По ту сторону грусти (СИ)

А самым оскорбительным в ярком мимолётном воспоминании было то, что в этой сонной тьме ощущалось присутствие чего-то или кого-то родного. Заныло в душе полузабытым, прозрачно-печальным образом: это ведь в детстве было такое неизъяснимое чувство, когда ждал-ждал чуда, а оно не произошло или оказалось обманом. А вообще, нехороший знак: неприятель в качестве военной хитрости часто использует сентиментальность.

И уж явный прилив недовольства вызвало то, что кошара наглым манером угнездилась в виде буханки у неё на груди, пригвоздив к постели. Алеся дёрнулась и возмутилась:

- Франка! Прекрати меня душить, как Варгин! Тебе что, в ногах места мало?!..

Кошка обиженно мявкнула, слезла и потрусила в ноги и там возмущённо сверкала из-за одеяльного бархана хрустальными глазками.

"Я её запру в ванной, ей-богу", - подумала Алеся и тут же досадливо спохватилась: Франките всякие запоры, стены и плотная материя были нипочём. Но она так удачно притворялась обычной кошкой, что о её сущности нагваля легко забывалось.

Она всё делала как положено: мурчала, потягивалась, точила когти и даже ела сухой корм и куриные горлышки - чисто для удовольствия, хотя могла бы и обойтись. Правда, действительно чудесной при таком раскладе была полная ненадобность лотка. Проблемой могло показаться одно - "сильно умная". В некоторых вещах она соображала, может, и лучше своей юной хозяйки. В основном ей хватало деликатности скрывать сей факт, но иногда это мельком читалось и серьёзно задевало. Конечно, это всего лишь форма воплощения - маленькая умильная скотинка с бархатной шкуркой и моторчиком внутри. И всё равно как-то... ну да, почти обидно.

Алеся размышляла об этом по пути в больницу и не могла не фыркнуть с горьковатой иронией: ситуация анекдотическая - подозревать собственную кошку и пытаться её "раскусить".

Во время вынужденного отдыха она не могла сидеть сложа руки и сделала несколько дел по хозяйству. Да причём из той зловредной категории, что кажутся мелкими, а являются ощутимо необходимыми - тем и раздражают, потому что руки до них всё никак не доходят. Гордая своими миниатюрными победами над бытом, Алеся посвятила какое-то время прекрасному. Пару часов упоённо глядела в прошлое, самозабвенно и размашисто накидывая натюрморт с сиренью, отцветшей несколько месяцев назад. В графе "самообразование" галочка тоже была поставлена благодаря паре часов запойного чтения. Но очевидно было, что за всей этой бурной деятельностью стоит напряжённое ожидание.

Алеся ощущала окрылённость лётчика перед тараном. История таинственной Беаты не оттолкнула, а наполнила сочувствием. Самое странное, что в этом сочувствии была не только солидарность, а проглядывало превосходство.

Она отключалась от мира и углублялась во вселенную слышанного рассказа, и пыталась снять слепок с души погибшей, и ощущалось, что та была девушкой очень напряжённой внутренней жизни, можно сказать, экзальтированной. Но ведь она-то, Алеся, не такая. Мелочная бытовая раздражительность ничего в таких вопросах не решает.

Значит, её шансы повышаются. Выход есть, его можно найти, точнее, нащупать.

Максимальная чуткость к себе и миру - вот и всё, что требуется. Мучительно и обманчиво просто!..

Ей ли не знать, как трудно настроиться и слушать. Самые серьёзные помехи - сомнения. Они срывают трансляцию и засоряют эфир. Точно так же - аллергия на иррациональность.

Для неё всегда было самым трудным отказаться от плана, забыть об инструкциях (пусть даже собственного сочинения, но ведь они обязаны - быть!). Но сейчас Алеся была как никогда серьёзно настроена двигаться по странной траектории и следовать сиюминутным личным суевериям (на самом деле - сигналам). Ну и что, что выглядит глупо, просто прибор сверхчувствительный, вот стрелка и дёргается.

Во вторую ночь попытка не увенчалась успехом.

Вопреки обыкновению, она чётко обрисовала себе экспозицию: взлётно-посадочной полосой была подмосковная дача. Наверное, в этом и состояла ошибка. Отпусти, Леся, сколько раз тебе повторять: от-пус-ти!..

Кошка свернулась в дальнем углу постели. Забиралась она на Алесю или нет во время сна, определить было невозможно. "Ладно", - терпеливо вздохнула Стамбровская.

А в висках у неё стучало скороговоркой: "Время-не-ждёт-время-не-ждёт-время-не-ждёт..."

Но почему-то настойчиво ощущалось, что она могла, могла схватить за хвост это время: вернее, точно прицелиться и совершить бросок, входя стрелой в водоворот - а оно вспучивалось, и вихрилось, и искривлялось, все прежние выкладки и расчёты приходили в негодность. Но и этот момент был ограниченным, надо было - успеть. Но когда аномалии придёт конец, знать было невозможно.

Внешний мир померк за дымкой напряжения.

"Погоди, - думала Алеся, - погоди, всё будет хорошо... сейчас... я иду..."

Ей было трудно удержаться. Но ведь дрёма после обморочного дня не считается. А Бог любит троицу, да, это тоже сигнал - в уме нежной зеленью загоралось число "три", почему-то тройка Алесе всегда виделась салатной (у неё все числа ещё в детстве имели цвет). В общем, нужно дождаться ночи. И дожить до рассвета.

В пятницу Алеся не пошла на работу. Честно отпросилась в самую рань: Галя за неё заявление напишет, а Семашко сам видел её бездыханной, так что ко всему готов - логично же. Она впервые устраивала такой спонтанный саботаж. Потому что рассвет пресловутый - не принёс ничего хорошего.

Алеся сидела, тяжко уставясь на остывший чай - он не лез в горло.

Хотелось бегать, опрокидывать предметы и скулить - в голос и с переливами, хотелось тыкать с размаху в телефон и звонить всем подряд, и вопить, на четвёртой фразе заливаясь слезами. Она на первом курсе часто названивала маме и вываливала на неё весь ворох горестей и сиюминутную громкую оторопь от столкновения с реальностью. Но сейчас - нет. Она взрослая девушка. Она интеллектуал. Она партийный работник. Она кавалер ордена. Она офицер. Разве мало для того, чтобы поганой метлой затолкать свою слёзную боль поглубже в стыдное крикливое нутро?

И она - молча побежала.

Чуть не скатилась по лестнице на обычных своих средних каблуках, чуть засеменила в вино-бордовом строгом платье, кинулась суетливо - вон из подъезда, пока не закрылась дверь! Да, новая жгучая потребность! Суеверие! Сейчас - критичное. Она чуть не сшибла вышедшую из подъезда старушку, три раза поплевала, отгоняя полетевшее вслед проклятие. На улице чуть полегчало. На Фелициановскую? Да. Шаг, шаг, размеренный шаг. Стремительность и чёткость. Думай, что делать, глубокий вдох. Думать лучше в приятной атмосфере. И она зашла в любимый испанский бар, где сиживала и до эмиграции, он был на том же месте.

Она сидела и изо всех сил пыталась сообразить, что она здесь делает и почему теряет время. Вино казалось безликим и безвкусным, а звуки сальсы терзали уши: по сравнению с интеллигентным неторопливым джазом они казались босяцкой лужёной какофонией. Она еле дождалась счёта. Поджидая, набирала Лору. Пробьёт, не пробьёт... Нет, мобильная связь - это чудо. Пробило.

Из другого измерения понёсся голос: "Привет! Ну что ты, как? Даже в онлайн не заходила! Я волнуюсь". И вот тут, глотая ком, Алеся произнесла дрожащим голосом:

- Лора, мне конец. Меня не пускает!

Остальное она пропустила мимо ушей, увидев подбегающего официанта, отключилась, уронила телефон в недра сумки. Рассчитавшись, ушла не оглядываясь.

Из-под облаков, как нежданный град, долетел колокольный звон. Почему она сюда не заходила, а моталась на Золотую горку? Нет, плохая идея - идти в храм после испанского кабака, но даже питие не ощущалось настоящим, вино ушло, как в сухую землю, пресно провалилось без ощущения.

И всё воспринималось точно так же, как этот разведённый понарошечный краплак в бокале, только вместо сальсы глубинные лучи органа. Но даже они, обычно пробирающие аж под кожу, были бессильны. Алеся стояла со строгим непроницаемым лицом, сухими глазами, привычной нутряной болью и бьющимся сердцем. А перед нею ряды спин, какой-то незнакомый ксёндз, и тусклая россыпь свеч, и снова давящее чувство посторонности. Деликатно пробравшись к выходу, Алеся перекрестилась, припав на колено, выпрямилась и, развернувшись с каменным лицом, ушла. И, занося ногу над порогом, мощно, страстно представила себе советское посольство в Афганистане, коридор, наискось просвеченный из стрельчатых окон, где-то там впереди должна быть заветная дверь...