Черная пелерина

— Зря ты ее дразнишь, — заметила мадам Гортензия. — Вы постоянно ссоритесь, а ведь ты знаешь, какая она вспыльчивая.

— Вы видите, — обратился Дюмолен к режиссеру, — все против меня.

— О, простите, — воскликнул Лепер, — вы гордость нашего города, и мы вас ценим превыше всего. Послушайте, что скажет по этому поводу мсье Дюверне, наш уважаемый кандидат в мэры. Мсье Дюверне, что вы скажете?

Дюверне прыснул.

— Вы же прекрасно знаете, я не могу быть объективным. Мсье Дюмолен поддерживает меня в городской мэрии, я ему обязан, как никому другому. Дюмолен — мой козырный туз. — Дюверне поднял палец вверх. — Мой предок, генерал, расстрелянный в Пуйи в 1816 году, написал в своем дневнике, что рассчитывать можно только на друзей. Я тоже так считаю.

— Вот мнение политика! — с патетикой сказал комиссар Лепер. — Полиция и политика на вашей стороне, маэстро.

В этот момент на террасу вошла служанка Анни.

— Мсье Фруассар хочет видеть мадам.

Мадам Гортензия сперва широко раскрыла глаза, а потом зажмурилась. Воцарилось молчание, и Маккинсли заметил, как Дюмолен слегка скривился, но потом обрел безмятежное выражение лица. Он повернулся в кресле в сторону служанки и попросил ее проводить гостя на террасу.

— Это наш давний знакомый, — пояснил Дюмолен. — Очень приятный человек.

Фруассар вошел на террасу. Он сразу заметил Маккинсли и, подходя к хозяйке дома, мимолетно улыбнулся ему.

— Проезжая через От-Мюрей, не мог себе отказать в посещении столь приятного общества, — сказал он, галантно целуя руку мадам Гортензии. Здороваясь следом с Дюмоленом, он выразил восхищение его последней повестью. Дюверне и Леперу Фруассар поклонился с вежливым равнодушием.

— А с вами мы уже знакомы, — обратился он к Маккинсли. — Очень приятно видеть вас здесь.

— Если бы я знал, что вы намереваетесь…

— Ничего страшного. Я поспел еще к кофе.

— Анни, — окликнула мадам Гортензия служанку, не отрывая взгляда от Фруассара, — подай кофе мсье. Может быть, кто-то еще позволит чашечку?

Служанка принесла новую чашку кофе и пирожные.

— Анни, — мадам Гортензия вдруг неожиданно заинтересовалась вещами, которые обычно мало ее занимали, — ты обратила внимание Агнесс, что сегодня все слишком долго вдали кофе?

— Да, мадам. Агнесс сегодня нервничает. Она даже разбила фарфоровую сахарницу.

— Прекрасно вы живете, — сказал Фруассар, наливая себе кофе. — Что ж, известный писатель так и должен жить. — Он внимательно рассматривал виллу и парк.

— А как вы? — вежливо спросил Дюмолен.

— Я? — Фруассар сделал глоток. — Ездил по свету. И в конце концов попал на юг отечества.

— И правильно выбрал От-Мюрей. Франция должна гордиться этим местом, — сказал Дюверне.

— Да, я много слышал об От-Мюрей. А когда еще узнал, что семья моих знакомых живет здесь, то сказал себе: надо проведать старых друзей. А может, вы меня уже забыли?

— О, мы вас хорошо помним, — ответил Дюмолен с ноткой иронии в голосе.

— Мы очень рады, что вы нас посетили, — быстро сказала мадам Гортензия.

— Это очень гостеприимный дом, — сообщил комиссар Лепер.

— Я вас часто вспоминал, — продолжал Фруассар, — где бы я ни был. В Бразилии, в Мексике, в Касабланке и даже, признаюсь откровенно, когда сидел в Дакаре, однажды подумал вдруг, что увижу вас когда-нибудь…

— Нам очень приятно… — Дюмолен прервал его рассказ и обратился к режиссеру: — Мы еще ничего не говорили о нашем деле. Мистер Маккинсли представляет американскую кинопродукцию и уговаривает меня написать сценарий для его студии.

— Ах, эти американцы, — вздохнул Лепер, — во всем вынюхивают интерес.

— Я думаю, вы не откажете нам в сотрудничестве, — сказал Маккинсли. — Я мечтаю о реализации вашего сценария. И приехал, чтобы оговорить более конкретно детали. Мы хотим снимать фильм здесь, во Франции.

— Маэстро, — спросил Лепер, — а что по этому поводу говорит наша кинопромышленность?

— Мы предлагаем лучшие условия, — усмехнулся Маккинсли.

— Всегда одно и то же, — заломил руки комиссар. — Покупают нас, вывозят из нашей страны произведения искусства. Бедная, бедная Франция!

— Меня интересует подобное сотрудничество, — сказал Дюмолен, не обращая внимания на причитания Лепера. — Более того, я сейчас заканчиваю одну вещь, которая должна вам понравиться.

— Было бы хорошо снять фильм, действие которого разворачивается в маленьком французском городке. Это должен быть фильм-сенсация или детектив. Мы хотим показать французскую провинцию иной стороной, не так, как показывает ее ваше кино, найти иной подход, нежели Рене Клэр, Клузо или Кайятт.

— Из всего этого я делаю вывод, что моя новая повесть вам понравится, — сказал Дюмолен.

Маккинсли вытащил пачку американских сигарет и закурил.

— Действие повести происходит в маленьком городке?

— Да, в маленьком городке на юге.

— Фабула детективная?

— Как нельзя более.

— Я покупаю тотчас же, — загорелся Маккинсли. — Это как раз мне и нужно. Преступление, мотивы преступления, расследование, некий детектив и, разумеется, неумелая полиция.

— Да, что-то в этом роде. Молодое счастливое семейство…

— Извините, я не согласен, — запротестовал Лепер. — Вы хотите еще более унизить французскую полицию. Я считаю, что это нехорошо. Мсье Дюмолен, я вам должен сообщить, что не согласен.

— Но, простите, — Дюмолен давал понять, что просто констатирует факт, — во всей литературе подобного рода полиция всегда играет второстепенную роль.

— А вы покажите, что в самом деле все наоборот.

Дюмолен улыбнулся.

— Как раз сейчас не могу. Особенно в этой повести я не могу так сделать.

— О, я не хочу об этом даже слышать, — Лепер демонстративно заткнул себе уши.

— Вы должны это пережить, — Дюверне похлопал его по плечу. — Не такие вы уж и орлы в самом деле.

— И вы против нас. Может, как вновь избранный мэр вы выдвинете обвинение против полиции?

— Не имею такого намерения, — захихикал Дюверне. — Но скажите, нашли вы уже совершившего нападение на магазин мсье Тиммусена? Знаете вы, кто обворовал мадам Бейяк?

— Это были исключительные случаи! — поднялся комиссар. — Зато я нашел похитителя бриллиантов ювелира Мидона. А кто напал на след шантажиста из Антиба? Кто? Я! И если вы, маэстро, продадите американцам то, что является собственностью нашей — нашей! — культуры, я украду у вас рукопись. Честное слово, украду.

Все за столом забавлялись поведением комиссара, который в конце концов успокоился и замолчал.

— А какое название у вашей повести? — спросил Маккинсли. — Я сразу дам телеграмму на студию для заключения контракта.

— Какое название? — повторил вполголоса Дюмолен и огляделся вокруг. И когда его взгляд упал на поднос с пирожными, он сказал оживившись:

— Моя повесть называется «Две трубочки с кремом».

— Сладкое название! — засмеялся Фруассар.

— Две трубочки с кремом, — сказал Маккинсли. — Оригинальное, надо сказать, название.

— Потому что надо бы вам знать, — сообщила мадам Гортензия, — город наш известен именно благодаря этим трубочкам с кремом. Вся Франция снабжается у нас этими сладостями. Пирожными мсье Вуазена, кондитерская которого является настоящей Меккой для любителей трубочек.

— А почему, собственно, две трубочки? — спросил Фруассар.

— О, это уже секрет! — воскликнул по-детски радостно Дюмолен и, обратившись к Маккинсли, сказал:

— Завтра я вам прочту часть повести. И вы поймете, почему трубочки две, а не три, например.

— Зачем вам утруждаться, я сам прочту, — сказал Маккинсли.

— К сожалению, это невозможно. Я пишу черновик и очень неразборчиво.

— О да, — прибавила со смехом Гортензия, — над его писаниной надо порядком помучиться.

Сумерки постепенно сгущались. Компания еще вела беседы, но вечерняя прохлада давала уже понемногу о себе знать. Вдруг появилась Луиза с зеленой шалью в руках.

— Это тебе, — она набросила шаль на плечи мадам Гортензии, которая недовольно скривилась.