Волны бьются о скалы(СИ)

Нужно подождать, пока бинт хоть немного размокнет. Ксения засекает время на часах, три минуты. Потом она осторожно начинает разматывать бинт. Лика напрягается всем телом, чувствуя, как вместе с бинтом, под ним, с тонкой бледной руки ползет кожа желтоватыми пластами, почти прозрачными и липкими. Бинт отслаивается, и вода в ковше становится нежно-розовой от крови, и в ней плавают пласты тонкой кожицы, а на руке, от локтя до кисти кожи как таковой нет, только тонюсенькая розовая пленка, а под ней трепещущая на воздухе ткань и мясо. Лику мутит, Ксению тоже. Лика молчит, только смотрит на маму, ищет поддержки. Ну почему мама всегда отводит глаза? Лика плачет, она чувствует слезы, но на щеки они не скатываются. Уже не скатываются. Лика привыкла к боли в свои восемь с половиной лет. Она привыкла терпеть, покорно, как теленок, которого тащат на бойню. Она молча ждет, когда мама развернет бинт со второй руки, точно так же. Кожу на воздухе открытой оставлять нельзя, она слишком нежная. В школе маме говорили, что для размягчения и увлажнения можно мазать кожу растительным маслом. Масло хотя бы не щипет, как мыло, его вообще не чувствуешь. Лика довольна, масло мягко стекает на рубцы и на стол. Выждав еще четыре минуты, пока масло впитается, мама начинает накладывать бинт снова. На горящее розовое мясо, на открытые раны. Их больше с каждой перевязкой, опять нужно вести Лику к врачу и унижаться, прося направление в Южно-Сахалинск на обследование. Снова надо подавать документы на присвоение инвалидности, третий год не дают, говорят, что у Лики просто дерматит из-за плохих условий проживания. Плохие условия, плохие условия, да им больше жить негде! Стоп, ребенок не должен ничего видеть. Ксения устало вздыхает.

-Давай снимем кофточку, вот так, - ласково приговаривает она, но голос слишком резок и слишком дрожит, она еще не пришла в себя после перепалки с завучем и плохо сдерживается. Лика чувствует нарастающее раздражение мамы и думает, что это из-за нее. Мать и дочь редко могут понять друг друга, но им все равно. Они привыкли и смирились.

Лика снимает синюю кофту, расстегивает пуговицы, обнажая худое тельце, обмотанное бинтами полностью, от горла до пояса. Молочно-желтые бинты, сквозь которые на плечах и спине проступает засохшая кровь. Лика не может лежать целые дни без движения, а на плечах и спине кожа тонкая. Где тонко, там и рвется. Мама берет губку, мочит ее в воде и начинает медленно водить по бинтам, чтобы они отмокали. Вода остыла, Лике холодно и щекотно, но она не улыбается, она настороженно ждет, кода мама начнет отдирать бинты. Мама хочет сделать дело быстро, она снимает бинты пластами, сразу со всей спины и живота, и бинт срывается прямо с кожей, в которую он врос. Спина девочки полосатая - белые полосы чередуются с красными и розовыми, в зависимости от того, как глубоко марля вошла в тело. На локтях, где рвется чаще всего, и на животе кожа ободралась и живая ткань тела начинает подгнивать. Лика чувствует сладковатый запах собственного гниющего тела. Ксения старается снимать здесь бинт особенно нежно, но нечаянно дергает, рука дрожит от перенапряжения, и бинт рвется вместе с кожей, оставляя длинную кровавую полосу. Лика крепится из последних сил, кусать губы ей тоже нельзя, их придется залеплять пластырем, а это еще хуже. Теперь, когда все бинты сняты, можно увидеть тело девочки - сплошную кровоточащую рану, язву, гниющую по краям, маленькие коросты, которые зудят и щипят. Ксения торопится снова наложить бинты, быстро, словно делая что-то запрещенное, почти не глядя. Лика стоит, плотно зажмурив глаза, она тоже боится на себя смотреть. Из-за этого в доме нет зеркал, раньше у Лики были истерики по поводу внешности. Теперь уже нет.

Закончив с бинтами, мама выливает воду в помойное ведро, выкидывает в мусорку остатки бинтов и с фальшивой улыбкой идет готовить обед. Лика хорошо понимает, что улыбка фальшивая, хотя мама думает, что дочь ничего не замечает. В ожидании неизбежных щей девочка возвращается к телевизору, по которому иногда показывают мультики.

4.

Отец возвращается под вечер, когда за окном холодает, и в воздухе повисают густые сапфирово-синие сумерки. Днем, когда тепло, лужи образуются прямо на льду, теперь их прихватывает иней, тонкий ледок, который громко хрустит под ботинками. Небо вечером разноцветное: желтое от заходящего солнца в самом низу, над домами, сине-розовое над деревьями, бледно-серо-синее вверху. Солнце заходит за сопку позади дома, и ее склоны сразу становятся черными. Деревья черные, а снег белый на вершине и грязно-желтый у подножия. Людей вечером мало, холодно. С океана дует сильный ветер, он несет с собой пар мелких капелек воды. Зимний туман, изморозь.

То, что папа пришел, Лика слышит сразу. Их окно не пластиковое, как в кино, сквозь него все-все слышно, и лай соседских собак и скрип тяжелых шагов по снегу. Папа ходит всегда быстро, неподвижно глядя перед собой в одну точку. И зрачки глаз у него вечно расширены, он смотрит на тебя, а вроде бы и вскользь. А мама, когда идет с Ликой в больницу, смотрит в землю, не поднимая глаз. И тащит Лику за собой, а Лика не успевает так быстро семенить короткими тонкими ножками следом, нервничает, что мама опять расстроится.

Дверь открывается и захлопывается так, что стон идет по всему дому. По полу начинает тянуть холодом, папа неплотно закрыл дверь. Папа пыхтит, пока раздевается и раскладывает на кухонном столе сумку, ставит в угол под лавку ботинки, черные, запачканные желто-серой грязью. Из дальней комнаты идет мама. Сквозь стенку Лика слышит все-все.

-Привет, - сухо говорит мама, - Ужинать будешь?

-Естественно, - отвечает папа, усаживаясь на диван перед телевизором. Диван поскрипывает, значит сейчас папа перегибается через его спинку в поисках пульта. Шарит под одеялом, пульт заклинивает и он перемотан изолентой. Так, телевизор включился, кажется, "Новости". Мама на кухне стучит ножом, режет на разделочной доске хлеб.

-Олег, тебе щи греть или так поешь?

-Так сойдет, - папа пробует переключать каналы, Лика слышит шипение, помехи. Папа снова встает, идет на кухню, чтобы притащить на диван ноутбук. Единственный компьютер в семье появился три года назад, большой, черный. Когда он загружается, его вообще не слышно, но во время работы, он мелко вибрирует и трещит. Папа говорит, проблемы с процессором. На ноутбуке Лике можно сидеть только по выходным, с вечера субботы по вечер воскресенья, потому что в это время папа лежит на диване, уткнувшись в "Вести недели".

Мама ставит тарелку с холодными щами на маленький столик перед диваном. Папа быстро ест, поглядывая на загружающийся ноутбук. Ест он без хлеба, и добавляет много соли. Солит он буквально все, если не остановить, посолит даже пряник.

-Лика где?- спрашивает он в перерыве между двумя ложками.

-В комнате, - говорит мама, садясь рядом с ним, - с обеда лежит на кровати на животе, носом в подушке и молчит. Сегодня мы делали перевязку, опять бинт в кожу врос.

-Ясно. Чай ставила?

-Иди на кухню, там все. Можешь кофе сделать, я сегодня молоко купила.

-Да ладно, обойдусь. - отец идет на кухню, возвращается минуты через три с большой черной кружкой горячего чая. Кружку он держит двумя руками, спрятанными в рукава свитера, чтобы не обжечься. Мама сидит на диване очень прямо, сверлит глазами телевизор.

-Что случилось, что такая мрачная? - отец отставляет чашку и шутливо дергает маму за плечо, она раздраженно отстраняется.

-Олег меня сегодня уволили. - она оборачивается к папа, и в глазах у нее стоят слезы. Лика чувствует это, по тому, что в комнате за стенкой повисает тишина. Потом отец резко встает и начинает ходить по залу. Пол поскрипывает. Папа вытаскивает из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку, и затягивается. Курит он "Максим", большую красную пачку , и говорит, что эта марка - мерзость, но взять дозу никотина можно. Папа обычно не курит, только когда злится. По комнате расходится резкий запах дыма, мама шмыгает носом.