Нам нужна великая Россия (СИ)

- Мы - солдаты. Государь-император повелел нам сражаться. И, значит, надо сражаться. Сил мало...Это да...Но зато на нашей стороне организованность...

- Тогда - решено, - Столыпин одобрительно кивнул коменданту и уперся руками в столешницу. Пламя вот-вот должно было вырваться из его глаз. - Возможности обороняться нет, требуется наступать.

-Ну, знаете, Петр Аркадьевич! - Михаил Александрович вскочил со своего места.

Лакей оказался позади принца, подхватив задрожавший бокал.

Все замерли, ожидая реакции Михаила. Все-таки брат императора, второй в линии наследования, практически - представитель государя на совете. Пусть он, юридически, и не обладал никакими полномочиями. Но чего стоило одно его слово, вовремя сказанное! Если, конечно, государь к нему прислушается...И вправду, что-то мог сейчас наговорить Михаил?

Мышцы на лице его напряглись до невероятности. Жилы вздулись, наполнившиеся гневом и нетерпением. Как, ему - перечили? Судьба Петрограда была давно известна! Что они могут сделать? А этот статс-секретарь забыл о голосе разума и противится голосу царева брата? Непостижимо! Он слишком много о себе возомнил! Любимая жена поддержала бы Михаила в этом гневе, о, она бы нашла правильные слова, чтобы поставить на место наглого чинушу! А вот Михаил - Михаил сейчас правильных слов подобрать не мог. Что-то там рокотало во глубине его сердца, стучалось в душу, но было это "что-то"

- Вы слишком много себе позволяете. Я немедленно сообщу об этом моему брату. И...- Михаил поднял кверху указательной палец правой руки, дабы придать убедительности своим словам. - И я умываю руки. Если здесь, в резиденции, в символе моей семьи, династии Романовых, будет пролита кровь, то не будет в этом моей вины! И если кто-то из раненых погибнет на штыках бунтующей толпы, то уж всяко не по вине Романовых.

Столыпин покачал головой. На лице его явно читалось выражение растерянности: он совершенно не ожидал настолько бурной реакции государева брата.

- Что Вы, что Вы, Михаил Александрович! Мы и не собираемся доводить до этого. Здесь, в госпитале, все будет спокойно. Крови пролито в лазарете не будет. Мы наведем порядок в городе. Раненные герои не пострадают, уверяю Вас. Но никто не посмеет потом обвинять государя в малодушии и слабости перед растерянной толпой. Мы дадим отпор. Только дурак мог бы предлагать сидеть сложа руки и наблюдать, как редкие цепи охраны забиваются камнями, палками, расстреливаются бунтовщиками. Толпу, почувствовавшую кровь и слабину государя, постигнет разочарование. Я Вас уверяю, - Столыпин почтительно склонил голову перед Михаилом Александровичем.

За годы пребывания в Совете министров что-что, а уж общаться с одним из членов Государственного совета научился. Правда, в большинстве случаев рядом находился император, успокаивающе воздействовавший на своего решительного в неправильные моменты брата.

Михаил Александрович нахмурился. Часть души говорила ему, что Столыпин действует правильно. Памятуя о подавлении революции, он отдавал должное решительности Петра Аркадьевича, но с другой стороны... Перечить ему? И проливать кровь, когда можно просто договориться? Стоит лишь дать ответственное, не запятнанное грязью министерство, и толпа схлынет. Ведь это все, что действительно нужно стране! А "столыпинские галстуки" только испортят дело.

Поколебавшись несколько мгновений, Михаил Александрович потер руки. Он внимательно смотрел прямо в глаза не в меру дерзкому статс-секретарю.

- Мой брат уж слишком сильно полагался на Ваши способности, милейший Петр Аркадьевич. Молю Бога, чтобы в этот раз он не ошибся. Но... - принц потер руки еще более картинно.

Верный лакей, презрительно глядя на объект ненависти господина, подал полотенце Михаилу Александровичу, усердно стиравшего несуществующую кровь.

- Надеюсь, что мне удастся оправдать надежды Его Императорского величества, - снова кивнул Столыпин.

- Больше мне делать здесь нечего, - пожал плечами Михаил и направился прочь.

Все тот же лакей, цокнув каблуками по паркету, подал принцу шубу с алым подбоем.

- Храни Бог Россию, - только и сказал на прощание. - Больше, видимо, некому.

Михаил Александрович при этих словах не повернулся к Столыпину. Да и обращался он, кажется, ни к кому конкретному. Да вот только...В этой фразе было все отношение принца к надеждам Столыпина на успех. Петр Аркадьевич понимал, что в этом отношении много верного, да только вот...

Едва Михаил скрылся из кабинета, как премьер-министр вздохнул. Натужно так, как во дни первой революции.

- Что ж, милостивые государи. Теперь вся ответственность за судьбу Петрограда лежит на нас. Мы должны справиться, должны.

Столыпин, казалось, обращался к самому себе. Он смотрел только на расстеленную прислугой карту Петрограда. Прикидывал, что происходит...А происходящее совсем не радовало...

Примерно в середине совещания Занкевич обратился к Столыпину с предложением лично узнать настроение солдат, которые стояли в охранении у Зимнего.

- Непременно, узнайте. Только... - Столыпин покосился на мундир Занкевича. Тот больше походил на штабного, паркетного генерала, к которому вряд ли прислушаются солдаты.

- Все уже придумано, - Михаил Ипполитович прекрасно понял этот взгляд. - Возьму мундир павловцев, так меня быстрее примут за своего.

Столыпин довольно кивнул:

- Замечательная идея, ступайте, - и продолжил совещание.

Михаилу Ипполитовичу потребовалось едва ли больше пяти минут, чтобы истребовать нужную одежду и облачиться в нее. Несколько гвардейцев, бывших на первом этаже, с радостью предложили запасную форму, лежавшую в соседней комнате со сторожкой. Михаил Ипполитович оказался доволен столь быстро разрешившейся проблемой. Застегнув последнюю пуговицу, цокнув каблуками сапог (привычка - ее не отобьешь!), он направился прочь из Зимнего, на площадь. В голове проносились воспоминания из командования лейб-гвардии Павловским полком. Какие сражения!.. Какие подвиги!.. И все ради чего?.. Государь растерял последние крохи доверия, этом Михаил Ипполитович был совершенно согласен с Гучковым. Да и вообще... Телеграммы Алексеева говорили о развале армии. Чего можно ждать от такого правления? Необходимо утихомирить народ, ведь армия - это его часть, только вооруженная. Едва только тыл обретет то, чего желает, как на фронте будут достигнуты настоящие победы. В этом Занкевич теперь уже не сомневался.

Солдаты теснее жались к кострам, разведенным по всей площади. В иное время от бесчисленных огоньков, верно, рябило бы глаза, - но сейчас в темноте сверкало едва ли двадцать-тридцать очагов. Солдат было мало, очень мало. Они растягивались по всей длине до Адмиралтейства, а оттуда - к вокзалам. Еще теплилась - вместе с огнем - надежда на то, что подойдут войска с фронта. И если не дать восставшим занять пути, то верные престолу силу сразу же, прямо с колес, будут идти в бой. Во всяком случае, на это еще надеялись кое-какие офицеры. А вот солдаты!..

Занкевич шел мимо костров. И если у самых дверей Зимнего разговоры были веселые (ну, насколько было возможно в те минуты), люди храбрились, то чем дальше от дворца, чем глубже в холодную кровавую ночь, тем становилось хуже. Вот у какого-то костра сгрудились восемь, а может, десять стрелков, с унтерами. Они то и дело поглядывали в сторону Александровского сада. Чернота, сгустившаяся меж лысых деревьев, могла схоронить бессчетное число людей.

- А может, того? Пойдем отсюда? А? Знаю хорошее местечко, идти недалече...Хозяйка - солдатка, вдовая, но веселая! Пригреет! Накормит! А может, и еще чего, а? - это был тот самый унтер.

Занкевич старался держаться как можно дальше от этого костра, но, видимо, зря: стрелкам не было никакого дела до офицера. Они, верно, только лишь по привычке бросали взгляды окрест, но чем темнее становилось, тем слабее становилось привычка.

- А что? Этак мы тут простоим...Мы тут сколько простоим, братцы, а? Да и зачем? Оно нам надо, я вас спрашиваю, надо, братцы? - унтер не унимался.