Урбан (СИ)

Я часто вспоминал своего друга и в свободные от учебы дни просился у родителей навестить бабушку с дедом. И конечно, Макса. Приезжая в деревню, я первым делом бежал в Штаб, но, к сожалению, так ни разу не встретил там своего друга. Я спрашивал про него у бабушки, а та лишь пожимала плечами на мой вопрос о нём и говорила, что не припомнит. Через несколько лет с нами не стало деда и я в память о нём, приезжая в гости к бабушке, вечерами садился на нашу с ним лавочку и вспоминал названия созвездий. Деревенские ребята, за которыми я любил наблюдать сидя на сарае, повзрослели и уже не играли в "заразу". Теперь их интересовали девушки и вечерние посиделки за самодельным деревянным столом, аккурат возле того места, где они раньше бегали. Я же все так же любил засиживаться на сарае, мечтая о том, что однажды знакомый голос окликнет меня, и мы как в старые добрые времена побежим играть в штаб. Но, время шло и с каждым годом лавочки наполненные бабушками все больше пустели. А Макса за все годы я так ни разу и не встретил.

Учёба в школе не приносила мне никакого удовольствия, при этом негативных чувств тоже не вызывала. Просто монотонная рутина. Годы летели. В очередной из бескрайних школьных дней, на замену нашему захворавшему учителю пришёл молодой амбициозный аспирант, который незамедлительно принялся устанавливать в нашем небольшом коллективе свои правила. Девочки были без ума от нового педагога и бесконечно шептались на переменах о нём. Парни в свою очередь яро невзлюбили новоявленный объект восхищения девушек, вероятно из ревности, хотя возможно и потому, что его строгость мешала им заниматься привычными детскими забавами, поэтому они стали всячески пакостить молодому преподавателю. Это было банально и глупо: то кнопку на стул положат, то монеты закинут в замочную скважину или чего хуже натрут классную доску мылом. До сих пор безмерно стыдно за своих сверстников. Нет, не потому что они занимались гнусными деяниями в отношении аспиранта, мне, честно признаться, он тоже был не по душе. Мне было стыдно, что у них не хватило мозгов и воображения для реально достойных и интересных гадостей.

Преподаватель назначал ответственных дежурных, давал уйму домашних заданий, устраивал ежедневные разборы полётов, а вдобавок каждую неделю проводил генеральную уборку класса. И с каждой новой пакостью в его адрес, он становился строже и строже, вероятнее всего зная поименно участников саботажа, он ежедневно требовал с ребят фантастическое, как казалось, знание пройденного материала, и чёткое выполнение домашних заданий. Меня он до поры до времени оставлял в стороне, то ли попросту не замечая, то ли видя, что я нахожусь в отстранении от происходящего. Во всяком случае и этому пришел конец.

В один из дней я мирно сидел на последней парте и любовался весенней природой за окном. Внезапно преподаватель окликнул меня по фамилии. и я, подскочив на стуле, уставился на педагога. Настроение у него в тот день было явно не из лучших - он рвал и метал с самого первого урока, и очередь дошла до меня.

- Молодой человек, вы тоже часть нашего замечательного коллектива, - со злой иронией прошипел педагог. - Почему бы вам не пересесть поближе?

Я засуетился. Нет, я не был против, хотя почувствовал, как волнение настойчиво начало пробиваться, словно росток внутри меня.

- Присаживайтесь сюда, - преподаватель указал на парту прямо напротив себя, - а то мне кажется, что вы упускаете часть материала.

Я встал со стула, чтобы пересесть вперед, как велел педагог. И вдруг почувствовал десятки глаз моих однокашников, уставившихся на меня. Я запаниковал. Это излишнее внимание в мою сторону, оно так непривычно, я готов пересесть, если бы не оно. Дрожащей рукой я взял учебники и двинулся вперёд, неожиданно почувствовав сильное головокружение. Я остановился. Нет, я уже не хочу пересаживаться вперёд, мне нравится сидеть поодаль. Моё дыхание сильно участилось, голова шла кругом, мне казалось, что ещё мгновение и я упаду. Я опёрся за близлежащий стул, дабы не грохнуться на пол кабинета, а из моей вспотевшей руки подло выскользнули учебники и грохнулись туда вместо меня. Класс взорвался хохотом, и я ощутил, как земля уходит из-под моих детских ног. Я не мог упасть, я держался изо всех сил. Если бы я упал, все бы подумали, что я какой-то ненормальный. И ничего не изменилось бы, однако я не хотел этого внимания к себе, я не хотел вперёд, я хотел остаться на своей любимой парте в самом конце класса. Я так привык. Я с самого детства сижу поодаль и просто наблюдаю. Что тебе нужно от меня? Чем я тебе не угодил? Ненавижу! Будь ты проклят, сукин сын!

Дальше всё как в тумане, я подбираю учебники с пола и двигаюсь вперёд. Одноклассники провожают меня взглядами. Учитель что-то говорит, но я не слышу. Или не хочу слышать. Я усаживаюсь за парту, с меня ручьём льётся влага, которая, попадая в глаза, очень больно щиплет. Я вытираю её рукавом. Учитель что-то говорит. Дети уже, вроде, не смотрят, хотя мне всё так же плохо. Моя голова гудит, а в ушах сильный писк. Я хочу пить. Я хочу, чтобы всё вернулось, как было. Мне нужно обратно на последнюю парту. Мне здесь не нравится. Я должен идти, я не могу здесь больше оставаться. Сгребу рукой учебники и ухожу. Да, так и сделаю. Сгребаю рукой учебники, встаю и ухожу. Но я всё так же сижу за партой. Это была фантазия. Я должен идти, я не могу здесь находиться, мне плохо. Картинка вокруг меня пульсирует, подобно кругам на воде, в которую кинули камень. Я встаю и ухожу, оставив учебники, у меня нет сил собрать их в кучу, просто открываю дверь и ухожу. Что? Этого не произошло? Чёрт. Я думал, что сделал это. Я всё так же сижу за партой. Учитель, что-то показывает на доске. Доска сделана из дерева, моя парта сделана из дерева, я сделан из кожи. Почему мы такие разные? Что происходит? Мне нужно идти обратно на последнюю парту, когда я находился там, всё было нормально. Я собираю учебники и спокойно иду обратно. Нет, я должен уходить совсем. Домой. Дома деревянный стол, а там на последнем ряду деревянная парта, такая же, как здесь. Все смотрят на меня. Что со мной происходит?! Пожалуйста, пусть это прекратиться. Глаза в моей голове смотрят на меня изнутри. Почему я их вижу? Это всё учитель, он во всём виноват, он специально меня сюда посадил, чтобы мне стало плохо. Учитель сделан из дерева, доска сделана из кожи. Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может быть? Глаза. Какие глаза? Где я? Когда пульсирующая волна доходит до меня, то сильно бьёт, и я на мгновение теряю сознание. Потом снова эти учебники, которые смотрят на меня и умоляют, чтобы я унёс их поскорее отсюда, туда, где на них не смотрит учитель. Пожалуйста, пусть это прекратиться. Дверь. Я должен уйти за неё и всё закончится. Я встаю и иду. Я иду мимо уставившихся на меня глаз учителей, смотрю на них изнутри. Пусть теперь они страдают. Я иду. Я должен увести Сашу туда, в сказку. Я должен. Снова волна. Где я? Почему все смотрят на меня сверху? Я умер? Я не хочу умирать. Я здесь, я живой. Не смотрите на меня сверху. Вообще не смотрите на меня. Я хочу на последнюю парту. Там было спокойно. Там никто не смотрел на меня сверху. Пожалуйста, мама, не смотри на меня сверху. Почему ты смотришь на меня? Я же прошу! Всё. Со мной всё нормально, я дома, за деревянным столом. Встаю и иду за дверь, которая ведет в туалет, где я умру, и всё закончится Глаза. Посмотрите мне в глаза. Я вас не боюсь, слышите? Я генерал! У меня есть рация. А кто вы? Жалкие аспирантики. Когда это закончится? Пожалуйста, пусть это закончится. Я не смогу так жить. Мама, налей мне, пожалуйста, мой любимый чай. И дай деревянную ложку. Ложку, которая сделана из дерева. Только чайную. Не столовую. Чайная ложка, это ребёнок столовой? Ты знала? Откуда? Тебе сказал учитель? Но, он же пытается мне навредить. Как? Он смотрит на меня сверху. Ты снова оставила меня в садике. Ты снова предала меня. Я открываю дверь и ухожу. Это последнее, что я помню в тот день.

Очнувшись, я обнаружил себя лежащим в больничной койке. Рядом со мной сидела плачущая мама, и, увидев, что я очнулся, очень обрадовалась и стала гладить мои щёки и что-то при этом бормотала. В мою руку была вставлена тонкая игла, которая служила проводником между мной и сосудом, вкачивающим внутрь меня лекарство. Мама заранее ограничила меня от резких движений, чуть касаясь меня рукой. Я огляделся вокруг, покачал головой и очень обрадовался, что этот кошмар закончился. Волны больше не били меня в лицо, а мои мысли собраны как прежде и не летели, следуя какой-то своей траектории, словно стрелы в ветреный день. Мне очень хотелось пить и казалось, что я истощён настолько, что не смогу разорвать свои слипшиеся губы, чтобы попросить об этом: