Над пропастью во ржи

це курилки
какого-то знакомого пижона в темно-сером костюме, в клетчатом жилете.
Светский лев. Аристократ. Стоит, накурился до одури, а у самого вид такой
скучающий, презрительный. Салли все повторяет:

- Где-то я с ним познакомилась, я его знаю!

Всегда она всех знала. До того мне надоело, что она все время говорит
одно и то же, что я ей сказал:

- Знаешь что, ну и ступай, целуйся с ним, он, наверно, обрадуется.

Она страшно обиделась на меня. Наконец этот пижон ее узнал, подошел к
нам и поздоровался. Вы бы видели, как она здоровалась! Как будто двадцать
лет не виделись. Можно было подумать, что их детьми купали в одной
ванночке. Такие друзья, что тошно смотреть. Самое смешное, что они,
наверно, только о д и н р а з и встретились на какой-нибудь идиотской
вечеринке. Наконец, когда они перестали пускать пузыри от радости, Салли
нас познакомила. Звали его Джордж, не помню, как дальше, он учился в
Эндовере. Да-да, аристократ! Вы бы на него посмотрели, когда Салли
спросила его, нравится ли ему пьеса. Такие, как он, все делают напоказ,
они даже место себе расчищают, прежде чем ответить на вопрос. Он сделал
шаг назад - и наступил прямо на ногу даме, стоявшей сзади. Наверно,
отдавил ей все ногу! Он изрек, что пьеса сама по себе не шедевр, но,
конечно, Ланты - "сущие ангелы". Ангелы, черт его дери! Ангелы! Подохнуть
можно.

Потом он и Салли стали вспоминать всяких знакомых. Такого ломанья я
еще в жизни не видел. Наперебой называли какой-нибудь город и тут же
вспоминали, кто там живет из общих знакомых. Меня уже тошнило от них,
когда кончился антракт. А в следующем антракте они опять завели эту
волынку. Опять вспоминали какие-то места и каких-то людей. Хуже всего, что
у этого пижона был такой притворный, аристократический голос, такой,
знаете, утомленный снобистский голосишко. Как у девчонки. И не
постеснялся, мерзавец, отбивать у меня девушку. Я даже думал, что он сядет
с нами в такси, он после спектакля квартала два шел с нами вместе, но он
должен был встретиться с другими пижонами, в коктейльной. Я себе
представил, как они сидят в каком-нибудь баре в своих пижонских клетчатых
жилетках и критикуют спектакли, и книги, и женщин, а голоса у них такие
усталые, снобистские. Сдохнуть можно от этих типов.

Мне и на Салли тошно было смотреть, когда мы сели в такси: зачем она
десять часов слушала этого подонка из Эндовера? Я решил было отвезти ее
домой - честное слово! - но она вдруг сказала:

- У меня гениальная мысль! - Вечно у нее гениальные мысли. - Знаешь
что, - говорит, - когда тебе надо домой обедать? Ты очень спешишь или нет?
Тебя дома ждут к определенному часу?

- Меня? Нет, нет, никто меня не ждет! - говорю. И это была истинная
правда. - А что?

- Давай поедем кататься на коньках в Радио-сити.

Вот какие у нее гениальные мысли!

- Кататься в Радио-сити? Как, прямо сейчас?

- Хоть на часок, не больше. Тебе не хочется? Конечно, если тебе
неохота...

- Разве я сказал, что не хочу? - говорю.