Над пропастью во ржи

, если ли в доме
сигареты. Он опять спросил, а она опять не ответила. Она даже глаз не
подняла от доски. Потом он ушел в дом. А когда он ушел, я спросил Джейн, в
чем дело. Она и мне не стала отвечать. Сделала вид, что обдумывает ход. И
вдруг на доску капнула слеза. Прямо на красное поле, черт, я как сейчас
вижу. А Джейн только размазала слезу пальцем по красному полю, и все. Не
знаю почему, но я ужасно расстроился. Встал, подошел к ней и заставил ее
потесниться, чтобы сесть с ней рядом, я чуть ли не на колени к ней уселся.
И тут она расплакалась по-настоящему - и, прежде чем я мог сообразить, я
уже целовал ее куда попало: в глаза, лоб, в нос, в брови, даже в уши.
Только в губы не поцеловал, она как-то все время отводила губы. Во всяком
случае, больше, чем в тот раз, мы никогда не целовались. Потом она встала,
пошла в комнату и надела свой свитер, красный с белым, от которого я
просто обалдел, и мы пошли в какое-то дрянное кино.

По дороге я ее спросил, не пристает ли к ней этот мистер Кюдехи -
этот самый пьяница. Хотя она была еще маленькая, но фигура у нее была
чудесная, и вообще я бы за эту сволочь, этого Кюдехи, не поручился. Она
сказала - нет. Так я и не узнал, из-за чего она ревела.

Вы только не подумайте, что она была какая-нибудь ледышка, оттого что
мы никогда не целовались и не обнимались. Вовсе нет. Например, мы с ней
всегда держались за руки. Я понимаю, это не в счет, но с ней замечательно
было держаться за руки. Когда с другими девчонками держишься за руки, у
них рука как м е р т в а я, или они все время вертят рукой, будто
боятся, что иначе тебе надоест. А Джейн была совсем другая. Придем с ней в
какое-нибудь кино и сразу возьмемся за руки и не разнимаем рук, пока
картина не кончится. И даже не думаем ни о чем, не шелохнемся. С Джейн я
никогда не беспокоился, потеет у меня ладонь или нет. Просто с ней было
хорошо. Удивительно хорошо.

И еще я вспомнил одну штуку. Один раз в кино Джейн сделала такую
вещь, что я просто обалдел. Шла кинохроника или еще что-то, и вдруг я
почувствовал, что меня кто-то гладит по голове, оказалось - Джейн.
Удивительно странно все-таки. Ведь она была еще маленькая, а обычно
женщины гладят кого-нибудь по голове, когда им уже лет тридцать, и гладят
они своего мужа или ребенка. Я иногда глажу свою сестренку по голове -
редко, конечно. А тут она, сама еще маленькая, и вдруг гладит тебя по
голове. И это у нее до того мило вышло, что я просто очумел.

Словом, про все это я и думал - сидел в этом поганом кресле в холле и
думал. Да, Джейн. Как вспомню, что она сидела с этим подлым Стрэдлейтером
в этой чертовой машине, так схожу с ума. Знаю, она ему ничего такого не
позволила, но все равно я с ума сходил. По правде говоря, мне даже
вспоминать об этом не хочется.

В холле уже почти никого не было. Даже все шлюховатые блондинки
куда-то исчезли. Мне страшно хотелось убраться отсюда к чертям. Тоска
ужасная. И я совсем не устал. Я пошел к себе в номер, надел пальто.
Выглянул