Волны бьются о скалы(СИ)

Лика знает, что она в семье - источник проблем. Знает, но не плачет и не жалуется. Старается только лишний раз не привлекать к себе внимания. Прячется в своей комнате, и до ночи читает свои учебники за 2 класс. Она ведь не дурочка, на самом деле, она уже выучила каждый учебник, и учителя, приходящие на дом, ставят ей только четверки и пятерки. Или она читает этот мамин ЕГЭ, и расстраивается, что ничего в нем не понимает. Зато она понимает, что больна. Болезнь у Лики как из сказки. Как заклинание, которое не выговоришь с первого раза. Однако она его говорит без запинки. Буллёзный эпидермолиз.

3.

-Ксения Вадимовна, милая моя, да я, что же, не человек по-вашему? - Анна Сергеевна, завуч Малокурильской средней школы, строго смотрит на аккуратно сидящую на кончике стула учительницу. Лебедева бледная и озлобленная, и даже не пытается скрыть свое раздражение.

-Анна Сергеевна, - голос у нее противный, резкий, как металл по металлу.- Я просто не понимаю, в чем дело? - она почти плачет.- Я работаю здесь четырнадцать лет, и за все время не заслужила ни одного упрека. У, у меня грамоты с благодарностями, подписанные вашей рукой.

Тут ее прорывает, и она начинает натужно всхлипывать. Смотреть противно, завуч украдкой морщится, глядя как Лебедева дрожащими руками вытаскивает из объемистой черной сумки упаковку влажных салфеток, трясет ее, отрывает, рвет упаковку, достает оттуда вчетверо сложенную салфетку и начинает бешено тереть глаза. На жалость давит. Да жалко ее, конечно, но, скажите на милость, зачем было являться сюда и рыдать средь бела дня? Умереть можно со стыда.

-Ксения Вадимовна, перестаньте, - жестко говорит Анна Сергеевна, ерзая на стуле и нетерпеливо сжимая и разжимая сухие тонкие пальцы,- сюда могут войти в любой момент. Зайдите в отдел кадров, возьмите все документы.

Лебедева неожиданно вскидывает на Анну горящие злые темные глаза с размазанной тушью.

-За что? За что, я вас спрашиваю? - тонко кричит она, почти пищит, как крыса. Анна чувствует, как в ней закипает бешенство. Да кто она такая, эта истеричка?

-На тебя кто только не жаловался, - открытым текстом шипит завуч в ошеломленное лицо Ксении.- сколько можно! Ты уже весь коллектив достала своими истериками и нервами. На детей орешь, объяснительные не пишешь, запугиваешь классы бесконечными самостоятельными. Родительские собрания не проводишь, сроки сдачи отчетов пропускаешь. Работы с детьми нет, открытых уроков нет. Отлыниваешь постоянно, один больничный за другим. Мне уже надоело ставить окна в расписании и детей отпускать, а заменить тебя некем, сама знаешь! И нагло пользуешься моей снисходительностью. Что мне твои грамоты? Хватит, Лебедева, надоело. Сама знаешь, в стране кризис, идет повальное сокращение штатов. Скажи еще спасибо, что хоть выходное пособие тебе даем. На дочку деньги будут, мелочь, а приятно.

От такого цинизма Ксения чуть не задохнулась.

-На дочку, говорите? На дочку, значит. Выходное пособие?- она неожиданно засмеялась завучу в лицо, та с трудом удержалась, чтобы не покрутить пальцем у виска. - Пособие на ребенка - 6500, выходное пособие - 4200. Инвалидность Лике не дают, - она принялась загибать пальцы, - итого 10700. А вы знаете, Анна Сергеевна, что нам в месяц одни бинты да мази в 15000? Я ж вам в ноги упаду, только назад возьмите! Что ж вы за люди-то такие? - голосит, как деревенская баба, коей и является. А зачем Анне ее проблемы? У самой двое детей, концы с концами тоже надо сводить. Денег нет в бюджете села на большой штат учителей, понимать должна. Дети останутся без математики и литературы, перейдут на дистанционное обучение. 170 человек, малокомплектная школа, в выпускном классе три калеки сидят. А тут еще эта со своей инвалидкой.

-Уходите вы, Лебедева, - устало говорит завуч. - У меня урок, звонок через минуту.

Ксения вскочила со стула и, не простившись, выбежала в коридор. Даже в грохоте школьной перемены Анна услышала, как раздраженно стучат по деревянному полу ее каблуки. Модница, тоже мне.

Ксения быстро шла по подтаявшему снегу, скользя на каблуках, чуть не падая, но удерживаясь. Не обращала внимания, что плачет, и тушь неровными потеками обрамляет глаза. В тонком плаще она вспотела, и ветер теперь сильно дул ей в спину. Ксения шла к магазину, сжимая в кармане кошелек с несчастными 4200 рублями. Их надо теперь растянуть на месяц.

Магазин в селе один, утонувший в переплетах покосившихся серых заборов и ржавой рабицы. С громким названием супермаркета. Так назван потому, что здесь на один прилавок вывалены хлеб, мясо, рыба, тесто, гарпуны, бинты, капли в нос и глаза, виагра, рыболовная сеть, крючки, пара книжек и стопка тетрадей, то, что именуют канцелярскими товарами. Пожалуй, это весь ассортимент. Траулер с Сахалина придет только на будущей неделе, так что свежего мало. Ксения берет булку серого хлеба, молоко, восемь пачек бинтов. Продукты на острове в дефиците, хлеб стоит 54 рубля булка, молоко, у которого четвертые сутки - 68 рублей. Бинты, главная цель Ксении - 40 рублей пачка. Итого 442 рубля улетело за раз. Ксения уже привыкла считать деньги, почти смирилась.

В Малокурильском без перемен. Вечное серенькое небо поздней зимы, вечный ветер в спину, скользкий лед и снег под ногами, неровная дорога, на которой так легко запнуться, бродячие собаки на помойке, темная вода в полукилометре отсюда. Бухта не замерзает, обледенели только пришвартованные у берега баркасы. И темнеет вдали громада комбината, всосавшего в себя все рабочие руки на острове. И домой идти не хочется. Там все то же самое: сырой запах в комнатах, первые двухвостки в туалете под подмокшей половой тряпкой, затхлый запах желтого холодильника с заедающей дверцей, бормотание телевизора. Куча маленьких дел. Полить цветы, ее любимые кактусы и фиалки, приготовить обед- щи из капусты. Капусты у них много, она уродилась в этом году, чулан ей завален, она гниет и воняет на весь дом. Кажется, ее будет всегда преследовать это видение: полутемная прихожая, и этот сладковато-гнилой запах капусты. И большие, напуганные в ожидании резкого оклика, глаза дочери. Такие же, как у нее самой. Ксения не может смотреть в глаза Лики, а та, завидев мать, ежится, как от удара. Маленький запуганный мышонок. Ксения не любит думать обо всем этом, ей некогда пытаться вникнуть в свои отношения с дочерью. Лучше оставить все как есть, и так забот полно. Надо только не смотреть дочке в глаза, не отвечать на ее вопросы. Не отвечать, почему на обед снова будут щи, а не ее любимая рыбная запеканка. Потому что село, в котором свой рыбокомбинат, закупает рыбу на Сахалине втридорога, а свою продает почти бесплатно. Это называется взаимовыгодный обмен, выгоднее не бывает. Не отвечать, почему Лике нельзя иметь котенка ни с голубыми, ни с какими глазами. Потому что болезнь обострится, пойдет раздражение и кожа полезет клочьями, как летом. Зимой немного легче, дочь сидит взаперти, без глотка свежего воздуха. Она такая худая и бледная, что же делать? Нужно сегодня поговорить с Олегом, пусть он возьмет ее в свой отдел. Или пусть устроит ее в консервный цех или куда там еще. Черт.

Ксения боится возвращаться домой. Так хочется все бросить и уехать на Сахалин, в нормальный город. Она открывает дверь ключом, значит, Олег не приходил домой. На обед не придет точно. Она неслышно снимает плащ, вешает его на дверь, проходит в кухню, включает свет.

-Лика, я дома, - кричит она, стараясь, чтобы голос звучал повеселее. Из спальни девочки раздаются шаги.

-Привет, мам. - Лика медленно выходит к столу, садится на стул, подперев локтями голову и смотрит на маму. Ксения делает вид, что роется в сумке, вытаскивает хлеб и молоко, потом вытаскивает бинты. На лице ребенка отражается ужас. Ксения знает, почему. Бинты она не меняет по три дня, чтобы кожа хоть немного успела зажить. За это время марлевая ткань врастает в ребенка, как вторая кожа и отодрать ее невозможно.

-Лика, успокойся, - твердым голосом говорит Ксения. - Я постараюсь побыстрее.

Девочка кивает и покорно протягивает руку для экзекуции. Ксения греет воду кипятильником, не очень горячо, чтобы не тревожить язвы на теле дочки. Потом наливает воду в жестяной ковш, ставит его на стол, опускает туда правую руку дочери. Ручка напрягается и дрожит, Ксения едва не плачет, но ребенку это показывать нельзя. Ребенок должен верить, что все будет хорошо - это Ксения твердит, как мантру, хотя толку нет и в помине.