Нам нужна великая Россия (СИ)

- Нет, спасибо. Совет не терпит промедления, - вздохнул Михаил.

Лакеи следовали по обеим сторонам от Великого князя, словно тени. Иных здесь и не держали, да и не потерпели бы. Почти на таком же расстоянии шли Хабалов и Занкевич, и тут Столыпину пришло на ум сравнение лакеев в ливреях и этих двух генералов в мундирах. Ведь если поменять их наряды, то... Сюда бы настоящих боевых офицеров! Когда-то, в пятом году, все удалось предотвратить. Сейчас же Столыпин был не столь уверен. Но он пока еще не приказывал, подчиняясь указаниям Михаила. Но как только потребуются решительные действия - Петр Аркадьевич напомнит о полномочиях, врученных ему императором. Но надо выслушать, что же происходит. Надо узнать...

Коридор был слабо освещен, но тем ярче показались покои Михаила. Богато обставленные, они создавали впечатление заброшенности: видно было, что Михаил здесь жил редко, а если и появлялся, то ненадолго. Электрическое освещение вовсю нагоняло свет, - но из окон смотрела тьма. От этого становилось и вовсе жутко. Казалось, что со всех сторон обступает темнота, и вот-вот погаснет свет. И впрямь, электричество мигнуло, на короткий миг погрузив комнату во мрак. Столыпин едва скрыл улыбку от предчувствия, что при свете будут видны забившиеся под столы и стулья придворные генералы. Но нет, Хабалов и Занкевич оказались куда более стойкими, чем носители вицмундиров в Мариинском. А может быть, сыграла свою роль близость Михаила Александровича, пред котором показывать свою слабость значило потерять "нагретое" место. Хотя, кто знает, стоило ли такое место в эти дни хоть гнутую полушку...

Подоспели адъютанты, разложившиеся на письменном столе Михаила карту Петрограда. Она вся была испещрена заметками, надписями, простенькими рисунками, - и стрелками, стрелками, стрелками, разноцветными стрелками, которые, казалось, были повсюду и уходили в никуда.

Столыпин не смог удержаться, чтобы не провести рукой по протершимся сгибам. Это она, она! Он узнал свои пометки, поблекшие за двенадцать лет. Именно на этой карте он когда-то чертил для императора схемы подавления мятежей двенадцатилетней давности. Комок подкатил к горлу. Сколько же времени прошло с тех пор! Как же теперь кажется таким маленьким и беззубым то восстание...А речи, речи думцев, а крики и свист кадетов и присных!

Петр Аркадьевич не мог не спросить:

- А откуда у вас эта карта?

Вопрос, казалось, ни к кому прямо обращен не был, но взялся ответить Данильченко:

- Да в караульной лежала...Уж не знаю, сколько, она была пыльной донельзя. Никто не использовал. Но ведь какая удобная, какой масштаб! Ну а пометки? Вы, Петр Аркадьевич, не обращайте внимание, пометки не помешают...Они почти уже и не видны, поблекли все.

Полковник ошибся: он посчитал вопрос Петра Аркадьевича укоризненным. Но все было совсем наоборот...

- Ваше Высокоблагородие! Государственная Дума телефонирует! - внезапно прервал суету подготовки поручик-измайловец. - Родзянко предлагает приехать!

- Стоит с ним переговорить, - Столыпин обогнал хотевшего было что-то сказать Данильченко.

- Да-да, стоит...Все-таки не самые глупые люди сейчас там собрались, - многозначительно прокомментировал Михаил. - Идите, Петр Аркадьевич, а мы здесь начнем совет.

Петр Аркадьевич со всей возможной спешностью направился в сопровождении поручика в караулку. Едва он протиснулся через измайловцев, как ему протянули тяжелую трубку телефонного аппарата.

- Алло! Говорит Петр Столыпин. С кем говорю?

В трубке послышались скрип, свист и щелканье. Похоже, на том конце провода засуетились.

- Петр Аркадьевич! Рад Вас слышать! Это Родзянко. Предлагаю приехать в Таврический, обсудить создавшееся положение. Нужно спасать столицу от потоков крови, которые вот-вот прольются. Слышите?

- Я Вас прекрасно слышу, Михаил Владимирович, - ровно и спокойно ответил Столыпин. - И прошу Вас о том же, о чем попросил Александра Ивановича Гучкова. Направьте все усилия на то, чтобы остановить бунт. Утихомирьте людей. Государственную Думу слушают. И хотя вы собрались в нарушение указа Его Императорского Величества...

- Милый мой, дорогой Петр Аркадьевич! Вы же сами говорили, что время может потребовать отказа от правовой теории в пользу жизни. Мы сами мало что можем сделать, крушит все и вся. Дайте нам знамя, вокруг которого все соберутся, - знамя нового монарха. И тогда все будет хорошо. Момент требует...

Даже провода и жуткие помехи не скрывали жуткого волнения, охватившего Родзянко, того страха, что пропитал его лившийся градом пот. Но Столыпин чувствовал: Родзянко лукавит. Толпа не остановится ни перед чем, и слабость со стороны власти только раззадорит буйные головы.

- Хаос может быть остановлен только порядком. Употребите весь свой авторитет для сохранения государственного спокойствия. Шантажировать государя-императора я никому не позволю и не дам. Вы меня понимаете, Михаил Владимирович? Если боитесь за собственную жизнь или за жизнь своих товарищей, то приезжайте в Зимний. Здесь, под охраной верных престолу войск, Вы окажетесь в безопасности. Что скажете? Думаю, что председателя Государственной Думы, спасшего сердце страны от хаоса во дни величайшего напряжения на фронте, Россия не забудет никогда.

Столыпин знал о честолюбии председателя Думы, метившего едва ли не в президенты России. Но разрастание хаоса могло привести к победе тех сил, которым Родзянко был не нужен. Так что Михаилу Владимировичу предстояло выбрать между миражом президентского кресла и совершенно реальной славой спасителя страны.

Родзянко выбрал миражи.

- Прольется кровь, а это только раззадорит толпу. Нет, нужен единственный решительный шаг со стороны монарха. Я остаюсь здесь, и попробую сделать все, что в моих силах...

- Михаил Владимирович, вынужден Вам сообщить, что порядок я наведу. С Вами или без Вас, - Столыпина едва не привело в бешенство "топтанье" Родзянко. - Решайте. На чьей Вы стороне: бунтовщиков или законной власти.

- Я на стороне России, Петр Аркадьевич. Честь имею. - На той стороне повесили трубку.

- Честь имею, - в замолчавшую трубку произнес Столыпин.

Столыпин быстро направился наверх, в покои Михаила.

Он вклинился, когда совещание было в самом разгаре.

- Я напоминаю вам, милостивые государи, что Государь-император строго-настрого запретил вызывать юнкеров! Нельзя молодежь, будущую надежду нашей армии, посылать в самое пекло! Хватит с нас гибели гвардии! - Хабалов, казалось, вернул себе былую уверенность.

Он нашел опору в приказе императора, пытаясь доказать, что полностью и во всем подчиняется самодержцу, только лишь выполняя его приказы.

- Но как мы тогда сможем защитить Зимний?

- Защищать Зимний? - внезапно глаза Михаила сузились. На лицо его набежала туча. - Ни одно ружье не должно выстрелить, ни одна капля крови не должна здесь пролиться. Твердыня Романовых не должна быть осквернена.

Наверное, в первый и последний раз в жизни Михаил был похож на своего отца, Царя-миротворца. Те же мощные движения скул, сжатые кулаки...Но призрак Александра Третьего исчез, едва успев появиться.

- Я приказываю уходить к Адмиралтейству, будем оттуда защищать Зимний, - заключил Михаил.

- Но...как мы можем защищать Зимний из Адмиралтейства? Мы же только-только оттуда пришли! По нам прямой наводкой будут бить орудия Петропавловки! Нет, господа, это капитуляция! Вы, господин генерал, - Данильченко повернулся к Хабалову, - назначили меня комендантом обороны, и я буду собирать здесь войска, верные государю, и подавлю любое сопротивление противника. Сейчас же у нас по пятнадцать патронов на винтовку, два орудия, с десяток или два пулеметов - и все. Мы сможем обороняться только здесь. Иначе...

- Нет, мы должны уйти отсюда. Здесь не должно пролиться ни капли крови, - Михаил пытался быть сильным, но голос его в это время дрожал.

Офицеры переглядывались. Данильченко нахмурил брови, переводя взгляд с Михаила на Хабалова и обратно. Великий князь сидел, положив ногу на ногу, в узорчатом кресле, покуривая сигару. Позади него стоял лакей с серебряным подносом. По левую руку от него сидел Хабалов, поминутно вскакивавший. Поднимаясь со стула, он спохватывался, будто бы совершил какую-то глупость,