Над пропастью во ржи

т, что картина хорошая. Мы с Д.Б.
один раз повели ее на эту французскую картину - "Жена пекаря", - там
играет Раймю. Она просто обалдела. Но любимый ее фильм - "Тридцать девять
ступеней", с Робертом Донатом. Она всю эту картину знает чуть не наизусть,
мы вместе смотрели ее раз десять. Например, когда этот самый Донат
прячется на шотландской ферме от полисменов, Фиби громко говорит в один
голос с этим шотландцем: "Вы едите селедку?" Весь диалог знает наизусть.
А когда этот профессор, который на самом деле немецкий шпион, подымает
мизинец, на котором не хватает сустава, и показывает Роберту Донату, наша
Фиби еще раньше, чем он, в темноте подымает свой мизинец и тычет прямо мне
в лицо. Она ничего. Вам бы она понравилась. Правда, она немножко слишком
привязчива. Чересчур все переживает, не по-детски. Это правда. А потом она
все время пишет книжки. Только она их никогда не подписывает. Там все про
девочку по имени Гизела Уэзерфилд, только наша Фиби пишет "Кисела". Эта
самая Кисела Уэзерфилд - девушка-сыщик. Она как будто сирота, но откуда-то
появляется ее отец. А отец у нее "высокий привлекательный джентльмен лет
двадцати". Обалдеть можно! Да, наша Фиби. Честное слово, она бы вам
понравилась. Она была еще совсем крошка, а уже умная. Когда она была
совсем-совсем маленькая, мы с Алли водили ее в парк, особенно по
воскресеньям. У Алли была парусная лодка, он любил ее пускать по
воскресеньям, и мы всегда брали с собой нашу Фиби. А она наденет белые
перчатки и идет между нами, как настоящая леди. Когда мы с Алли про что-
нибудь говорили, она всегда слушала. Иногда мы про нее забудем, все-таки
она была совсем маленькая, но она непременно о себе напомнит. Все время
вмешивалась. Толкнет меня или Алли и спросит: "А кто? Кто сказал - Бобби
или она?" И мы ей ответим, кто сказал, она скажет: "А-а-а!" - и опять
слушает, как большая. Алли от нее тоже балдел. Я хочу сказать, он ее тоже
любил. Теперь ей уже десять, она не такая маленькая, но все равно от нее
все балдеют - кто понимает, конечно.

Во всяком случае, мне очень хотелось поговорить с ней по телефону. Но
я боялся, что подойдут родители и узнают, что я в Нью-Йорке и что меня
вытурили из школы. Так что я только надел чистую рубашку, а когда
переоделся, спустился в лифте в холл посмотреть, что там делается.

Но там почти никого не было, кроме каких-то сутенеристых типов и
шлюховатых блондинок. Слышно было, как в "Сиреневом зале" играет оркестр,
и я пошел туда. И хотя там было пусто, мне дали дрянной стол - где-то на
задворках. Надо было сунуть официанту доллар. В Нью-Йорке за деньги все
можно, это я знаю.

Оркестр был гнусный, Бадди Сингера. Ужасно громкий - но не по-
хорошему громкий, а безобразно громкий. И в зале было совсем мало моих
сверстников. По правде говоря, там их и вовсе не было - все больше
какие-то расфуфыренные старикашки со своими дамами. И только за соседним
столиком посетители были совсем другие. За соседним столиком сидели три
девицы лет под тридцать.