Расколотый берег

Вошли Финукейн с Давом, который кивнул Кэшину. Сидевшие за столом обратили взоры к Финукейну.

– Одежду нашли, – объявил тот. – В мусорном баке лежала, в пакете. А в кармане – ключи.

– Документы были? – спросил Виллани.

Финукейн поднял руки ладонями вверх.

– Ни одного, – ответил он. – Отпечатков тоже нет. О нем вообще никто ничего не знает. Просмотрели все отчеты о пропавших без вести, там его тоже нет, по крайней мере за последний месяц. Ну не беда, скоро мы об этих пальчиках услышим. – Он посмотрел на часы. – Через пять минут по телевизору новости, там его покажут, может, разберемся.

Виллани повернулся к Кэшину:

– Расскажи теперь всем.

– Там была штаб-квартира каких-то «Товарищей», – объяснил Кэшин. – Что-то вроде благотворительного общества. Когда-то они организовывали лагеря для бедных детей, сирот, больных. Лагеря строили в Квинсленде и Западной Австралии. Бургойн все это поддерживал. На его земле в Порт-Монро построили лагерь, и зал этот тоже был его.

– А что с ними случилось? – спросил Финукейн.

– В восемьдесят третьем году лагерь в Порт-Монро сгорел. Погибли три человека, и после этого сразу все свернули.

– Так какая же связь между Бургойном и этим бедолагой? – спросил Биркертс.

– Не знаю, – ответил Кэшин. – Но в то утро у Бургойна пахло уксусом.

– Никакой тряпки там не нашли, – заметил Виллани.

– Забрал с собой, – предположил Кэшин.

– А почему в этот раз оставил?

Кэшин пожал плечами. Он уже порядком устал, боль все сильнее скручивала поясницу – результатов экспертизы ждали уже много часов.

– Уксус… – задумчиво сказал Биркертс. – При чем тут уксус?

– «И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом», [34]– произнес Дав.

– Не понял. Это что? – недоуменно спросил Виллани.

– Из Книги общей молитвы. [35]Псалом, забыл только, какой по счету.

Все промолчали. Дав смущенно кашлянул. Кэшин слушал, как звонят телефоны, гудит электроника, бубнит телевизор за стеной, сигналят внизу машины.

Виллани поднялся, сцепил пальцы, закрыл глаза, вытянул руки над головой и потянулся.

– Джо, эта духовная муть… Что-нибудь религиозное, что ли?

– Похоже на то. Основал все бывший священник Рафаэль… не помню, Моррис, Моррисон… После Второй мировой, когда испытал серьезное потрясение и пересмотрел всю свою жизнь.

– Мне бы тоже не помешало, – заметил Виллани.

– Ну, теперь вот у тебя костюмы новые. И галстуки… – заметил Кэшин.

– А-а, косметический ремонт, – ответил Виллани. – Сам-то я не изменился. Включи-ка телевизор, Фин.

В выпуске новостей это был третий по счету сюжет. Скупо сообщили, что в доме в Северном Мельбурне найден труп обнаженного мужчины без признаков насильственной смерти, подвешенный над сценой.

На экране появилось лицо мужчины – чистое, почти оживленное, с огоньком в глазах. В свое время он был очень красив: длинные прямые волосы зачесаны назад, под глазами мешки, глубокие складки сбегали от носа к тонкогубому рту.

«Возраст умершего составляет около шестидесяти лет. Волосы окрашены в темно-коричневый цвет. Всех, кто может его опознать или имеет о нем какие-либо сведения, просим звонить по горячей линии: девятьсот девяносто – восемьсот девяносто семь – восемьсот девяносто семь», – закончил читать диктор.

– Хорошо его умыли, – заметил Финукейн.

– А, косметический ремонт, – ответил Биркертс. – Мертвый – он и есть мертвый.

Они досмотрели новости, увидели, как Виллани отказывается комментировать очередную гибель жертвы бандитской разборки, как он дотрагивается до уголка глаза, до рта…

– Смесь Аль Пачино с Клинтом Иствудом, – сказал Кэшин. – Гремучая смесь, я бы сказал.

– Заткнись, – оборвал его Виллани. – Заткнись сейчас же.

– Шеф? – В двери показалось худое, взволнованное лицо Трейси Уоллес, аналитика. – Звонит женщина по горячей линии насчет этого покойника.

Виллани посмотрел на Кэшина.

– Ну давай, командир, – распорядился он. – Только ты, похоже, понимаешь, что происходит.

Кэшин взял трубку.

– Миссис Роберта Конди, – пояснила Трейси. – Из Северного Мельбурна.

Записывать ничего не требовалось – Трейси надела наушники.

– Здравствуйте, миссис Конди, – начал разговор Кэшин. – Спасибо, что позвонили. Вы хотите нам помочь?

– Труп, который показали в новостях, – это труп мистера Полларда. Я его знала.

– Расскажите мне о нем, – ответил Кэшин и закрыл глаза.

Кэшин вставил зеленый ключ в замок, повернул.

– Дом покойного Артура Полларда, – провозгласил он, открывая дверь.

На террасе было темно и холодно. Он не сразу нашел выключатель.

Зажглась люстра, два стеклянных шара осветили гостиную, обставленную мебелью по моде семидесятых годов. На журнальном столике лежала газета. Кэшин подошел, посмотрел на число.

– Четырехдневной давности, – заметил он.

К гостиной примыкала спальня с двуспальной, аккуратно застланной кроватью без покрывала, гардеробом с двумя зеркалами, комодом, полкой для обуви. Маленьким коридором она соединялась с другой спальней, поменьше, – там стояли только односпальная кровать, стол, стул, книжный шкаф.

Кэшин просмотрел корешки книг. Это были дешевые издания в мягких обложках – детективы, романы ужасов, любовные романы с позолоченными названиями, – и покупали их, скорее всего, уже подержанными.

– В кухне чисто, – сказал Дав из-за двери.

Кэшин прошел вслед за ним в старомодную, чуть ли не в пятидесятых годах обставленную кухню, с одинокой лампочкой под потолком, накрытой зеленым колпачком, эмалированной газовой плитой, холодильником «Электролюкс» со скругленными дверцами и портативным радио на покрытом пластиком металлическом столике. У мойки стояла перевернутая вверх дном кружка в сине-белую полоску.

– Точно монах, – заметил Кэшин.

Он подошел к мойке, хотел было посмотреть, что видно из окна, но увидел лишь грустное отражение кухни.

Дав щелкнул выключателем рядом с задней дверью, и яркий свет упал на прямые струи дождя, поливавшего бетонированный дворик. В конце его была кирпичная стена со стальной дверью. У стены, разделявшей два соседних участка, на веревке мокло белье – три майки и столько же трусов.

– Сзади там проулок, – сказал Дав. – А это, наверное, дверь в гараж.

Они вышли во двор. Кэшин шел первым и чувствовал под ногами мокрый, скользкий бетон. Ни один ключ со связки Полларда не подошел к стальной двери.

– Пойду попробую с той стороны, – сказал Дав и забрал связку.

Кэшин остался ждать в доме, ходил, смотрел. В ящиках стола обнаружились папки с банковскими книжками, счетами за электричество, газ, телефон, налоговыми квитанциями. Ничего личного – никаких фотографий, писем, записей, дисков. Ничто не говорило о том, каким человеком был Артур Поллард, какую прожил жизнь, что любил, а что нет. Лишь на полке в кухне стояли четыре банки фасоли в томате да полбутылки виски, а горлышко еще одной, пустой, торчало из мусорной корзины.

Вошел Дав.

– Нет там больше никакого гаража, – сказал он. – Дверь заложена кирпичом. – У него зазвонил мобильник. Он сказал несколько слов и передал трубку Кэшину: – Шеф.

– Нам нужен большой ключ, – сказал Кэшин. – Волшебный. И немедленно.

– Как же так – ты всем распоряжаешься, а сам откомандирован из убойного отдела хрен знает куда?

– Кто-то же должен руководить.

Они ждали в машине, глядя сквозь ветровое стекло на расплывчатые огни уличных фонарей. Кэшин нашел радиостанцию с классической музыкой. Потекли мысли о доме, о старом разрушенном особняке под мокрым холмом, о собаках. Ребб, конечно, их уже покормил – такому человеку, как он, напоминать не надо. Они, наверное, сейчас в сарае, собаки уже заснули, сохнут возле пузатой печки, старой, ржавой, которую лет тридцать назад разжигали стригали, тепло наполняет весь сарай и пробуждает старые запахи – животного воска, жира, едкого пота усталых, уже давно умерших людей.