Аляска (СИ)

'Даже сдержанный и корректный Карл Юхансон, - думала я, - видел в Монике только будущую любовницу. В ином случае он остался бы самим собой, а не превратился бы в мачо'.

Дэвид Барбер себе не изменял и со мной не лукавил. При первом взгляде на меня он забыл обо всем. Смотрел так, будто увидел восьмое чудо света. Он не скрывал своего восхищения и не пытался сыграть какую-либо роль. Со мной он был такой, каков есть. Его взволнованная просьба о свидании говорила о многом. От него следовало ожидать самых высоких и нежных проявлений чувств. Отношения, на которые он рассчитывал, предполагали открытость, откровение, глубину.

Та Моника, роль которой я привыкла исполнять, здесь бы не справилась. Да и не хотела я играть такую роль! В общении с Дэвидом это значило себя не уважать! Я кто, в конце концов, - хитрая девчонка, которая умеет только пыль в глаза пускать? Или все-таки девушка, которая достойна настоящей любви и восхищения?!

Викинг с пылким сердцем поэта, сам того не ведая, сделал мне вызов.

И я не могла на него не ответить.

С Дэвидом Барбером будет общаться Оля Платонова, решила я. От Моники останется только облик и легенда. Во всем остальном я буду сама собой. Как говорится, откровенность за откровенность. Мне по разным причинам интересно общаться с этим американцем - ну, и все! Посмотрим, что из этого получится!

Дэвид пришел на свидание в элегантном костюме и с огромным букетом желтых хризантем в руках. Я приняла от него охапку махровых золотистых шаров на длинных стеблях и с удовольствием вдохнула их терпкую, горьковато-полынную свежесть.

- My mom says that yellow chrysanthemums are soaked by the sun (Моя мама говорит, что желтые хризантемы пропитаны солнцем.), - мягко улыбнулся мне Дэвид. - She loves them. (Они ей очень нравятся.)

- I also like them (Мне тоже нравятся.), - тихо сказала я. Дэвид зарделся от удовольствия.

- They need to be put in the water, Monica! Let's go to the restaurant! (Их надо поставить в воду, Моника! Пойдемте в ресторан!) - Он показал на гостиницу 'Москва' на площади 50-летия Октября, ныне Манежной. До нее от 'Интуриста' было рукой подать.

- It is unlikely any vase can fit them! (Вряд ли они уместятся в вазе!) - засмеялась я, с трудом удерживая букет.

- We'll invent something! We need to let you free! I can't even kiss your hand! (Что-нибудь придумаем! Надо же Вас освободить! Ведь я не могу даже поцеловать Вашу руку!)

В ресторане мы расположились за столиком у большого окна с видом на площадь Свердлова, ныне Театральную, и памятник Карлу Марксу. Метрдотель по достоинству оценил внушительные размеры моего букета и занялся им лично. По его указанию официант поставил рядом со столом серебряное ведро для льда, наполненное водой. 'Самое большое, какое только могли найти!' - шепнул он метрдотелю. Тот с сомнением окинул взглядом охапку цветов на столе и все-таки скомандовал официанту: 'Ставь!' К счастью, все хризантемы в импровизированной напольной вазе уместились.

- Большое спасибо! - намеренно коверкая русские слова, поблагодарила я.

Мы прекрасно провели тот вечер. Я знала, что Дэвид - интересный собеседник. И предполагала, что он окажется деликатным, заботливым кавалером. Но американец превзошел все мои ожидания.

Дэвидом владело одно желание - доставить мне удовольствие, сделать мое пребывание с ним радостным и беспечным.

Он заказывал и мне, и себе только те блюда и напитки, которые я называла.

- I want to learn your taste, Monica! And I will indulge it! (Я хочу изучить ваши вкусы, Моника! И буду им потакать!) - смеялся он.

Дэвид имел хорошее чувство юмора и много шутил. При этом ни одной скабрезности я от него не слышала.

- Famous actress Faina Ranevskaya (Знаменитая актриса Фаина Раневская), - указывал он на памятник Карлу Марксу за окном, - has named this creation a refrigerator with a beard. (назвала это творение 'холодильником с бородой'.)

Моника смеялась и говорила:

- Ranevskaya? I hear it for the first time! But she put it so aptly! (Раневская? Первый раз слышу! Но как она удачно выразилась!)

Он приглашал меня на танец и вел в нем так бережно, будто я могла рассыпаться от неосторожного движения. Он не задавал бестактных вопросов. Охотно рассказывал о себе.

Оказалось, что ему сорок лет. С женой Дэвид несколько лет назад развелся. Его двадцатилетний сын служил в армии США.

- Личная жизнь не сложилась! - весело говорил он. - Зато у меня есть любимое дело!

Дэвид владел фирмой, которая вела международную торговлю золотом, алмазами и ювелирными украшениями.

- It's a big business (Это большое дело.), - рассказывал он. - I travel around the world. The USSR, South Africa, Israel, Europe, South America... And in Brazil, Monica, we also have partners! (Я езжу по всему миру. СССР, ЮАР, Израиль, Европа, Южная Америка... И в Бразилии, Моника, у нас тоже есть партнёры!) - шутливо-значительно смотрел он на меня. - Will you let me visit you when I'm there? (Позовете к себе в гости, когда я там буду?)

- I'll treat you to Brazilian coffee and cachaça! (Угощу вас бразильским кофе и кашасой!) - улыбалась я.

- Oh, cachaça, I know! (О, кашаса, знаю!) Your national drink! Its like whiskey! (Это ваш национальный напиток! Он напоминает виски!)

Он с удовольствием колесил по странам и континентам в поисках выгодных контрактов. Выявлял спрос на золото, алмазы и ювелирные украшения, сводил покупателей с поставщиками. Сегодня сказали бы: посредничал, 'связывал концы'.

- Especially I love to travel to Israel (Особенно я люблю бывать в Израиле.), - рассказывал он. - There are the world's best jewelers there. No wonder, the word "jewel" is a derivation from the word "jew". (Там лучшие в мире ювелиры. Недаром слово 'драгоценность' на многих языках производное от слова 'еврей'.)

В ответ я поведала ему о жизни Моники в Бразилии. Обещала показать книгу о Сан-Паулу. Глаза Дэвида счастливо заблестели: я косвенно дала понять, что мне понравилось его общество, и эта встреча - не последняя!

- Yes, Monica! (Да, Моника!) - Он взял мою руку и нежно ее поцеловал. - I'll be glad to learn about your hometown as much as possible! (Я буду рад узнать о вашем родном городе как можно больше!)

Мы еще танцевали и пили вино. Вечер пролетел незаметно. Пора было возвращаться домой. Я подумала о том, что Дэвид обязательно довезет меня на такси до злополучных запертых ворот бразильского посольства. И тогда сказала:

- I have to go. Today I should go to Olya Platonova, I promised her. (Мне пора. Сегодня еще нужно зайти к Оле Платоновой, я ей обещала.)

- And who is Olya Platonova? (А кто это - Оля Платонова?) - спросил он.

Я рассказала: у Моники есть русская подруга-одноклассница, живет недалеко от посольства, они частенько ходят друг к другу в гости и вместе готовятся к школьным занятиям.

Дэвид доставил Монику на такси к дому ее подруги и на прощанье горячо сжал мне руку:

- This is the best night of my life! When will I see you again? Do you want to go to the Museum of Leo Tolstoy tomorrow?! (Это лучший вечер в моей жизни! Когда мы увидимся снова? Хотите, завтра пойдем в музей Льва Толстого?!)

Я не удивилась этому предложению.

- No, David! (Нет, Дэвид!) - ласково улыбнулась Моника. - We'll go to the Museum of fine arts named after Pushkin. Your story about it interested me. (Мы пойдем в Пушкинский музей изобразительных искусств. Ваш рассказ о нем меня заинтересовал.)

Так было положено начало череде наших романтических встреч.

И необыкновенной истории чистой, платонической любви американца Дэвида к юной бразильянке Монике.

***

На следующий день мы долго бродили по залам музея, а потом пили чай c пирожными в кафе на Пушкинской улице, сегодня это Большая Дмитровка. Так у нас и повелось: музеи, выставки, концерты, прогулки по Москве, долгие беседы. Мы разговаривали обо всем: об Америке, о Бразилии, о работе Дэвида и моей учебе. Делились впечатлениями о том, что видели в музейных или выставочных залах. Дэвид много рассуждал об истории или искусстве. Конечно, в этих случаях я не могла поддерживать беседу на должном уровне. Но зато умела слушать. А Дэвид большего и не требовал. Он был счастлив уже тем, что Моника рядом.