зубами и едва не кинулся на Дору, которая посмеивалась над ним, так ловко одураченным разбойниками.

— Анне одной в могиле скучно, уж не хочешь ли к ней туда? — взревел он. Она тотчас притихла и, чтобы задобрить его, сказала, что знает, где играют разбойничью свадьбу.

— Где? — спросил он жадно.

— Скажу, если только спросишь учтивее. Разве мы с тобой враги?