Замок на Воробьевых горах

Виктор усмехнулся:

— Бомжем больше, бомжем меньше… Мир ведь не изменился. А если изменился, то только к лучшему. Мы будем репетировать или обсуждать смерть какого-то бродяги?

— Тебе его совсем не жалко?

Виктор чуть прищурил один глаз, отчего лицо его приобрело выражение холодной насмешливости.

— Честно?

— Честно, — отозвалась Мария.

Виктор покачал головой и твердо заявил:

— Нет.

— Может, даже хорошо, что его убили?

— Может быть, — неожиданно ответил Стас Малевич. — Я не вижу никакого смысла в существовании бомжей и бродяг. Кроме одного — действовать нормальным людям на нервы.

— Нормальным людям… — задумчиво проговорила Мария. — А у тебя есть четкие критерии нормы?

— Они очевидны и не нуждаются в четкой формулировке. Но если вы хотите, чтобы я их перечислил…

— Не стоит, я заранее знаю, что ты скажешь, — качнула головой Варламова. Затянулась сигаретой и задумчиво произнесла: — А может быть, смысл существования несчастных людей в том, чтобы будить в людях милосердие?

— Милосердие — бесполезная абстракция, — вступил в дискуссию Эдик Граубергер, поблескивая очками и пощипывая пальцами русую бородку. — Люди проявляют милосердие к врагу лишь потому, что опасаются со временем сами оказаться на его месте. Это нечто вроде страховки: я помогу тебе, а ты, если со мной случится беда, поможешь мне.

— Значит, милосердие — лукавство?

— Конечно. Лукавство, обусловленное расчетом. В случае с бомжем я не вижу смысла лукавить.

— А если ты сам когда-нибудь окажешься на его месте? — поинтересовалась Мария.

Граубергер усмехнулся.

— Тогда купите на Черкизовском рынке пистолет и пристрелите меня.

Мария вздохнула:

— Ох, молодежь… Все-то у вас ясно, все-то у вас определенно. Но это пока вы молоды. Со временем жизнь возьмет свое и надает вам пинков.

Парни переглянулись. Потом усмехнулись.

— Мария Степановна, а что если вам взять шефство над парочкой бомжей? — с ядовитой улыбкой осведомился Виктор Бронников. — Помоете их, высушите, накормите и уложите в свою постель. Прямо на свои девственно-чистые простыни.

— Бронников, не хами!

Виктор потупил взгляд.

— Простите, не хотел вас обидеть. Мария Степановна, давайте лучше продолжим репетицию. Что мы там репетировали? «Идиота»? Ах нет, пардон, — «Гамлета». Хотя, честно признаюсь, не вижу большой разницы.

— Виктор, наши репетиции — факультативное и необязательное занятие. Могу я узнать, почему ты сюда ходишь?

— У меня никогда не было подобного опыта, — спокойно объяснил Бронников. — А я люблю узнавать о жизни что-то новое.

— И о смерти? — прищурилась Мария.

Бронников выдержал ее взгляд и невозмутимо ответил:

— И о смерти тоже.

— Хорошо, — выдохнула Мария. — Теперь все за работу. Повторим сцену с черепом. Где у нас череп?

— Вот он, — хмыкнул Бронников, достав из спортивной сумки футбольный мяч. — Подойдет?

— Вполне, — ответила Мария. — Начинаем.

Парни, занятые в сцене, подступили друг к другу поближе. Непонятно почему, но у Марии вдруг стало тоскливо на душе. В памяти всплыла сцена из одного фильма, в котором она когда-то играла. Яркий свет осветительных приборов… кинокамера, похожая на огромное черное насекомое с единственным глазом, плотоядно впившимся в актеров… Напряженное и выжидательное лицо режиссера… Боже, ведь все это было в ее жизни. И если бы она оказалась покрепче, если бы у нее хватило духу пережить долгий период застоя, то, возможно, она бы…

Мария тряхнула головой, прогоняя никчемные мысли.

— Ну же! — приободрила она студентов, хмуро глядящих друг на друга. — Начинайте!

И Бронников начал. Он поднял футбольный мяч перед собой и грубо окликнул Жирова:

— Эй, могильщик! Чей это череп?

Жиров заглянул в шпаргалку и сбивчиво ответил:

— Одного шалопая. Бутылку вина вылил мне раз на голову, негодник! Этот череп, сэр, Йорика, королевского скомороха.

Бронников недоверчиво и удивленно воззрился на футбольный мяч.

— Этот?

— Этот самый, — подтвердил кивком Жиров.

Бронников сдвинул белесые брови.

— Бедный Йорик… — задумчиво проговорил он. — Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение, и тошнота подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз…

Бронников снова вгляделся в «череп» и холодно усмехнулся.

— Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? — с сухой горечью осведомился он. — Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом? Слабо тебе позубоскалить над собственной беззубостью? Ну-ка, ступай к лучшей манекенщице и скажи ей, какою она станет, несмотря на румяна в дюйм толщиною! Попробуй рассмешить ее своим предсказанием!

Он помолчал, потом покосился на Стаса и проговорил:

— Скажи мне одну вещь, Горацио.

— Что именно, принц? — отозвался Стас.

— Как ты думаешь: Александр Македонский представлял в земле такое же жалкое зрелище?

— Да, в точности.

— И так же вонял?

— Да, он вонял именно так, милорд.

Бронников скривился.

— До какого убожества можно опуститься. Что мешает вообразить судьбу Александра Македонского шаг за шагом — вплоть до последнего шага, когда он идет на затычку пивной бочки? Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах — глиной. А из глины сделали затычку для бочки.

Продекламировав этот стишок нараспев, Бронников тихо засмеялся, и от его смеха Марии стало слегка не по себе.

…Через полчаса Мария объявила, что репетиция закончена и поинтересовалась:

— Может, порепетируем завтра?

— Завтра же воскресенье, — недовольно промычал Жиров.

— Действительно, — вклинился Стас. — Зачем гнать коней?

— Я тоже не приду, — подал голос Эдик Граубергер. — Мне надо писать реферат по Шредингеру.

Мария повернулась к Виктору:

— А ты что скажешь?

Бронников откинул со лба светло-русую челку:

— Я бы мог прийти. Но один я вам не нужен.

— Почему же? Мы можем порепетировать монологи.

Жиров хихикнул, но Бронников метнул в него холодный взгляд, и верзила стер улыбку с лица.

— К сожалению, вынужден отклонить ваше предложение, — спокойно проговорил он, пристально глядя на Марию. — Я не слишком забочусь о своей репутации, но вашей рисковать не хочу.

Мария почувствовала себя неловко. Об этом она и не подумала. А ведь Виктор Бронников далеко не ребенок. Да и она не так стара и безобразна, как привыкла о себе думать. Но парни смотрели на нее, и она вынуждена была изобразить добродушную улыбку.

— Неужели найдутся люди, которые смогут расценить репетицию вдвоем так? — насмешливо осведомилась она.

Улыбка, скользнувшая по губам Бронникова, была скорее условностью, чем проявлением каких-либо чувств.

— Такие люди находятся всегда, — сказал он.

Мария развела руками:

— Ладно. В таком случае прощаемся до понедельника.

Уже у двери Виктор Бронников вдруг остановился, оглянулся и тихо обронил:

— Я приду завтра. Только скажите, во сколько.

Мария на секунду задумалась:

— Давай часа в два. Устроит?

Виктор кивнул:

— Вполне.

Парень повернулся и вышел из репетиционной.

Мария достала сигарету, но не закурила, а задумалась. На душе было тревожно, томили неприятные предчувствия. Мысли снова и снова возвращались к просмотренной записи. Она должна была решить возникшую загадку — и не находила в себе силы даже подступиться к ней.

А теперь еще и Бронников пожалует завтра к ней в гости. Дернул же черт пригласить его! Мария вспомнила холодный, словно глаза парня сделаны из какого-то тяжелого и грубого металла, взгляд и поежилась.