Расколотый берег

– Ее здесь уже из всех супермаркетов выставили. Теперь будет закупаться в Кромарти.

Векслер все хлопал глазами:

– Я что, неправильно что-то сделал, шеф?

– Да нет, – ответил Кэшин. – Джейдин хватит проблем и без задержания за воровство из магазина.

Он вышел из участка, купил в киоске газет и без лишних разговоров отправился в бар «Дублин». У стойки расплачивались две коротко стриженные пожилые женщины. Они кивнули ему и приветливо улыбнулись. Вероятно, участвовали в марше или видели его по телевизору, а может быть, и то и другое.

Леон поблагодарил своих постоянных посетительниц. Когда дверь за ними закрылась, он сказал:

– Что, отдыхаем по причине посттравматического стресса от марша престарелых и сопляков? Жаждем пожить жизнью пенсионера?

– Большой черный, пожалуйста, и покрепче.

Стоя у машины, Леон продолжил:

– А я так понял, вы с Бобби Уолшем школьные товарищи.

– Да, начальную школу в Кенмаре одолели.

– И потом в Кромарти – тоже?

– Я – да. А Бобби поехал в Сидней.

– Значит, будешь голосовать за своего бесстрашного школьного друга. Хелен Троянская…

– Что-что?

– Ну, Троянская. На троих… – Леон внимательно разглядывал шапку сливок на своем творении. – Посмотри на букву «Т» в полицейском справочнике. Может, в Квинсленде это преступление. А в Кромарти она агитирует за универсальную партию Бобби, так, что ли?

– Это ты откуда взял?

– Из местной газеты. Вот…

Леон открыл газету на нужной странице. Там была маленькая, не слишком удачная фотография Хелен Каслман и заголовок:

– Ты когда-нибудь замечал, что наша жизнь похожа на сказки, которые рассказывают дети? Начинают, говорят: «А потом…», «а потом…», «а потом…» – фантазии не хватает, и все, конец, – философски заметил Леон.

– У тебя что, дети есть? – удивился Кэшин.

– Двое, – ответил Леон.

Сравнение Кэшину показалось не слишком удачным.

– Может, о жизни не надо так думать. Да и вообще не стоит ломать над ней голову. Делай кофе, и все.

– Не могу не думать, знаешь ли, – ответил Леон. – В детстве я хотел стать врачом, делать добро, спасать жизнь. Хотел, чтобы у меня была цель, не то что у отца…

– А что у отца?

– Он был счетовод. Дурил клиентов – старушек там, пенсионеров. Как-то вечером он не пришел домой. Мне девять лет было, и, пока не исполнилось четырнадцать, он не появлялся. Ни слуху ни духу… Я все думал, может, хоть на день рождения поздравит… А потом пришел… Ладно, забудь, на меня зима плохо действует. Витамина D не хватает, пью много.

– А что, у зубных врачей не может быть цели?

Леон покачал головой:

– Слышал когда-нибудь, чтобы зубной врач сделал карьеру?

– У меня такое ощущение, – отозвался Кэшин, – что ты к себе чересчур строг.

Телефон зазвонил, когда Кэшин стоял у открытого холодильника и думал, что бы такое приготовить на ужин.

– Ну что, есть подвижки в нашем деле? – поинтересовалась Хелен Каслман.

– Да, переговорил с девочкой, – ответил Кэшин.

– И что?

– Есть над чем подумать.

– Всего лишь?

– Это так, фигура речи.

Хелен помолчала, а потом продолжила:

– Уж и не знаю, как к этому относиться, детектив.

– Почему же?

– Не уверена, что ты хочешь получить нужный результат.

– Нужный результат – это что?

– Истина.

Кэшин посмотрел на собак – они блаженствовали перед огнем. Почувствовав взгляд хозяина, подняли головы, посмотрели на него, вздохнули и поворочались.

– Тебе бы в парламент, – сказал Кэшин. – Для повышения стандартов. И внешность, и интеллект не подкачали.

– У собаки Слепого Фредди [32]шансов и то больше, – возразила она. – Я хочу, чтобы у этого городка появился хоть какой-нибудь выбор, чтобы он наконец зашевелился. А что делаешь ты?

– Расследую дело.

– Именно ты или убойный отдел?

– Я не могу говорить за убойный отдел. Невеликое…

– Что «невеликое»?

– Забыл. Меня нельзя перебивать. Я ведь в отпуске, вне зоны доступа.

– И уж конечно, протоптал дорожку между своим долгом и незаконным забором на моем участке.

– Дорожке сто лет в обед. Можно сказать, исторический путь к исторической границе.

– Ну, тогда я по ней прогуляюсь, – заявила Хелен. – Хочу посмотреть тебе в глаза в тот момент, когда ты несешь свою ахинею.

– Это тоже фигура речи? – съязвил Кэшин.

– Нет. Я скоро буду, вернее, не скоро, а как доберусь. Заодно осмотрю границу своих владений.

– Что, прямо сейчас?

– Уже выхожу.

– Так уже темнеет!

– Еще не скоро. И я возьму фонарь.

– Здесь много змей.

– Я не боюсь змей, сосед.

– Крысы. Большие водяные крысы. И земляные.

– Подумаешь! Четвероногие крысы меня не пугают. Иду…

В вечерних сумерках он издалека заметил красную куртку, яркую, как факел. Потом с той стороны дунул ветер, собаки почуяли ее запах и ринулись навстречу. Они могли бы напугать, но Хелен держала руки в карманах и, похоже, боялась собак не больше, чем змей или крыс.

Они подошли друг к другу, и Хелен сухо протянула ему руку. Она выглядела посвежевшей, румянец играл на ее щеках.

– Полагаю, ты можешь обвинить меня в нарушении границ частных владений, – сказала она.

– Успеется, – ответил Кэшин. – Пойду-ка я впереди. Здесь нор полно, не хочу, чтобы меня засудили за причинение вреда здоровью.

Он круто повернулся и зашагал впереди нее.

– Высокоправообеспеченная встреча, – ехидно заметила Хелен.

– Встреча? Нет, скорее допрос.

Они молча шли вверх по холму. У калитки Кэшин свистнул собак, и они подбежали с разных сторон.

– Хорошо выдрессированы, – заметила Хелен.

– Хорошо проголодались. Ужинать пора. – У задней двери он предупредил: – За то, что увидишь, не извиняюсь. Я живу в развалине.

Они вошли и через коридор попали в большую комнату.

– О боже! – только и сказала она. – Это что?

– Бальная зала. Я здесь даю балы, знаете ли.

Кэшин загнал собак в кухню, провел гостью в жилые комнаты, досадуя про себя на лоскутья обоев, трещины на штукатурке, кипы пожелтевших от времени газет.

– А здесь ты, видимо, отдыхаешь после бала, – заметила Хелен. – И понятно – тут уютнее, да и теплее.

– Наше убежище, – поддержал ее тон Кэшин. – Так сказать, салон.

Слово «салон» он вычитал в каком-то старом романе, но до знакомства с Рэем Сэррисом не знал его, это точно.

Хелен посмотрела на него, оценив шутку, и прикусила нижнюю губу.

– Мне очень неловко оттого, что я пришла сюда, – произнесла она. – Но я очень зла!

Кэшин скинул газеты со стула прямо на пол и сказал:

– Так садись, раз уж пришла!

Она села.

Он не знал, как быть дальше, и смущенно продолжил:

– Надо бы собак покормить. Чай, кофе? Чего покрепче?

– Это для собак? Выбираю я? Ну тогда чаю и печенья.

– Отлично. А тебе?

– Чего покрепче – это что? – поинтересовалась она, снимая куртку и оглядывая комнату, музыкальный центр, полки с дисками и книгами.

– Ну, пиво… Красное вино, ром. Кофе с ромом – отличная штука в холод, значит, сейчас можно хоть каждый день. Только маленькую чашку. Хотя большая тоже пойдет.

– Среднюю. Можно?

– Можно попробовать. Здесь тянет на крайности. Я его в кофеварке делаю, только подогреть надо.

Ее волосы блеснули на свету, и она ответила:

– Вот и отлично. Совсем не та бурда, которую я обычно пью.

Пока он кормил собак, кофе уже успел согреться. Кэшин щедро плеснул в кружки рома, налил до краев кофе, взял кружки в одну руку, а сахарницу в другую и появился в комнате.

Хелен разглядывала диски.

– Серьезная музыка, – заметила она.

– Ты имеешь в виду – для полицейского?

– Нет, для меня. Мой отец днем и ночью гонял оперные записи. Я их прямо терпеть не могла. Да, в общем-то, и слушать не умела. Плохой я слушатель, признаться.