Черная пелерина

Вуазен, Матло и Вендо застыли. Фруассар потащил их за руки.

— Ну, идем. Я привык сидеть, — сострил он и рассмеялся первым. Увидев, что приятели не присоединяются к нему, он взял под руку режиссера и пошел к нише.

Дюверне с достоинством поздоровался с ним. Фруассар громко разговаривал, громко шутил и вообще производил впечатление человека, вполне довольного своей судьбой.

Приверженцы Дюверне сгрудились около стола в нише. Они были взбудоражены происшедшими событиями. Фруассар на свободе, стало быть убийца кто-то другой. Но кто? Они рассчитывали, что Фруассар, дававший показания в полиции, сообщит нечто новое. Даже Вуазен, стоявший рядом с Пуассиньяком, вытянул шею и напряг слух, желая уловить хотя бы отрывки оживленного разговора в другом конце кондитерской.

Фруассар блистал. Он безжалостно издевался над полицией, насмехался над тем, какую репутацию приобрел он в городке, при этом недвусмысленно намекая, что вскоре сам найдет настоящего убийцу и тем самым заставит От-Мюрей публично отречься от сплетен, целью которых является запачкать репутацию дома Дюмоленов. Его слушали с волнением. Еще никто и никогда в От-Мюрей не разговаривал с человеком, который мог оказаться убийцей.

— Я ни в коем случае не позволю позорить личность мадам Дюмолен, — вещал он, цедя каждое слово, — и не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить ее доброе имя. Даже если мне придется сделать это ценой собственной жизни.

— Все не так уж плохо, — сказал мсье Жифль. — Кроме того, я с вами полностью согласен.

Фруассар вытянулся на стуле, перебросив руку за спинку другого стула.

— Я ведь не бахвалюсь. Любой человек, блюдущий идеалы достоинства и чести, поступил бы точно так же, как я. Представьте себе, мсье Дюверне, что с вашей женой случилось нечто подобное. Что бы вы делали? Я знаю. Я знаю вас. Вы — как я, но…

— Жена мсье Дюверне умерла двадцать лет назад, — Шепнул Котар-старший Фруассару, который ударил себя в грудь.

— Извините.

Дюверне протянул через столик руку Фруассару.

— В этой борьбе я с вами. Имя Дюмолена незапятнано. И таким я и далее хочу его видеть.

Комиссар Лепер сунул голову внутрь кондитерской, разыскивая инспектора Рандо, который утром незаметно исчез. Заметив Пуассиньяка и Дюверне, находящихся в «Абрикосе» в одно и то же время, он чуть не присел от удивления. Однако он справился со своими эмоциями и вошел в кафе, ведомый обычным человеческим любопытством. Он делал вид, что данный факт на него не произвел какого-либо впечатления, как и пристало тертому профессионалу. Он чувствовал на себе заинтересованные взгляды завсегдатаев кондитерской. Комиссар прикоснулся двумя пальцами к полям шляпы, увидев Пуассиньяка, а затем чуть приподнял головной убор в ответ на поклон мсье Вуазена, за которым стояла его жена.

— Вы кого-то ищете, мсье комиссар? — спросил Матло не без злорадства.

— Он уже с неделю этим занимается, — прибавил Вендо.

Лепер возразил энергичным движением руки и, не сказав ни слова, вышел из кондитерской.

— Что-то он вынюхивает! — сказал Вендо, глядя ему вслед.

Пуассиньяк пыхтел трубкой, ловко пользуясь крышечкой, и Вуазен последовал его примеру. И вот они уже оба дымили, а мадам Вуазен закашлялась и побежала открывать окошко. Она не посмела возразить мужу, поскольку боялась обидеть будущего, по ее мнению, мэра города, мсье Пуассиньяка.

Инспектор Рандо беседовал с кюре Бреньоном на ступеньках церкви. В процессе беседы Рандо ловко вставил несколько вопросов, стараясь не обращать на них внимание кюре.

Священника очень огорчал тот факт, что преступника до сих пор не нашли. Он все повторял, что это бросает тень на богобоязненный город.

— А как же революционные взгляды мсье Пуассиньяка?

Кюре Бреньон снисходительно улыбнулся.

— Надо же ему чем-то заниматься. Но он не выходит из рамок общепринятых приличий. Я и сам их иной раз побуждаю к усилению активности. В противном случае я выбивался бы из жизни города, а церковь должна бороться, чтобы существовать.

— Кто, по вашему мнению, заинтересован в смерти Дюмолена?

Кюре ответил не задумываясь.

— Мне кажется, никто. Мои прихожане гордились тем, что Дюмолен живет среди них.

— Я и сам бы охотно здесь жил, — серьезно сказал Рандо, оглядывая рыночную площадь, — милый, тихий городок. С меня уже предостаточно суеты большого города. Я не удивляюсь Дюмолену, что он каждый год приезжал в От-Мюрей. Здесь можно хорошо поработать. Однако я здесь столкнулся с утверждением, что это было чудачеством писателя.

— Не думаю. Дюмолен не был чудаком.

— К сожалению, я не знал его близко. Я читал его произведения. Ловко там все закручено. В них много литературной фантазии, конечно, но, надо признать, все очень логично. Последнее произведение он посвятил От-Мюрей…

— Что вы говорите? — всплеснул руками кюре. — А меня он там не срисовал?

— К сожалению, повесть пропала…

— Ага, — облегченно вздохнул кюре. — Теперь я буду спать спокойно. Когда-то Дюмолен намекнул мне, что увековечит меня в литературе, но я его попросил, чтобы он этого не делал. Мои начальники этого не любят.

— И что же в этом городке есть такого, что заинтересовало бы читателя? — Рандо рассматривал цветные крыши. — Или что было такого?

— Тут ничего не происходит. И мы ежедневно благодарим Господа Бога за это. Смерть Дюмолена прервала полосу нашего счастья, но я надеюсь, что этот случай будет единственным и у нас снова воцарится покой.

— Вы любили Шарля Дюмолена?

— Все для меня братья во Христе.

— Конечно. Это был приятный человек?

Кюре сунул руки в рукава сутаны.

— Мсье Маккинсли спрашивал меня о том же.

Рандо подумал, что дублирует роль американца, но это его еще более убедило в том, что информация кюре может очень многое прояснить.

— Из того, что мне известно, следует, что писатель был очень привязан к От-Мюрей, — сказал инспектор. — И он много жертвовал в общественных целях.

— Он помог установить орган в церкви, как я вам уже говорил…

— Да-да. Так что же это был за человек?

— Что это был за человек? — повторил, как эхо, кюре. — Я и сам над этим думаю.

— Он должен был быть привязан к городу, если так щедро сыпал деньги.

— Город его занимал. Ему приносило удовольствие давать. Я не хочу впасть в грех оговора, но, чем чаще я размышляю о святой памяти умершего, тем больше я утверждаюсь во мнении, что он воспринимал город, как сцену, на которой он управлял людьми, как марионетками. За деньги, к сожалению, в этом мире можно сделать из человека безвольную куклу.

— Значит, орган? — инспектор покачнулся на каблуках.

— Меня он тоже купил! — кюре Бреньон развел руками и поднял глаза к небу.

— Вы читали сегодня заметку о взносе Дюмолена на памятник в честь жертв мировой войны? Вы вообще-то читаете газеты?

— Я делаю это даже перед мессой. Я стараюсь обо всем попросить Господа и поблагодарить его за все хорошее.

— И с чем же вы вступили сегодня на Божий престол?

— Сегодня я молился о душе умершего.

Они издали заметили торопящегося комиссара Лепера. Оба улыбнулись, потому что комиссар сопел, как паровоз, идущий на большой скорости.

— Здравствуйте, святой отец. Здравствуйте, инспектор.

— Хвала вам…

Лепер приподнял шляпу.

— Благодарю вас за приятную беседу. — Рандо по-военному вытянулся. — Я пройдусь со своим коллегой Лепером.

Когда они прошли несколько десятков метров и свернули в одну из улочек, комиссар сказал не без обиды:

— Вы забыли известить меня о том, что Фруассара освободили.

— Конечно. Вы считаете, что я плохо поступил?

— Нет. Я хотел предложить вам именно то же самое. Я изменил концепцию.

— Это очень интересно, — Рандо смотрел прямо вперед, делая широкие шаги.

— Брошь украл сам Дюмолен! — сообщил комиссар и остановился, желая видеть, какое впечатление произвело его сообщение. — Таким образом он просто хотел обезопасить себя ввиду возможной кражи Фруассаром, которого много лет уже знал как птичку небесную. Поэтому его так и не обеспокоила эта кража.